Скандала, слава богу, не произошло. Рашид вовремя встал за прилавок, чтобы отпустить покупательнице канцелярские кнопки, укротив Фатиму яростно-ненавидящим взглядом. Смолкли и насмешницы продавщицы. Но все равно при такой ситуации не могла я извлечь из сумочки свое командировочное удостоверение и отрекомендоваться всем трем сторонам этого грустного и столь распространенного в жизни треугольника…
Дорого платила Шахназ за это придуманное ею свидание. Задрожавшие перед Фатимой губы долго не могли произнести нужное ей слово. А взгляда на Рашида она так и не подняла. Руки ее, очевидно уверенно водившие по полю трактор и комбайн, сейчас ослабели от тяжести монетки, тут же упавшей на пол. Потом она уронила весь кошелек, и я помогала ей собирать раскатившуюся подле прилавка мелочь. Она машинально опустила монетки в кошелек, так и не взглянув на меня. Но я успела рассмотреть ее и заметить главное: девушка была некрасивой.
Из магазина я вышла следом за ней. Вот здесь бы и окликнуть ее и сказать, по какому делу я приехала. Но ведь это значило бы еще больше увеличить ее смущение.
Она шла задумчиво, не торопясь, роняя из коробочки ненужные ей кнопки. Коробочку она держала в руке. Встречные прохожие, а их в тот вечерний час было немало, уважительно кланялись ей, она отвечала. Женщина в черном платке, распущенном по плечам, как ослабевший парус, остановила ее перекинуться несколькими словами. Пока они болтали, я посидела на уличной скамье, размышляя о том, что с самого начала делаю все неправильно. Получается какая-то слежка, а на это меня никто не уполномочивал.
Я уже совсем собралась окликнуть ее, как вдруг потеряла из виду. Улица, по которой мы так долго шли, у подножия горы разделилась на два рукава. Два глиняных рукава, с замаскированными в стенах калитками. Один проулок просматривался насквозь — до поля. Другой имел поворот. Конечно, Шахназ скрылась за поворотом!
Я ускорила шаги, потом остановилась, прислушиваясь, не стучат ли поблизости каблучки Шахназ. Нет, они не стучали. Которая из многочисленных калиток поглотила ее?
От горы, что возвышалась поблизости, в проулке было прохладно. Но вместе с этой свежестью воздух был насыщен чем-то нежным и опьяняющим. Вдруг послышалось гудение. Оно не удалялось и не приближалось. Может, ребенок играет на дудочке? Нет, звук был низким и монотонным. И еще он был множественным. Гудело какое-то согласное множество. Пчелы! Ну конечно же, они! Вот так же гудят они после долгого зимнего отдыха над расцветшей ивой. Потом над черемухой. Еще позднее над яблонями и вишнями. И где-то в июле, когда отцвели уже все плодовые деревья, гудит пчелиное облако над липами…
Проскрипела одна из калиток, выпустив на улицу толстую старуху с черным поникшим парусом за спиной.
— Бабушка, где тут живет Шахназ Мамедова?
Старуха критически осмотрела мое короткое платье. Перевела взгляд на мои белые туфли. Как видно, то и другое ей не понравилось. Весна тебя еще обманет, говорил ее взгляд, что тогда будешь делать в своих белых туфлях?!
— Шахназ Мамедова? — повторила я свой вопрос.
— Здесь!
Старуха ткнула толстым пальцем в ближнюю от меня калитку.
— Нет ли у них собаки?
Я тут же устыдилась своего вопроса. Мне явственно послышался барственно-ленивый голос Николая Богданова: «Если ты боишься собак, вози с собой безразмерный намордник. Чтобы для любого пса годился».
— Нет у них собаки, — сказала старуха и, грузно колыхаясь, пошла туда, где глиняный коридор обрывался, как странный сон. Там зеленело поле.
Я толкнула калитку, вошла в нее и остановилась изумленная.
Посреди пустого глиняного двора, который казался глиняной чашей, одиноко и неистово цвел куст алой розы. Высокий, пышный, он стоял в маленьком черном гнездышке, и этой малости земли ему было довольно. Бесчисленные бутоны украшали его. Некоторые из бутонов раскрылись, наполняя воздух ароматом. Над ними-то и гудело пчелиное облако!
Каждый из нас когда-нибудь видел цветущую розу. Не столь уж это редкостное зрелище. Но и у розы бывает свой характер. В подмосковной деревеньке, где случилось мне прожить лето, цвела на огороде белая роза. Хозяева гордились ею: «Невеста она у нас, как есть невеста»! И верно. Другие деревца поневестятся, да, смотришь, и плодами украсились. Значит, пошло на убыль лето. А белой розе все нипочем: не трогали ее глухие знобкие ночи августа, когда с неба то звездный дождь, то холодный, яблочный… Казалось, во всей Вселенной только она одна и взывает о целомудрии. И было в этом белом упрямстве что-то предательское, пустое…
Роза во дворе Шахназ была другой. Неистовая, страстная, кипящая огнем бесчисленных бутонов, она как бы исторгала из земли всю ее весеннюю силу. До осени ей, пожалуй, не протянуть.
Я стояла у куста, завороженная его страстью. Уж не ты ли это, Шахназ?
Я громко позвала девушку.
Скрипнула дверь. В темном ее проеме стояла незнакомая девушка в белой косынке и белом переднике поверх полосатого платья.
— Вы к Шахназ? Она только что ушла в поле. Я сестра ее, Наргис. Заходите, пожалуйста.
