– В начале выпускного класса ты заказал себе альбом, но так его и не забрал – по очевидным причинам. И я хранила его для тебя.
– Пятнадцать лет? – восклицаю я.
Теперь настала очередь Элли пожимать плечами.
– Я была главой комитета по выпуску ежегодника.
В школе Элли была вся такая аккуратная и правильная, носила свитера и жемчужные сережки, училась на отлично, однако вечно стонала, что завалит контрольную, которую всегда сдавала первой и получала безупречное «А», а потом до конца урока сидела в классе, делая домашнее задание. Она на всякий случай таскала с собой несколько идеально заточенных карандашей, а ее тетрадь неизменно выглядела так, будто Элли – первый день в школе.
– И почему ты теперь даешь его мне? – спрашиваю я.
– Мне нужно показать тебе кое-что.
Я замечаю, что некоторые страницы заложены розовыми стикерами. Элли облизывает палец и перелистывает страницы почти до конца.
– Ты никогда не спрашивал себя, как мы обошлись с Лео и Дайаной?
– Как обошлись?
– В ежегоднике. Комитет разделился. Оставить ли их фотографии на обычных местах, в алфавитном порядке, со всем классом, как и фото любого другого выпускника. Или расположить их в специальном разделе типа некролога, в конце.
Я отпиваю воды.
– Вы и в самом деле спорили об этом?
– Ты, вероятно, не помнишь – мы тогда не знали друг друга настолько хорошо, – но я спросила тебя, что ты об этом думаешь.
– Помню.
Я тогда рыкнул на нее, сказал, что мне все равно, хотя выразился, вероятно, более красочно. Лео умер. Мне было плевать, как будет выглядеть выпускной альбом.
– В конце концов комитет решил извлечь их из общего списка и создать некролог. Секретарь класса… Ты помнишь Синди Монро?
– Да.
– Она иногда бывала просто анальником.
– Хочешь сказать – геморроем?
– Разве анальник значит не то же самое? – Элли подается вперед. – Как бы то ни было, Синди Монро напомнила нам, что, технически говоря, главные страницы были отданы выпускникам.
– А Лео и Дайана умерли до выпуска.
– Да.
– Элли…
– Что?
– Мы можем теперь перейти к сути?
– Два сэндвича с проколотой глазуньей, – говорит Банни и ставит перед нами тарелки. – Приятного аппетита!
От сэндвичей поднимается аромат, который попадает в ноздри, теребит желудок. Я тянусь к сэндвичу, аккуратно беру его обеими руками, откусываю. Желток начинает растекаться по хлебу.
Амброзия. Манна. Божественный нектар. Выбирай термины сам.
– Не хочу погубить твой завтрак, – произносит Элли.
– Элли…
– Отлично. – Она открывает ежегодник на странице, которая почти в самом конце.
И я вижу тебя, Лео.
На тебе моя поношенная спортивная куртка, потому что, хотя мы и близнецы, я всегда был крупнее. Кажется, я купил эту куртку в восьмом классе. Галстук отцовский. Узлы ты категорически не умел завязывать. Тебе галстуки всегда завязывал отец, делая это с изяществом. Кто-то попытался уложить твои непокорные волосы, но они плохо слушались. Ты улыбаешься, Лео, и я не могу удержаться, улыбаюсь тебе в ответ.
Я не первый, кто преждевременно теряет брата или сестру. И не первый, кто теряет брата-близнеца. Твоя смерть стала катастрофой, но моя жизнь на этом не кончилась. Я восстановился. Вернулся в школу через две недели после той ночи. И даже участвовал в хоккейном матче в следующую субботу против «Моррис Ноллс» – это пошло мне на пользу, хотя, вероятно, играл я с чрезмерной яростью. Получил десятиминутное удаление за то, что чуть не вмял в стекло одного из команды противников. Тебе бы это понравилось. Я, конечно, был слишком мрачен в школе. Несколько недель все относились ко мне с повышенным вниманием. Когда у меня снизились отметки по истории, я помню, миссис Фридман по-доброму, но твердо сказала мне, что твоя смерть меня не оправдывает. Она была права. Жизнь продолжается, как ей и следует, хотя она и стала кошмаром. Когда ты скорбишь, у тебя, по крайней мере, есть что-то. А когда скорбь утихает, что остается? Ты продолжаешь жить дальше, но я жить дальше не хотел.
Оги говорит, что я поэтому одержим подробностями и не хочу принимать то, что очевидно другим.
Я смотрю на твое лицо. Когда я начинаю говорить, голос мой звучит странновато:
– Почему ты мне это показываешь?
– Ты посмотри на лацкан Лео.
Элли протягивает руку над столом и показывает пальцем на маленькую серебряную булавку. Я снова улыбаюсь.
– Скрещенные «К», – говорю я.
– Скрещенные «К»?
Я все еще улыбаюсь, вспоминая твое глупое увлечение.
– Это называлось Конспиративным клубом.
– В вестбриджской школе не было Конспиративного клуба.
– Да, официально не было. Предполагалось, что это нечто вроде тайного общества.
– Значит, ты об этом знаешь?
– Конечно.
Элли берет в руки ежегодник. Открывает на одной из страниц в начале и поворачивает ко мне. Я вижу свою фотографию.
Поза напряженная, улыбка натянутая. Бог ты мой, я похож на фаллоимитатор! Элли показывает на мой пустой лацкан.
– Я не входил в клуб.
– А кто входил?
