Так я и проснулась: взволнованная и напуганная. Ночью. В поту. Только потом поняла, что в своей комнате и в своей кровати. Одна. И все было на месте. И вещи все лежали на своих местах.
Хотела встать, но вовремя вспомнила про разбитую вазу и потянулась к ночнику. Мда, осколки в самом деле усеяли большую часть пола и мне, чтобы добраться до двери, пришлось вспомнить самую популярную воображаемую игру моего детства — подо мной лава.
Вот так я и прыгала, представляя, что лава бурлила под моими ногами и угрожала полностью в себя поглотить, если бы я оступилась. А я не оступилась. Добежала до коробок, до комода, двери и поняла, что что-то было не так.
Коробки были немного сдвинуты, комод не был вплотную прижат к двери, — а я точно помнила, что оставляла его именно в таком виде. Меня это все невероятно, просто дико насторожило, потому что сейчас в доме находился только один человек, который мог бы попытаться пробраться в мою комнату.
Вот только почему ночью и зачем ко мне? Отодвинув коробки и сместив комод, я слегка приоткрыла дверь и попыталась вглядеться в темноту. Это было на столько бесполезно, на сколько учить корову танцам на коньках, но я ответственно старалась.
Распахнув дверь чуть сильнее, я сделала шаг в коридор, но обо что-то споткнулась и практически упала. Чудом успела выставить вперед руки и приземлилась на них и на коленки. И на Егора, который спал возле моей комнаты сидя на полу, подперев спиной стену.
В нос ударил сильный запах алкоголя, а в кровь выстрелила высокая доза адреналина еще до того, как я узнала в этом теле своего братца.
Егор что-то промычал, выругался и пошевелился пока я пыталась встать, запутавшись в его конечностях.
— Стой, — услышала, когда почувствовала, как он схватил меня за руку, — я знал, что ты рано или поздно выйдешь, мелкая дрянь! — и с силой дернул меня на себя вниз.
— Отпусти, — в суматохе проговорила я, опираясь на его грудь. Именно туда я и приземлилась.
Пробовала оттолкнуться, но рука в темноте постоянно съезжала и в этой неразберихе, когда он хватал меня и пытался удержать, мои попытки высвободиться больше походили на удары. Один из которых, как раз пришелся в пах.
— Уууу, — протянул парень, как будто ему дали под дых и разжал руки. Если бы я знала, что так можно было, ударила бы сразу. Ни на секунду, ни на йоту не испытывала к нему жалости или сострадание. Наоборот, даже немного позлорадствовала и вскочив, пока он не пришел в себя, забежала снова в комнату.
Наспех закрыла дверь, видя как Егор практически полностью поднялся на ноги, я принялась судорожно двигать комод, чтобы иметь хоть какой-то шанс на спасение. Его странное поведение и то, что он караулил меня возле комнаты не сулило мне ничего хорошего. И нужно было быть полной дурой, чтобы этого не осознать.
Но сил и времени не хватило, и я поняла, что ему ничего не будет стоить сдвинуть все с места, поэтому решила бежать в глубь комнаты.
— Сучка, — услышав позади себя, я чуть не забыла про осколки, которые были на полу. Быстро и наугад прыгая и каждый раз молясь не напрыгнуть на стекло, я отбежала к кровати.
Я надеялась на то, что Егор поранит ногу, что наступит на осколки, но услышав, как те хрустели под его обувью, поняла, что этот гад даже не разулся, а, значит, это случайная полоса препятствий была ему не страшна.
— Пошел вон! — закричав так, что у самой заложило уши, я выставила руки вперед.
— Знаешь какой вопрос меня всегда интересовал? — он был как будто не в себе, в свете луны я могла видеть его лицо и то, как злостно блестели его глаза.
— Мне плевать какие вопросы возникают в твоей голове! — все чего я хотела, так-то не видеть его, пускай убирается к чертям!