Премилая у нее сестричка! В каких-нибудь двадцать минут она выложила мне всю семейную хронику. Живут они с сестрою вдвоем. Мама умерла в прошлом году («волновалась, были на то причины»), а отца нет на земле уже лет пять. Сестра для Наргис заменяет их обоих. Впрочем, и у самой Наргис голова на плечах. Пусть старухи говорят, что хотят, а школу механизаторов она, по примеру сестры, окончила тоже. Ну конечно, до героинь ей еще далеко, и тут всему виною председатель. Типичный феодал! Для него и Шахназ, что рыбья кость в горле. Так что он сделал? Отвел для Наргис самый плохой участок. Как же ей теперь сколачивать свою бригаду, кто соблазнится такой землей?! Наргис отказалась. Тогда, говорит председатель, поработай с кетменем. Как бы не так! Видала она этот кетмень в гробу! Что? Разве так не говорят? А как же? Ах, значит, председателя в гробу? Тогда еще лучше!
С Наргис было так весело, что мне вовсе не хотелось заводить тот самый неприятный разговор о ее сестре и женатом Рашиде.
— А скоро вернется твоя сестра?
— Не скоро. Давайте пить чай. У меня есть хорошие конфеты.
— Что же ты не спросишь, откуда я?
— Из газеты, наверно. Мы уж привыкли, что все к нам ездят из газеты. Впрочем…
Наргис мгновенно изменилась в лице. Хорошенькое, оно стало строгим. Девушка вся подобралась, вытянулась, как потревоженная на гнезде птица.
— Вы по какому поводу?
С ответом я помедлила. Сказать правду — значило нарушить многое. Обманывать тоже нехорошо. Наргис того не заслуживает. Сидим мы с ней в уютной, увешанной коврами комнате, где белеют две девичьи кровати, посматриваем в окно на алую розу, и так мирно нам обеим… Но стоит мне сказать, зачем я приехала, как все это будет видеться в ином свете. Я превращусь в официальное лицо, которое в домашней обстановке всегда нежелательно.
— Милая Наргис, профессия журналиста — это поиск. А повод, о котором ты спросила, это корзинка грибника, который отправился с ней в незнакомый лес… Впрочем, вы, южане, по грибы не ходите…
— Да, у нас нет грибов, — прошептала она растерянно.
Разговор стал вялым. Я видела, что Наргис точат какие-то подозрения. Она машинально передвигала на столе то чашки, то конфеты, то полоскательницу. Мне стало жаль ее.
— Вот видишь, как бывает. Я остановилась полюбоваться розой и прозевала Шахназ. Совсем не заметила, как она прошла мимо.
— У нас есть другая калитка. Через огород. Хотите, я сведу вас к сестре?
— Я видела ее сегодня. В магазине культтоваров…
Я нарочно сделала паузу, и бедная Наргис, слишком непосредственная, чтобы притворяться, с размаху влетела в эту ловушку. Она негодующе всплеснула руками.
— Опять! Да что же это такое! Когда она прекратит туда ходить?! Фатима способна на все.
— Ты говоришь о жене Рашида?
— Бог ты мой, так вы все знаете?
— Пока еще очень мало, Наргис.
— В нашем городке секретов не бывает. А вы, значит, притворялись? Сказали бы все сразу.
— Скажи лучше ты.
— Ладно, я скажу, слушайте. Рашида она любит давно. Можно сказать, с детства. Они и учились вместе. Потом он пошел по торговой части, а Шахназ — в школу механизаторов. Тут все и началось. Мать у него отсталая такая, в чадре ходит. «Не будет жены из Шахназ, на машину влезла, как словно парень, по разным городам на совещания ездит, там мужчины…» Рашид слабохарактерный, да и мать уважает. У нас принято мать уважать. Сейчас-то она умерла, но успела женить его на горянке из одного аула.
— Фатима красивая.
— А-а! — Наргис с сердцем махнула рукой. — Змея она, вот кто!
Я спросила, почему Фатима змея, но девушка замкнулась. Щеки ее разгорелись, а глаза смотрели сумрачно.
Часы показывали семь. Шахназ все не появлялась. День, пожалуй, закончен. В таких случаях торопить события не стоит.
— Пойду я, Наргис. Устала что-то. Дорога к вам длинная, хотя и на самолете. Повидаюсь с Шахназ завтра. Когда она будет дома?
— Кто знает. Сейчас весна, сеять начали.
— Тогда под вечерок мы с тобой сходим к ней на поле.
— Ладно, — согласилась Наргис, но безо всякого энтузиазма.
Ночью в гостинице был шумок. Артисты праздновали чей-то день рождения. Я слышала также, как пили за толстяка Семена. Потом за какую-то Нонночку. И еще за Гришу. С каждым новым тостом шум нарастал. Некоторые жильцы-соседи побежали жаловаться к дежурной. Но та, утрешняя, сменилась, и жильцы привели в номер другую, громкогласную, как репродуктор. Она не столько успокаивала, сколько будила других жильцов. «Полина Викторовна! — увещевал ее гастрольный импресарио. — Поймите же, мы не живем дома. Мы вынуждены отмечать семейные торжества в гостиницах». Спустя пять минут я услышала новый тост: «За Полину Викторовну!»
Часам к трем шум затих. Но мне все равно не спалось. Шахназ и ее история не выходили из моей головы. Все тут ясно. И, к сожалению, банально. А для Востока так и вовсе не новинка. Так и скажу в редакции. Но с другой стороны, если так рассуждать, то и посылать меня было незачем. Велика радость разыскать анонимщика!