…Виктор Викторович с достоинством вел бывших учеников к главе студии. Гиндукушкин семенил рядом.
— Я имею в виду одну ленту, мои юные друзья, — говорил Протарзанов. — Она создана для вас. Внешне, пожалуй, не эффектна. Но вы, опираясь на мой опыт и мою систему, сможете вскрыть внутренние возможности сценария. Подождите здесь! Да, кстати, а если меня спросят: знают ли жизнь ваши юные друзья? Ведь только накопленный опыт, знакомство с суровой правдой жизни служат залогом успеха… Если директор спросит меня…
Благуша встал почему-то по стойке «смирно» и принялся излагать свою биографию в эпических тонах:
— Я, Виктор Викторович, с Украины, из Винницы. Мой дед еще в тысяча восемьсот…
Протарзанов поморщился.
— Основные вехи, мой друг, основные вехи… Кем были до вуза, что делаете сейчас…
— Никем я не был, — смущенно улыбнулся Мартын и начал протирать очки. — Пряменько из средней школы в институт, к вам… А сейчас… сейчас вот о самостоятельной работе мечтаю.
— Чудесно, — похлопал Мартына по плечу Виктор Викторович. — Ну, а вы, Можаев?
— А я думал, что вы со мной знакомы, — начал было Юрий, но Гиндукушкин, уловив легкое недовольство во взгляде мэтра, угодливо затараторил:
— Можаев — бывший моряк, был после войны киномехаником, увлекся кинематографом, поступил в вуз.
— Как в отделе кадров, — усмехнулся Юрий и задымил трубкой.
— Фи, — поморщился, Протарзанов, — мой юный друг, какой табак вы курите?
— По окладу, Виктор Викторович, — ответил Можаев, — на «Золотое руно» денег не хватает.
— Мужайтесь, — улыбнулся Протарзанов и исчез в дверях директорского кабинета.
То ли Шишигин уже успел поговорить о Можаеве и Благуше, то ли мэтр имел отмычку к директорскому сердцу, но ровно через пять минут с четвертью Протарзанов вышел из кабинета, небрежно размахивая какой-то палкой.
— Поздравляю с днем рождения съемочного коллектива, мои юные друзья! Я взял для вас сценарий! — провозгласил Виктор Викторович, вручая операторам папку. — Надеюсь, ваше содружество окажется плодотворным. Идите, снимайте и дерзайте! Любите суровую правду жизни, как я! Будьте достойными продолжателями моею дела!
И мэтр, милостиво пожав молодым людям руки, удалился уверенной, красивой поступью.
— Качать меня не надо, — сказал Гиндукушкин, быстро пожимая руки ошалевшим от счастья операторам. — Мчитесь в бухгалтерию, оформляйте командировку, хватайте деньги — и на вокзал… Поезд в Красногорск отправляется в семнадцать ноль-ноль. Гип-гип-ура, старики!
И он помчался догонять мэтра.
Мартын и Юрий долго и нежно глядели на измятый экземпляр режиссерского сценария. Потом новорожденный съемочный коллектив направился в бухгалтерию…
…Виктор Викторович и Гиндукушкин стояли на крыльце-перроне и ждали личное протарзановское авто. Из студии вышел Костя Шишигин, как обычно погруженный в чтение очередного сценарного шедевра. Наткнувшись на Протарзанова, он вынырнул из рукописи.
— Простите, Виктор Викторович… хотел поговорить о ваших бывших учениках — Можаеве и Благуше.
— Надо дело делать, а не разговаривать, — веско сказал Виктор Викторович и поглядел на подхихикнувшего Гиндукушкина. — Я уже отправил моих юных друзей в первую самостоятельную творческую командировку… Я убедил директора дать им сценарий.
— Ну? — ахнул Шишигин. — Вот это да! И что они будут снимать?
— «Дружную семью» Бомаршова, — пояснил Гиндукушкин.
— «Дружную семью»? Постойте, постойте… Да ведь это негодный сценарий! Его приняли в то время, когда я был в отпуску. Бомаршов — ваш старый приятель, Виктор Викторович, и вы его халтуру все время протаскиваете!
— Не надо громких слов! — поморщился Протарзанов. — Бомаршов — большой писатель, его знают все. Я сам еду снимать бомаршовский сценарий… только другой…
— Подсунуть молодым такое утильсырье! — Шишигин огляделся, словно ища помощи. — Где Благуша и Можаев? Вы их не видели? Они еще на студии?
— Сейчас четверть шестого, — торжествующе сказал Гиндукушкин, — а поезд в Красногорск отошел ровно в пять.
— Ясно, — вздохнул Шишигин. — Я только не понимаю, зачем вам это нужно, Виктор Викторович? Ведь вы тоже поедете в Красногорск? Вы бы могли снять там оба сюжета Бомаршова.
— Вы всегда ищете черные пятна в светлых поступках, — сказал Протарзанов, спускаясь по ступенькам к машине. — Наобещали своим друзьям бог знает что, а я без всяких деклараций пошел, уговорил, вручил… Кланяйтесь знакомым!
Шишигин прислонился к колонне.
— Чтобы не снимать этого сценария, он спихнул его ребятам. А потом его поклонники будут кричать: «Вот, глядите, на материале одной и той же области мэтр снял шедевр, а ребята…» Надо что-то придумать. Если отозвать их, то они мне этого не простят… Только-только получили работу и вдруг… Что же делать, что делать?..
