– Ты что действительно будешь давать против меня показания?
В точку, дорогой мой любимый папочка. Я не отвечаю на этот второй вопрос, а говорю:
– Я не слышал ее показаний.
– Даже по новостям не видел? Ты знаешь, что эти шарлатаны будут проверять, совпадают ли ваши истории?
Я облокотился на стол и посмотрел на него с едва сдерживаемой злобой:
– Наши истории будут совпадать, потому что мы оба говорим правду.
Будучи человеком, который никогда не пропускает удар, он посмотрел на меня таким же полным злобы взглядом:
– Ты так в этом уверен?
– Не могу поверить, что я сижу здесь с тобой и говорю об этом.
Его адвокат сделал шаг вперед. Я даже не заметил, что он тоже здесь:
– Аарон, я бы вам советовал…
– Да заткнись ты. – Отец улыбнулся, не сводя с меня глаз. – Эти юристы. Не могут перестать советовать.
– А ты бы лучше его послушал. – Мы сидели в комнате, в которой было полно адвокатов и сотрудников органов опеки. Все, что он говорил, легко могло бы тут же быть использовано против него.
– Вот что я думаю: послушай-ка лучше ты меня. – Он улыбался мне пугающей самодовольной улыбкой. Я так и представил, как он переваливается через стол, хватает меня руками за шею и душит. Единственное, что меня успокаивало, так это то, что он не посмеет это сделать в окружении представителей власти. Они за секунду его от меня оттащат.
– И что ты мне скажешь? – осторожно спросил я.
– Ничего не говори о том дне. Обо всех этих днях, когда ты видел Кэти Уэттс. Скажи, что не помнишь, что произошло.
Я смотрел на него, разинув рот. Я просто не мог поверить, что у него хватило наглости мне это предложить.
– И они мне, конечно, поверят, – сказал я с издевкой.
– Они не могут заставить тебя давать показания. Ты ничего не помнишь. Не помнишь, понял.
Между нами, да и во всей комнате воцарилась оглушительная тишина.
– Я бы тебе посоветовал ничего не помнить, если понимаешь о чем я.
– И что, моя дырявая память поможет тебе отвертеться? Я так не думаю.
– Поможет, будь оно проклято. – Он стукнул по столу кулаком так, что лязгнули наручники. И тут же два сотрудника службы опеки сделали шаг вперед, готовые в любой момент на него броситься. – Да только тебе плевать.
Отодвинув стул, я встал из-за стола и посмотрел на него сверху вниз.
– Ты прав, – сказал я сквозь зубы. – Мне плевать. Как и тебе всегда было плевать. Ты вообще когда-нибудь думал обо мне? Ты был занят, трахался со своими шлюхами, нюхал метамфетамин или что ты там делал. Охотился за маленькими девочками, чтобы потом убить их.
Он снова улыбнулся, на этот раз совершенно безмятежно. Как будто ему ни до чего нет дела. У меня же внутри все кипело от ярости. Мне казалось, я сейчас взорвусь. Все остальные не проронили ни слова. Ни адвокаты, ни сотрудники опеки. В комнате слышалось лишь мое тяжелое и неровное дыхание.
– Тебе никогда не было до меня дела, – сказал я наконец. – Я тебе только мешал, был твоей куклой, когда тебе хотелось поиграться. Так что пошел ты.
Мой адвокат уже поднимался из своего кресла.
– У меня все, – сказал я ему.
– Идем. – Стоун взял меня за руку, чтобы проводить обратно из этой маленькой комнаты. Сотрудники опеки последовали за нами.
– Я этого не забуду, сынок, – окликнул меня отец, и в его голосе прозвучала ложная надежда, граничащая с безумством. Я не понимал его. Никогда не мог его понять. – Я никогда не забуду, что ты встал против меня. Однажды ты за это заплатишь. Карма – такая сука.
– Тебе ли не знать, старик. – Я остановился у двери и оглянулся на него через плечо. – Учитывая, где ты собираешься провести остаток жизни. И не называй меня сыном. Ты много лет назад потерял свое право так меня называть.
С этими словами я вышел и направился в зал судебных заседаний.
И просидел на скамье для свидетелей около двух часов, давая показания против своего отца.
Сейчас
– Я чувствую себя так, будто сделала что-то плохое.
Мой терапевт – она настаивает, чтобы я называла ее Шейла, и я уже так поступаю – задумчиво смотрит на меня и поджимает губы, как будто ей не нравится, что я говорю. Очевидно, ей действительно это не нравится.
– Почему вы так себя чувствуете?
Я пожимаю плечами. Мое разочарование трудно выразить словами. За эти дни я столько всего пережила, столько раз повторяла себе, что не стоит так драматизировать. Меня отвергли. Я провела с Итаном один невероятно романтический вечер, написала ему в СМС свою фамилию, мы обсудили, что серьезно поговорим о моем прошлом, а потом… ничего. Ни слова от него. Тишина.
Очевидно он больше не хочет иметь со мной дела.
– Потому что я сказала ему, кто я, и с тех пор ничего о нем не слышала. Наверняка он загуглил мое имя в Сети и узнал все грязные подробности моей жизни. Это бы испугало любого парня, – объясняю я и, закончив, раздраженно вздыхаю.
– Значит, он не тот, кто вам нужен, – говорит Шейла так, будто вот и ответ.
