ел под кроватью свои сандалии.
– Лучше соври, мне еще целый день работать сегодня.
– Хорошо. Там было необычно, – снова сел на кровать, которая еще не остыла от ночи, и обул одну ногу.
– Что значит необычно?
– Хочется повторить, – влез ногой во вторую.
– Спасибо! Из тебя вышел бы отличный любовник.
– К счастью, из меня могу выйти только я, и то не самостоятельно, а когда выведут. Забыл, где у тебя выход. Ты не помнишь, как я к тебе вошел?
– Через сердце, – потянулась, чтобы привстать с кровати, и простыня оголила в знак доказательства левую грудь.
– Выход там, – указала мне рукой на нишу в стене, за которой прятался выход.
– Ну пока, – поцеловал я ее на прощание в грудь. – И извини, что вошел так бесцеремонно.
– К черту извинения, продолжай, ничего такого раньше не чувствовала.
– Я тоже, – попытался я извиниться за свое поведение.
– Позвони мне, если это желание у тебя не пройдет, – снова укутала она простыней открытые части своей суши.
«Все проходит, кроме меня самого», – подумал я и вышел. Сделал по асфальту несколько шагов, оглянулся на древнее здание. Не было ни одной двери, сплошные окна. Дом уже просел и пустил корни, первый этаж стал вровень с тротуаром. Я достал из кармана сигареты, положил одну из них в рот. Прикурил и затянулся. Вроде бы выходишь в окно, а жизнь продолжается. И ничто ее не в силах остановить, кроме случайных знакомств. Женщина – яд, прекрасный яд… Выпустил я облачко дыма.
Через пару минут я выбросил окурок в урну и нырнул в утреннее метро.
Не складывается – вычитай
Пока мужчина мирно спал после боя, она решила заняться маникюром. Выстроила флакончики с лаком, как солдатиков и, недолго думая, выбрала самого прекрасного, который, исполняя свой служебный долг, должен был любой ценой сделать ее жизнь краше. Аня открыла лак и посмотрела на спящего мужчину, который даже не догадывался, что красные ногти – это вызов, они вызывали чувства на бой, черные выказывали превосходство, фиолетовые – что им все до лампочки, белые хотели начать с чистого листа, розовые жаждали прикосновений, голубые витали в облаках, желтые мечтали о солнце и море, бесцветный лак намекал на то, что пока хозяйку все устраивает и что в жизни ее и без того хватает красок.
Некоторые звонки существуют для того, чтобы не брать трубку, но звонила Аня, подруга, с которой Тома училась на филфаке в универе. Она была из тех подруг, которым можно было звонить в любое время, по любому поводу, даже без повода. Возможно, именно поэтому созванивались они крайне редко. Кроме того, что Аня была умна и бескорыстна в общении, наряду с пятью женскими чувствами: ревностью, щедростью, завистью, преданностью, добротой, она обладала шестым, самым главным – чувством юмора. Кто-то называл это филологическим чутьем, кто-то иронией, сама она объясняла так: «Мы все испорчены филфаком. Все, на что способны филологи после филфака – это оттачивать свой цинизм и сарказм. Чем бы ни занимались». Возможно, поэтому она закончила еще и юрфак.
– Алло!
– Привет, дорогая! – взяла со столика телефон Тома и сделала тише телевизор.
– Привет, милая. Что-то давно не звонила. Как ты?
– Февраль, нарезать лук и плакать, – вспомнила Тома про суп, прошла на кухню, подняла крышку. Глянула в глаза супу, тот перекипел, но продолжал нервничать, не зная, на кого выпустить пар.
– Мой февраль тоже всегда по Пастернаку, – понимала Аня Тому с полуслова, что второй половиной слова та хотела подчеркнуть унылую стужу осенней погоды. – А самой-то трудно было набрать?
– Не то слово, ты же знаешь, как трудно звонить друзьям, когда не надо.
– Ну да, – смехом отозвалась Аня.
– А ты как? – выключила плиту Тома.
– Работаю… суды, пересуды, процессы, в общем вся в делах. Столько дел, чужих, что до своих просто руки не доходят. Чем дальше в лес, тем сильнее понимаю, что быть преступником гораздо легче, чем играть адвоката. Берешься за этих темных героев и пытаешься отбелить их шкурку. В общем, работаю в химчистке.
– Вредная работа.
– Работа еще куда ни шла. Знала бы ты, какие там вредные люди. Ядовитые или, как сейчас модно говорить, токсичные. Слава богу, у меня с ними здоровые отношения, по крайней мере, я с ними не сплю. Правда, некоторые все равно продолжают слать мне свои знаки внимания, – самодовольно улыбалась Аня.
– А ты же такая красивая, Анька. Красоту надо беречь.
– Берегу как могу. Сижу крашу ногти.
– Правильно. Суббота – это день, когда очень хочется отдохнуть, – помешала свой суп Тома.
– Но пока думаешь, с кем это сделать, наступает воскресенье – день, когда очень хочется отдохнуть от всех. Тем более денек так себе. За окном осень капает всем на мозги. Время сбрасывать с себя прошлогоднюю листву, – любовалась блеском своих ногтей Аня. – Ты-то чем занимаешься?
– Суп варю.
– Какой?
– Борщ.