– Я же говорю – предполагалось, что это тайное общество. Никто не должен был знать. Организовали такую дурацкую группу ботаников-единомышленников…
Я замолкаю, когда она снова принимается переворачивать страницы.
Я вижу фото Рекса Кантона. У него стрижка ежиком и щербатая улыбка. Голова чуть наклонена набок, словно кто-то его удивил.
– Вот я о чем, – начинает Элли. – Когда ты назвал Рекса, я первым делом нашла его в ежегоднике. И увидела вот это.
Она показывает на крохотный значок «КК» на его лацкане.
– Ты знал, что он состоял в клубе?
– Но я и не спрашивал, – качаю я головой. – Я же тебе сказал – предполагалось, что это маленькое тайное общество. Я не особо этим интересовался.
– А других членов ты знаешь?
– Они не должны были говорить об этом, но… – Я встречаюсь с ней взглядом. – А Маура есть в альбоме?
– Нет. Когда она перевелась, мы изъяли ее фотографию. Она была членом клуба?..
Я киваю. Маура приехала в Вестбридж к концу предпоследнего года учебы. Она была для нас загадкой – высокомерная суперсексапильная девица, которая, казалось, не проявляет ни малейшего интереса к школьным обычаям. На уик-энды она ездила на Манхэттен. С рюкзаком путешествовала по всей Европе. Она была непонятная, таинственная, и ее влекли опасности. В общем, девицы подобного типа встречаются со студентами колледжей и преподавателями. Мы все были для нее слишком провинциальными. Как тебе удалось с ней подружиться, Лео? Ты мне никогда не говорил. Помню, я как-то пришел домой, а вы вдвоем делали домашнее задание за кухонным столом. Я глазам своим не поверил. Ты с Маурой Уэллс!
– Я… мм… посмотрела фото Дайаны, – произносит Элли.
У нее перехватывает горло. Элли со второго класса начальной школы была лучшей подругой Дайаны. Наша дружба с Элли завязалась и на этом – на общей скорби. Я потерял тебя, Лео. Она – Дайану.
– У Дайаны нет булавки. Я думаю, она сказала бы мне о клубе, если бы состояла в нем.
– Она бы не стала вступать в клуб, – возражаю я. – Разве что присоединилась, когда начала встречаться с Лео.
– Ну хорошо, так что это за Конспиративный клуб? – Элли принимается за свой сэндвич.
– У тебя будет несколько минут, когда мы позавтракаем?
– Да.
– Тогда давай прогуляемся. Это облегчит объяснение.
Элли кусает сэндвич, желток стекает ей на руки, она вытирает ладони и лицо.
– Ты думаешь, есть какая-то связь между этим и…
– Тем, что случилось с Лео и Дайаной? Может быть. А ты что думаешь?
Элли берет вилку и размазывает желток.
– Я всегда думала, что их смерть – несчастный случай. – Она смотрит на меня. – Считала, что иные твои гипотезы… маловероятны.
– Ты мне никогда этого не говорила.
Элли пожимает плечами:
– А еще я думала, что тебе лучше иметь союзника, чем кого-то, кто будет тебе твердить, что ты рехнулся.
Я не знаю толком, как реагировать на это, а поэтому просто говорю:
– Спасибо.
– Но теперь… – Элли морщится, погружаясь в размышления.
– Что теперь?
– Мы знаем судьбу по меньшей мере трех членов клуба.
– Лео и Рекс мертвы, – киваю я.
– А Маура, исчезнувшая пятнадцать лет назад, оказалась на месте убийства Рекса.
– А кроме того, – добавляю я, – Дайана могла стать членом клуба после того, как сделали снимок.
– Это означает, что мертвы уже трое. В любом случае… ну, я бы сказала, самонадеянно считать, что их судьбы никак не связаны.
Я беру сэндвич, кусаю еще раз, опустив глаза, но чувствую: Элли смотрит на меня.
– Нап?
– Что?
– Я просмотрела весь альбом с увеличительным стеклом. Проверила все лацканы на предмет этой булавки.
– Нашла еще кого-то? – спрашиваю я.
– Еще двоих, – кивает Элли.
Еще два наших одноклассника носили булавку.
Глава восьмая
Мы идем по старой тропке за средней школой Бенджамина Франклина. Когда мы учились, эта дорожка называлась Тропинка, или Тропа. Оригинально, правда?
– Не могу поверить, что Тропинка еще здесь, – улыбается Элли.
– Ты ходила сюда? – вскидываю я бровь.
– Я? Никогда. Это дорожка для безбашенных.
– Безбашенных?
– Я не хотела говорить «плохих» или «хулиганистых». – Элли притрагивается пальцами к моей руке. – Ты сюда ходил, да?
– В основном в выпускном классе.
– Алкоголь? Наркотики? Секс?
– В одном флаконе, – отвечаю я. А потом с грустной улыбкой добавляю кое-что – никому другому я бы это не сказал: – Но алкоголь и наркотики меня особо не интересовали.
– Маура…
Подтверждения не требуется.
Лесок за средней школой был тем местом, куда ребята ходили покурить, выпить, уколоться или заняться сексом. В каждом городке есть такое место. Внешне Вестбридж ничем от них не отличается. Мы начинаем подниматься по склону холма. Лесок обдувается ветром и вытянут в длину, нельзя сказать, что он широк. Чувствуешь себя так, будто ушел на много миль от цивилизации, а на самом деле ты всего в нескольких сотнях ярдов от городской у