Сегодня был выходной, и он готов был отдавать. Они договорились пройтись по магазинам, а пока жена собиралась, он успел выпить кофе.
Магазины для женщины – все равно что интернет, она заходила туда за настроением. Потом выходила, снова искала, снова заходила, и так до бесконечности. Шопинг был той самой батарейкой, которая заряжала. Она заряжалась и могла искать себя бесконечно. Бесконечность – единица поиска себя. Иногда я составлял ей компанию, чтобы она в этих поисках не вышла из себя насовсем. Где ее потом искать?
– Ты можешь быстро собраться?
– Буду готова через десять минут.
– Что же так долго, – листал я журнал в прихожей. – Уже вспотел тебя ждать. Полчаса прошло.
– Подумаешь 30 минут, ничего, что я тебя прождала всю жизнь? – выдала она мне из-за двери спальни.
…Я уже поглядывал на часы, наконец она вышла:
– Ну как тебе это?
– Слишком красное, страсти и так хватает, – размышлял я вслух, любуясь на свою красивую женщину. Она вновь исчезала за шторой примерочной. В нетерпении я заглянул.
– А это? – скинула она то, что было и осталась в белом ажурном белье.
– Слишком изящное, ты в нем ослепишь толпу. Это мое любимое, – поцеловал я ее сзади в ушко. Мы оба посмотрели друг на друга в отражении зеркала.
– Да ты просто маньяк.
– Я не маньяк, я влюбился.
– Не вижу разницы, – улыбнулась она и нырнула в другое платье.
– Слишком блестящее, остановит движение в городе, будет мозолить чью-то немую ревность!
– Значит, тоже берем!
В этот момент подошла девушка, работавшая в отделе, поинтересоваться, не нужна ли какая-нибудь помощь. Я, высунув голову за занавеску, сказал ей, что у нас все в порядке.
– Как тебе продавщица! Правда, хорошенькая? – спросила жена, натягивая юбку на упругие бедра.
– Очаровашка! – ответил я, не придавая этому значения.
– Вот и катись к ней, – вытолкнула меня Мила из примерочной и задернула занавеску.
– Больная, что ли? – зашел я снова к ней.
– Никогда не восхищайся другими в моем присутствии, я способна ревновать даже к звездам.
– Посмотри на себя, кто здесь звезда? – развернул я ее к зеркалу. – Опять ты себя не любишь.
– Мне просто некогда, я все занята, я же люблю тебя, – пронзила она меня глазами сквозь зеркало.
– Ревность плохое чувство.
– Разве я виновата, что сейчас у меня других нет.
Я снова поймал ее взгляд в отражении. В отражении он другой, будто из подсознания. В этот момент она действительно любила меня больше чем себя.
– Тебе самой не надоели твои капризы?
– Как же они могут надоесть, если ты их исполняешь. У нас денег хватит на них? – указала она глазами на платья.
– Хватит, только не забывай, что я по-прежнему не люблю магазины. Подожду тебя у кассы.
– Хорошо. Я быстро.
Скоро мы вышли из магазина с пакетами, полными ее хорошего настроения.
– Как много надо женщине, чтобы быть счастливой.
– Мне много не надо, мне надо с чувством, – поцеловала она меня. – А ты все на часы смотришь.
– Чтобы не отстать от жизни.
– Раньше у меня тоже было такое чувство, что много не надо.
– А теперь?
– И теперь чувствую, что много не надо, а мало, боюсь, не хватит, – перехватил я пакеты из рук жены.Не дура
От нее пахло любовью за сто километров, а может быть даже за тысячу. Я летел на этот запах, как кот на валерьянку, по пути совершая подвиги и преступления. Много ли надо мужчине для счастья – чтобы ждали. Я еще раз посмотрел в окно, нашел знакомую фигурку. Она меня явно не ждала. Я продолжал сидеть за столом и рисовать на А4 вытянутое удивленное лицо. «Понедельник», – подумал я про себя. Вторник почему-то представился одутловатым, с заспанными глазами, среда оказалась женщиной среднего возраста с химией на голове, зависшей в недоумении между вторником и четвергом, последний был похож чем-то на моего редактора: короткий, спокойный, женатый. Пятница вышла женщиной вульгарной, но веселой, с тенями усталости от праздной жизни, она звонила своей близкой подруге субботе, та еще нежилась под одеялом, то и дело поглядывая на своего сына. Воскресенье было непутевым сыном субботы и понедельника.
Окно показывало уже полдень и какое-то массовое замешательство молодых людей в один нарядный коктейль. На круглой поверхность которого всплыл человек с очередным тостом: «Друзья, поздравляем вас с Днем филолога и востоковеда! Наш концерт…» – убавил я звук, закрыв окно и оставив лающего в микрофон юношу за стеклом. Снова утонул в своем кресле, по привычке еще раз проверил почту.
«Какой день недели?» – спросил я сам себя, потому что Кати сегодня не было. «Суббота», – ответил мне внутренний голос. «И в субботу бывают дожди. Ливни души. Раньше по субботам у меня их не было. Раньше суббота не была для меня днем недели, это был день года, будь моя воля, я присвоил бы ей звание дня рождения пожизненно». Писем не было. Никто не хотел работать в субботу. «А какого черта работаю я?» – резко выросло мое тело из-за стола, и его сдуло порывом желаний к двери. Пересчитав ногами ступеньки, скоро оно окунулось в тепло весны. Сначала я сел на скамейку поодаль от праздника и стал наблюдать, что делает с людьми музыка.