– Даже у меня запахло после твоих слов. Пахло лаком, а теперь вот борщом. Борща хочу, – посмотрела на спящего рыцаря Аня, который в ответ повел ноздрями, ему не нравился запах ацетона. Потом взяла зеркальце и стала рассматривать свое лицо.
– Все-таки решила расстаться со своим, не помню уже как его? – перевела по-своему Тома.
– Оказывается, он женат. Все обещал с женой развестись. А теперь я решила, что не надо, не надо ему разводиться. В общем, не хочу разрушать семью.
– Какая же ты благородная, Анька.
– Перестань. Угадай лучше, какой цвет лака я выбрала?
– А что тут гадать, раз свободна, значит, красный. Значит, снова в поисках своего идеального?
– Да нет, то все девичий максимализм. Идеалистов полно, идеальных нет. Да и скучно с ними, с идеальными, не за что зацепиться. Как и всякая женщина, ищу настоящего. Мне же нужен такой, чтобы любил, все остальное у меня есть.
– Дали другие, – пошутила Тома.
– Ну, со знаками внимания главное соблюдать ПДД.
– Я прямо чувствую этот пронзительный сексуальный запах ацетона, – добавила Тома.
– Он только для женщин сексуальный, для мужчины это запах вредного химического производства, – тихонько рассмеялась Аня, чтобы не разбудить своего. Обычно она смеялась громко и от души. Тома это заметила, она поняла, что Анна не одна, что кто-то у нее все-таки есть, ест, а сейчас скорее всего спит, но не стала поднимать эту тему. Это надолго. «Потом все равно расскажет».
– По какому поводу разбежались? – выключила суп Тома, прошла в комнату, села на диван и стала рассматривать свои ногти.
– По гороскопу. Сидела на работе, листала журнал. А там черным по белому: «Если у вас с кем-то не складывается, попробуйте вычесть».
– Надоел?
– Или я ему.
– На работе надо работать.
– Да и дома тоже надо. Только никакого настроения нет для этого. Кто бы пришел помыть полы…
– Я точно не приду, у меня своего пола хватает. Завтра прилетит муж, – резко вскочила Тома, разбуженная собственным подсознанием.
– Соскучился, наверное?
– Надеюсь.
– А ты?
– Не вижу разницы, – подошла Тома к зеркалу платяного шкафа.
– Вот и я не вижу, но чувствую… – положила обратно в коробочку свое отражение Аня. Жизнь не складывалась, возможно, просто она сама складывала не туда, а скорее всего, она была просто не такой гибкой. Жизнь женщины – сплошное наступление, наступая, она слишком поздно замечает, что под ногами горло собственной песни. Она почему-то обязательно должна была принести ее, как и всю свою жизнь кому-то в жертву, чтобы получить свое маленькое женское счастье. Что-то здесь было не так, неправильно, несправедливо, некрасиво. В погоне за красивой жизнью, куда-то исчезала собственная красота.
– Кто звонил? – отвлек ее от собственных мыслей мужской голос.
– Тома. Говорит, ты завтра должен уже прилететь.
– Точно, я же совсем забыл. Хорошо, что позвонила. Настоящая жена, все помнит. У тебя, кстати, какие планы на завтра?
– Не выспаться, пойти на работу, по дороге поскользнуться, лечь, пока кто-нибудь не подойдет и не предложит: «С вами все в порядке?». «Нет», – отвечу я. «Хотите кофе?» – «Нет, сначала замуж, потом уже все остальное».
Волшебные слова
Никто никогда не будет так преданно ждать, как работа. Мне повезло, работа была любимой. Я сидел на двадцатом этаже, в офисе, левой рукой листая картинки в журналах своих конкурентов. Задница моя была встроена в кожаное кресло нашего издательства, правая рука была занята чашкой, голова делом, сердце – пустотой, я пил небольшими глотками кофе, который только что сварила мне Татьяна, моя секретарша. Я думал о глобальном – как сделать свою компанию еще более успешной. Конкуренты сидели на хвосте, так что распушить его не было никакой возможности. Компания, компания, что-то мне подсказывало, что именно в этом слове крылась отгадка. Неожиданно позвонил кот:
– Тут сосед зашел, просит присмотреть за его зверушками.
– Какими зверушками? – захлопнул я от такого поворота журнал. – Мне тебя с головой хватает. – Кофе вдруг стал горьким.
– Слушай, давай я ему трубку дам, он тебе объяснит все сам.
– Ладно, – обжег я язык кофе, и матерное слово, что болталось на его красном кончике, пробежало вниз по моему телу, словно электричество.
– Извините, не могли бы вы присмотреть за моими восемью питомцами, ко мне девушка приезжает.
– А животные дикие?
– Нет, они очень смирные. Да и животными не поворачивается язык их назвать.
– В смысле? Что за восемь зверей? – мял я трубку.
– Восемь маленьких слов. Никаких хлопот, послушные и не ругательные. Раз в день погулять, раз в день покормить, не больше. Очень быстро растут, сами понимаете, какие могут быть предложения, в моей-то халупе, один кое-как помещаюсь.
– Вы хотели сделать ей предложение?
– Да, только из этих слов вряд ли его сконструируешь.
– А что за слова? – медленно падало во мне напряжение.
– «Как мне все надоело, хочется побыть в одиночестве». Всего восемь словечек.