ыл слишком нервным, то ли…
— Вы едете? — спросили из открывшегося лифта.
— Нет, — сказал Дмитрий. — Не еду.
Раньше интуиция его никогда не подводила. Поэтому она имела право являться в любом виде — хоть голодной болью под ложечкой, хоть черными «мухами» на сетчатке.
Он сел на скамейку напротив столовой. Мимо сновали медсестры, выставляли на повозку чайники и кастрюли.
Минут через пять колобок выкатился из палаты и посеменил к выходу. Дмитрий встал. При виде следователя тетушка резко затормозила, в глазах появилось подозрение.
— Что, выпытывать будете? — едко произнесла она. — Машка мне все рассказала! О том, что вы ее подозреваете!
Дмитрий провернул в голове несколько вариантов оправданий. В свете его грядущих вопросов достаточно искренним не выглядел ни один.
— У Марии Евгеньевны есть старший сын? — спросил он напрямую. — С ним тоже случилось несчастье?
— Вам какое дело? У Машки беда, а вы тут лезете! А ну, пропустите!
Разозленный колобок отпихнул Дмитрия боком и влетел в удачно подошедший лифт.
Дмитрий, подумав, вновь толкнул дверь палаты. Женщина посмотрела на него с плохо скрываемым раздражением. Не нужно быть гением, чтобы понять, что — вернее, кто — послужил поводом для его возвращения.
— Мария Евгеньевна, из разговора с вашей родственницей я понял, что у вас есть старший сын. Это так?
— Не родственница она мне! Так, в каждой бочке затычка.
— Что с вашим старшим сыном?
— Он тоже парализован.
«Тоже упал с дерева?», хотел спросить Дмитрий, но передумал.
— Как это случилось?
— Не знаю! — Мария Евгеньевна раздражалась все сильнее. — Какая-то болезнь. У Лешки постепенно отнялись ноги, затем руки, и в конце концов он стал растением. Теперь вот с Пашкой то же самое! Мне плохо! Понимаете, что мне плохо, а тут вы со своими расспросами!?
— Где находится Алексей? Кто за ним ухаживает?
— Дома! Я за ним ухаживаю! У меня не так много денег на больницу.
— Ясно, — помедлив, сказал Дмитрий. — Простите. Не буду вас больше беспокоить.
«Сегодня», мысленно добавил он, закрывая за собой дверь.
— Здравствуйте, — Дмитрий показал удостоверение. — Я хотел бы поговорить о вашей соседке, Марии Стекловой.
Толстый небритый мужик с лицом, едва не стекающим на плечи, недоуменно посмотрел на следователя и посторонился.
— Проходите, — прохрипел он. — А что случилось?
Дмитрий шагнул внутрь. Однушка, уставленная книжными полками. Незаправленная кровать. Холостяк, по всему видно.
Толстяк провел его на кухню, уселся напротив. Табурет жалобно скрипнул под его тяжестью.
— Я не вправе рассказывать, — сказал Дмитрий. — Скажите, вы давно с ней соседи?
— С тех пор, как здесь живу. Лет десять.
— Вы помните, когда ее старшего сына парализовало?
— Да. Ему, кажется, двенадцать было. Я сам не очень интересовался, но напротив тогда жила бабка, которая все про всех знала и постоянно сплетничала. Жаль, померла уже. Вам бы к ней.
Святая простота, подумал Дмитрий. К ней я еще успею, спасибо. А вот что старшему было столько же, сколько сейчас младшему — это интересно. Многовато совпадений.
— Она пыталась его лечить?
— У них денег не было. От нее муж ушел годом раньше, очень переживала. Глаза на мокром месте были постоянно. Даже я заметил.
— То есть совсем не пыталась?
— Алексея пару раз на скорой увозили, но вскоре возвращали обратно — деньги нужны на анализы, на операции. Вы бы у нее спросили.
— Ее я уже спрашивал. Скажите, а муж почему ушел?
— Почем я знаю? Я только знаю, что этот второй был. У нее сыновья от разных мужей. Это все мне тогда бабка рассказала.
— Понятно. Вы не дадите свой номер телефона? Обещаю часто не звонить.
— Конечно.
Опрос других соседей представил Марию просто идеальной мамой. Она души не чаяла в сыновьях, ни в чем им не отказывала, провожала в школу, гуляла с ними каждый день… вплоть до того момента, как их парализовало. Естественно, такая опека привела к тому, что оба паренька росли избалованными и вредными подростками. Несчастье, которое произошло с Алексеем, соседи описывали с плохо скрываемым злорадством, хотя его мать жалели вполне искренне. Про младшего сына Дмитрий им не говорил.
Что-то не нравилось ему. Даже если не учитывать странные совпадения, веяло от истории этой семьи чем-то тошнотворным, болезненным. Провожать сыновей в школу в пятый класс? Гулять с ними в парке? Это ненормально. Так не должно быть.
Дмитрий вышел из подъезда и посмотрел на часы. Почти пять. Сигнал на скорую поступил в пятнадцать минут седьмого. Пора навестить злополучный овражек. Может, кто-то их вчера видел. Другие мамочки с детьми или собачники. Из тех, что регулярно бродят по одним и тем же местам. Вдруг повезет?
Шагая по тротуару, Дмитрий вытащил мобильник.