В фокусе моего зрения вновь появилась та блондинка. Я смотрел на нее, будто бы уже знал о ней все, а она обо мне ничего. Все так думают, когда знакомятся, полное заблуждение, даже неуважение к тайнам другого. Такие знакомства, как правило, обречены, пусть даже они затянутся и приведут к постели, их ждало фиаско. Я тоже был обречен на провал. «Провалиться здесь? Или дождаться: “Проваливай!”?» Мне не хотелось знать о ней много, хотелось знать только то, что она не расскажет мне сама или не даст почувствовать, когда я прикоснусь к ней. Не было желания сводить все банально к предпоследнему глаголу. Я не хотел проводить по ее коже своей ладонью, словно магнитной картой, чтобы считывать всех, кто уже это делал, в этом не было никакой необходимости. Просто она была высока, молода и уже свободно фигурировала в моих мечтах. И речь не только о прекрасной ее фигуре. Просто я завелся. Девушка была, видимо, из тех, что создавали вокруг себя броуновское движение мужчин. И кружась сейчас в этом броуновском аду, она парилась в бане весны, отмахиваясь от них. Видно было, что она не дура, и с ней было о чем поговорить. Глядя на танцующую молодежь, мне тоже вдруг захотелось быть легким, непринужденным, фривольным.
Максим решил приобщиться к торжеству, встал со скамьи, не выпуская из виду женщину-загадку, сделал два шага вперед, потом вернулся обратно и сел. Ему не нужна была женщина-загадка, ребусов в жизни и так хватало. Нужна была теплая, нежная, добрая, умная, отзывчивая, родная, в общем, самая обыкновенная русская женщина. «Что за робость среднего возраста, мужик? Бери бабу и делай с ней все, что ты захочешь, загадка – не загадка, какая разница». Вновь оторвался он от своего базового лагеря и продвинулся сквозь толпу ближе к сцене, к сказуемому, которое, как и в школе, подчеркнул бы двумя линиями: сисяста и жопаста, которой он готов был сказать нечто важное.
– Сколько можно наступать мне на ногу, – закипела, словно кофе, смуглыми чертами девушка. Он повернулся на голос и потерял из виду мисс вдохновение, на пути к мечте его остановила другая. Глаза его замерли внизу на красных туфельках, тело остановилось словно на красный цвет. Взгляд медленно поднялся по двухполосному шоссе широких летних штанов, добрался до красной рубашки навыпуск, потом до тонкой шеи, расстегнувшей ворот, через недовольство губ и ювелирный носик к блестящим зрачкам. Девушка была похожа на мальчика. Ниже среднего роста, с темными волосами, субтильная и без выраженных женских форм.
– Не замечаете, сударь, вы уже второй раз наступили мне на ногу.
– Извините, задумался.
– Что тут думать, вы уже ног женских не чувствуете.
– Вообще-то, это у меня врожденное.
– Что, на ноги наступать?
– Нет, как вам объяснить, дурацкая привычка повторять нелепые движения, не исполнив которые, произойдет что-то ужасное.
– Издеваетесь? Что еще ужаснее могло бы произойти? – подняв легкую пенку своих томных ресниц, все еще била каблучком инфузория туфелька. На первый взгляд инфзория, и только со второго можно было распознать тонкую душевную организацию этого очаровательного женского организма.
– Мы никогда не познакомились бы, – блеснуло в моей голове.
– Никогда – это женское слово.
– А какое мужское?
– Всегда.
– Скучаете? – заполнил я возникшую паузу глаголом.
– Немного. В прошлом году то же самое было. – Чарующая чертовщинка бриллиантового взгляда сверкнула из-под век. В этом блеске не было никакого внутреннего напряжения, так как дело было не в материале, а в идеальной поверхности граней. Раньше я не мог предположить, что глаза могут быть так многогранны. Тонкая изящная статуэтка среди побрякушек была отлита из бронзы.
– И я немного, может, поцелуемся? – дернуло меня беспечностью за язык.
– А если бы сказала, что скучаю сильно?
– Ломать чужие чувства я бы не осмелился, да и пустое. – Снова я уставился на сцену, я сам опыт, я же понимаю, что с такими ждет динамо.
– Почему? – внезапно дрогнули ее худые плечи.
– Ну вы представьте, в сердце у нее любимый сидит и смотрит, как я бесцеремонно целую его женщину.
– Вы действительно так благородны или прикидываетесь? – вдруг превратились две драгоценные черные жемчужины в два дверных глазка, которые начали изучать меня.
– Это вы прикидываетесь, так как я вам безразличен.
– Ну, допустим, вы правы, что дальше?
– Девушка, вы прекрасны, давайте жить вместе?
– Вам тесно не будет?
– Нет, квартира моя просторна, в ней много света, к тому же находится в центре.
– Ничего, что я замужем?
– Вам это даже идет.
– Спасибо, я передам моему ревнивому мужу, – сделала она вид, что ищет его номер телефона.
– Я имел в виду ложь. От вашей красоты не убудет, поверьте, если мы проживем счастливо вместе пятнадцать минут в одном уютном кафе. Я же вижу, что вам здесь уже надоело.