Фельетон второй. Тополиная метель
На улицах Красногорска бушевала тополиная метель. По мостовой и тротуарам подгоняемый ветром ползал тополиный пух. Ватные вихри кружились во всех закоулках и подворотнях. Собаки самозабвенно гонялись за хлопьями и чихали, попав в пушистые облака.
Дворников, если даже они и не имели метел и фартуков, можно было отличить от прочих сограждан по отчаянию на лицах:
«Сколько ни работай, чисто не будет!..»
Юрий Можаев и Мартын Благуша шагали по Неполной Средней улице, вдоль изгороди городского парка.
«Стой! — кричали фанерные щиты. — Запасся ли ты маской к XIII общегородскому карнавалу?»
— Надо было бы осчастливить местный карнавал своим присутствием, — сказал Благуша. — Может, купим маски. Юра?
— Возможно, нам уже сегодня придется покупать не маски, а обратные билеты, — задумчиво произнес Юрий. — Ты об этом не подумал? Вдруг Калинкина категорически откажется сниматься?
— Младенческая наивность, — отмахнулся Мартын. — Я не верю тому, что она зазналась, прогоняет корреспондентов… В облисполкоме что-то напутали…
— Но ты же слышал, — сказал Юрий, — что все приезжие корреспонденты почему-то снимают именно семью Калинкиных. А ведь здесь много и других матерей-героинь. Вот она и капризничает, голова у нее кружится от славы.
Операторы свернули в парадное дома номер шесть. Квартира Калинкиных находилась на первом этаже, и Можаев трепетной рукой утопил кнопку звонка.
Дверь открыла светловолосая миловидная девушка в красном платье.
— Знаю, знаю! — закричала она. — Вы операторы кинохроники! Нам сейчас звонили из облисполкома. Проходите, пожалуйста!
— А вы, — галантно проворковал Благуша, — Надежда Калинкина? Я видел вашу фотографию в спортотделе исполкома. Я узнал бы вас среди тысячи…
— Я не Надя, — сказала девушка, рассмеявшись. — Я Вера Калинкина…
— Отсутствие зрительной памяти — страшный бич оператора, — начал было Юрий и уже бросил на Мартына сочувственный взгляд, как в коридор вошла девушка в голубом платье. Голубая и красная девушки походили друг на друга, как две марки одной и той же серии.
Мартын оторопело улыбнулся, даже помотал головой, дабы более объективно воспринять реальную действительность.
— Вот и Надя, — сообщила Вера. — Нас часто путают.
— У нас в сценарии, — снимая шляпу, сказал Юрий Можаев, — ничего не говорится о двойняшках… Так что обвинение в отсутствии зрительной памяти я с вас, товарищ Благуша, снимаю…
В большой комнате было сумрачно. Полуденное солнце тщетно старалось пробиться сквозь трикотажные портьеры, по которым порхали стаи мхатовских чаек. За все свое последующее пребывание в Красногорске операторам ни разу не удалось увидеть какой-нибудь другой рисунок на занавесках областного производства. Очевидно, местная ткацкая фабрика откликнулась раз и навсегда на все юбилеи столичного театра.
Надя подошла к окну и разогнала чаек по углам. Солнце засверкало на хрустальной вазе, в которой цвел букет гладиолусов. От очков Мартына по стене забегали два зайчика. Выяснилось, что у Веры и Надежды глаза синие и немного лукавые, что на столе лежал не фамильный альбом, как это вначале показалось, а «Книга о вкусной и здоровой пище», и что на ковре, который занимал всю стену, изображен поединок льва с человеком. От времени ворс на морде хищника повылез, образовалась лысина. Она придавала грозному хищнику благодушный, одомашненный вид.
— Это очень приятно, когда тебя снимают для экрана, — сказала Вера. — Не правда ли, я фотогенична?
— Ну, положим, снимать будут не нас, а маму, — поправила Надежда.
— И вас тоже, — уточнил Юрий. — Ведь недаром фильм называется «Дружная семья».
— Мне Альберт рассказывал что-то о сценарии, но я забыла, — небрежно сказала Вера и тотчас же пояснила: — Альберт — это сын драматурга Бомаршова, мой жених. Кстати, вы можете снять нашу свадьбу. Свадьба с операторами! Все знакомые умрут от зависти! Мама, ты слышишь? Мою с Альбертом свадьбу будут снимать для экрана!
Дверь, ведущая из передней в кухню, распахнулась, и на пороге появилась старушка в синем фартуке. Ее седые волосы были гладко зачесаны. Из-под пенсне со старомодной дужкой, которое придавало лицу строгий, назидательный вид, текли слезы. Старушка плакала. В руке она держала разрезанную луковицу.
— Здравствуйте, — сказала Пелагея Терентьевна, оглядывая гостей. — День добрый!
Юрий возможно учтивее раскланялся. Мартын, как всегда в подобных случаях, обаятельно улыбнулся и тоже постарался поддержать репутацию воспитанною человека.
— Бульба, — произнес Мартын, принюхиваясь к плывущим из кухни гастрономическим ароматам. — А-ля рошфор!
Пелагея Терентьевна с любопытством оглядела высокого юношу в очках.
— Вы имеете кулинарное образование? — спросила она Благушу.
— Высшее потребительское! — уточнил Юрий. — Готовить не умеет, но ест абсолютно все.
— Бульба а-ля… — вздохнул Мартын, — с детства мое любимое блюдо!
— Если бы я была вашей мамой, я бы выучила вас говорить, — сказала Пелагея Терентьевна, — вместо всяких там «а-ля» просто «картошка с жареным луком».