Но это – не ответ. По крайней мере не для меня. Мне действительно казалось, что между мной и Итаном что-то есть. Что между нами какая-то химия. Я знаю, что и он это чувствовал. В тот вечер, когда мы целовались, если бы я не нервничала так, то позволила бы ему зайти еще дальше. Да если бы он сегодня появился вдруг у меня на пороге, я наверняка отдалась бы ему.
Конечно, сначала бы мне захотелось его стукнуть. Но уверена, что его поцелуй тут же успокоил бы меня, и весь мой гнев бы испарился. Да, со мной не так уж просто. Но я не хочу его бросать.
– А я хочу, чтобы он был тем, кто мне нужен, – вздыхаю я. – Он мне нравится. Но, может быть, я ему не нравлюсь. Может, я слишком испорчена.
– А кто считает вас испорченной?
Я смотрю на Шейлу и хлопаю глазами. То, как она спокойно, невинным тоном задала этот вопрос, очень меня раздражает.
– Я сама. Но это ведь так, разве нет?
– Нет. Знаете, что случится, если вы сами будете считать себя испорченной, негодной или как там вы еще себя называете? Все, кого вы знаете и встречаете, тоже будут так думать.
Я размышляю над ее словами. Мне не хочется признаваться в этом, но в них есть какой-то смысл.
– Наверное, я всегда была в роли испорченной девушки, – говорю я.
– Это неудивительно, учитывая, через что вы прошли. Но не забывайте, как вас обижает, когда кто-нибудь называет вас жертвой. Вы ведь ненавидите это слово, – отмечает Шейла.
– Да, это слово я презираю, – соглашаюсь я.
– И вот вы называете себя не жертвой, а выжившей, но при этом заявляете, что испорчены.
– Ну, мне кажется, тот, кто выжил, может быть испорчен, – говорю я. – Вы так не считаете?
Нам всем приходится преодолевать трудности. Некоторым выпадает что-нибудь попроще, другим – посложнее. Можно быть раненым, испорченным, немного пришедшим в негодность, но при этом считать себя сильным. Хотя я никогда не считала себя сильной. До недавнего времени…
– Честно, я считаю, что выжившему не подходит это слово. Испорченность предполагает постоянство. Разве вы не хотите возвыситься над тем, что с вами произошло, чтобы оно больше не влияло на вашу жизнь? – говорит Шейла, высоко подняв голову.
– Он целовал меня.
– И вам это нравилось?
Отрицать было бы бессмысленно.
– Я наслаждалась каждой секундой. – Дрожь проходит по мне даже от воспоминания о его губах. – Думаю, я отпугнула его, когда сказала, что нам нужно поговорить о моем прошлом.
– Полагаете, вы поторопились?
– Может. – Я пожимаю плечами. – В этом мире свиданий я совсем не ориентируюсь. Это всего лишь моя первая попытка. И если честно, мне совсем не хочется притворяться.
Доктор Хэррис поднимает брови:
– О каком притворстве вы говорите?
– Все эти игры, жеманство. Нужно скрывать свои чувства. Если я начну это делать, буду лгать. А я хочу быть открытой, честной, настоящей.
– И от него вы хотите того же?
– Конечно, – киваю я.
– Тогда скажите ему об этом. Может быть, он нервничает. Может, он действительно занят. Но вы должны быть с ним открытой, честной, настоящей. Раз вы хотите, чтобы он был таким с вами. Результат вас удивит.
– Приятно удивит? – теперь уже я поднимаю брови.
– Кэтрин, вы заслужили счастье, – говорит она ласково. – Заслужили, чтобы рядом с вами был хороший человек, которому вы небезразличны, с которым у вас романтические отношения. Вы научитесь делать приятно своему телу. В вас проснется сексуальность. И вы начнете получать удовольствие от общения с мужчиной. Все это вы заслужили.
Раньше я смутилась бы от такой откровенности. В прошлом мне было неприятно даже слышать слово «секс».
Но теперь мне любопытно. Звучит смешно, но я хочу найти себя. Хочу стать женщиной. Обычной женщиной, в жизни которой есть секс и которая не боится произносить это слово вслух.
– Я хочу заниматься любовью с Итаном, – выпаливаю я, и у Шейлы это вызывает улыбку. – Но мне страшно.
– Это нормально, – кивает она.
– Мне нравится, когда он трогает меня. Смотрит на меня так, будто раздевает глазами, но при этом непошло. – Я вздыхаю и качаю головой. – Я говорю что-то бессмысленное.
– Очень даже осмысленное, – возражает Шейла.
– Так что же мне делать? Сидеть у телефона и ждать от него сообщения? Сделать следующий шаг? Я не знаю, как его делать. – В раздражении на себя и Итана я откидываюсь на спинку кресла.
– Делайте то, что вам хочется делать. Если в данный момент вам не хочется делать ничего, это тоже нормально.
Я киваю. Просто не могу говорить. Я страшно устала. Почти не спала, все думала, что же такое произошло между мной и Итаном. И это, конечно же, было глупо. Вряд ли он и часа из-за меня переживал.
Может, и вовсе уже забыл обо мне.
– Вы сожалеете о чем-нибудь, Кэтрин? – говорит Шейла после пары минут молчания.
– О чем? – спрашиваю я с опаской.
– О том, что пошли с Итаном на свидание, что он вас поцеловал, что пригласили его домой. – Когда я рассказывала ей все это, она даже глазом не моргнула. А теперь заставляет меня сомневаться в том, что я поступила правильно. – Может, вы думаете, что лучше бы этого не было?