— Миш? Это я. Выяснил насчет Стекловой? Фармацевт? Интересно. А образование? Менделеевский? Очень интересно. Спасибо, Миш! Пока ничего… хотя стой! Ее старшего сына, Алексея, три года назад клали в больницу пару раз. Попробуй выяснить, в какую. Давай, пока.
Овраг был пуст.
Одно из тех мест, которые еще прекрасны потому, что к ним не протоптаны тропы. Место, о котором знают только избранные. Сухие кленовые листья ровным пологом укрывали землю — даже вездесущие дворники еще не добрались сюда со своими граблями и огромными уродливыми мешками.
Впрочем, кто-то шебуршился вдалеке, за деревьями. Дмитрий подошел ближе. Парнишка лет десяти утрамбовывал саперной лопаткой холмик, в центр которого была воткнута разлапистая ветка.
— Привет, — спросил Дмитрий. — Это что ты тут сотворил?
— Здесь лежит Генри, — торжественно заявил мальчик. — Он упал с балкона.
Только сейчас Дмитрий заметил, что под веткой, полускрытая листьями, лежала фотография щенка.
— Ох ты. Как жаль.
— Нет, — неожиданно возразил паренек. — Хорошо, что он умер. Если бы он выжил, он бы стал бешеный, и его пришлось бы убить.
— Вот как? — Дмитрий поднял бровь. — А почему ты так думаешь?
— У моего друга была собака. Сенбернар. А потом он стал бешеный и напал на моего друга. Теперь у него вот такие шрамы. Поэтому, пока Генри маленький, я его… то есть, я хотел сказать, хорошо, что он умер, пока маленький.
— Понятно. Ты здесь один? Хочешь, провожу тебя домой?
Мальчик подумал и кивнул.
Звали его Артемом. Жил, как выяснилось, неподалеку. По дороге Дмитрий расспросил, не видел ли он кого-нибудь в овраге двумя днями раньше, но Артем помотал головой, сказав, что был в это время в музыкальном классе.
— Артем, с кем это ты! — раздался крик. Ухоженная женщина в дорогой шубке бросилась к ним, схватила паренька за руку и даже попыталась отгородить его собственным телом от Дмитрия, как будто тот угрожал.
— Я решил, что нелишне будет проводить мальчика, — сказал следователь. — У него такое горе.
— О, вы очень любезны, — голос мадам потеплел, но недоверчивые нотки не исчезли. — Действительно, такая неудача. Уже третья собака за два года. Как же ему не везет. Я все говорю ему, не играй на балконе. А он не слушает. Спасибо за заботу!
А уж как щенкам не везет с Артемом, думал Дмитрий, наблюдая, как мамаша повела сына к подъезду, сверкая дорогим лисьим воротником. Конечно, они могут себе позволить покупать ему живые игрушки. Столько, сколько нужно. Интересно, они действительно верят в то, что собаки погибают случайно? Или прячутся от реальности, оставляют ребенка бороться со своими страхами в одиночестве, превращаясь в равнодушного убийцу?
Во дворе никого не было. В этом районе вообще царила непривычная для Москвы пустота. Ветер таскал между домами опавшие листья, смятые бумажки и окурки, зашвыривал их охапками на ступени, ведущие к подъездам. Только их неровный шелест и слышался. Дмитрий рассеянно коснулся опоры для качелей, отковырял несколько хлопьев краски, закинул голову и посмотрел в небо.
Зарево от городских огней расцвечивало темноту в красно-сиреневый. Один за другим загорались окна домов, бледными мерцающими квадратиками. Сверху чуть слышно жужжал фонарь.
Следователь потер шею и зашагал к ближайшему метро, загребая листья ботинками. Прошел мимо замороженной стройплощадки и двух домов-«призраков», предназначенных на снос. В другое время он бы притормозил и осмотрел их подробнее, по старой студенческой привычке — в свое время Диме приходилось не раз и не два бегать от сторожей и собак с недостроев и заброшенных объектов, срываться с ржавых лестниц и царапаться об арматурины — но сейчас было не до того.
В голове крутилась фотография щенка. Который не успел стать бешеным, потому что умер. Потом всплывали глаза мальчика в больнице. Уже третья собака. Уже второй сын. С одной стороны, это может быть совпадением. Или не может?
Он дошел до метро, спустился по эскалатору и удачно притулился в самый угол вагона. Устало прикрыл глаза. Ехать до конечной — если никто не помешает, он успеет всё обдумать в десятый раз. Подберет болтающиеся «ниточки», составит план, еще раз расспросит мать — ничего не поделаешь, придется ей вытерпеть внимание к своей персоне. И обязательно выяснит, как было на самом деле. Потому что такие дела нельзя оставлять так просто. Когда кого-то приводят на порог смерти без его на то согласия.
Но думать не получилось.
Сначала его прервали визгливые тетушки — из разряда тех, кого можно считать проклятием общественного транспорта. Громкие, пребывающие в полной уверенности, что всем окружающим важно их мнение и мысли. Дмитрий поморщился и открыл глаза. Аккурат напротив него примостились две старушки в мешковатой одежде, в стоптанных грязных ботинках и с клетчатыми китайскими сумками — по две на каждую.
— И ведь как орал, как орал-то! Вы-ы-пустите меня! Будто его кто держит! — одна из них бурно жестикулировала. Вторая мелко и часто кивала, соглашаясь с каждым словом товарки.
— Ладно бы только кричал, так и на людей кидаться начал! Пока его не скрутили, женщину толкнул, мужика избил…