— Ты не похожа на отца. Совершенно…. ничем, сколько бы раз я не присматривался. В тебе ничего нет от него, — господи, он что совсем мозги пропил? Приперся ко мне с этим пьяным бредом под утро, — и на меня не похожа, а мы ведь вроде как брат и сестра…
— Да пошел ты, больной урод! — зашипев, я захотела впиться ногтями в его противную рожу, настолько он задел меня словами об отце. Но Егор перехватил мои руки одной своей. А второй намотав мои волосы на кулак притянул к себе, настолько близко, что его дыхание обжигало мои губы.
— Чего взбесилась? Или я угадал? — сильнее дернув меня за волосы он заставил меня закричать, — нормально общаться не умеешь… нравится, когда грубо?
Глава 9
Как же я ее ненавидел. Эту мелкую дрянь, сучку, которая всегда знала, как ужалить меня побольнее. Словно практиковалась специально. Со всеми такая милашка, а со мной, блять, как дикая какая-то.
С тех самых пор как она ворвалась в мою жизнь и жизнь моей семьи, я почувствовал, что уже ничего не станет как прежде. Второй ребёнок отца… нагулянная сестра… по началу я даже заинтересовался ею.
Я был не против того, чтобы она приехала, отчасти даже хотел познакомиться, не понимая почему мать называла ее разными грубыми словами. Маленькая девчонка, которая оказалась мне родственницей, не могла сделать родительнице ничего плохого, но мать каждый день напоминала мне о том, что девчонка была нашим врагом. Что она испортит нашу жизнь. Что ненавидеть ее — так же естественно, как дышать и что, если бы ее не было, всем было бы лучше.
В первое лето к нам приехало несуразное смешное существо, над которым я постоянно смеялся, но всегда как-то… по-доброму… Я думал, что у меня появился новый друг. Маленький, постоянно с растрёпанными волосами и недовольным лицом.
Ей не нравились мои игры, войнушки ей не подходили, потому что ей постоянно было больно, когда струя воды попадала ей в глаз. В приставку играть она не хотела, потому что там много крови и драки. Плавать она не ходила, потому что не умела…
Она вся состояла из слов: “нет", “не хочу”, “не нравится”, “не умею".
Она запиралась в комнате и постоянно играла в куклы. Я хотел с ней играть, проводить хоть какое-то время, но стоило мне начать расчесывать ее чучело, как у него отвалилась голова и крику было столько, что я мне приходилось даже уши зажимать.
Время шло, она продолжала приезжать каждое лето, а мое желание с ней подружиться становилось сильнее и навязчивее. Она мне нравилась, даже при том, что она постоянно ныла, канючила, что-то просила… Я хотел с ней общаться. Младшая сестра, девчонка, которую нужно защищать, от чего-то уберегать…
Когда все изменилось? Когда мое желание с ней дружить пропало постностью?
Мне было восемнадцать, когда она приехала в очередной раз к нам погостить. Честно говоря, я даже подумать не мог, что за год кто-то мог так кардинально измениться. Ей было четырнадцать лет, но выглядела она намного старше. Если в прошлом году уезжала маленькая девчушка, то в этом приехала девушка…
Ками изменилась практически до неузнаваемости и на то, что она выглядела старше своего возраста, указывало то, как на нее смотрели мои друзья.
Меня злило то, что на нее обращали внимание парни, вот просто бесило до скрежета зубов.
Однажды, мы все вместе гуляли в моей компании вечером, и когда Игорь допил бутылку пива, то предложил сыграть в бутылочку. Бестолковую, дурацкую игру, которую я никогда не любил. Но, в отличае от меня, Камилла отреагировала, наоборот, — очень позитивно. Каждый раз, когда бутылочка указывала рядом с ней, был как лезвием по пальцам, я сжимал кулаки и был готов порвать каждого, кто прикоснулся к сестре. К ее разочарованию, таких "счастливчиков" не выпало.
Но хуже всего стало тогда, когда сраная бутылка указала на меня и на нее. Я только поржал и выпалил, что этому не бывать, на что пацаны начали смеяться еще сильнее и сказали, чтобы я был мужиком и хоть в щеку ее клюнул.
Хорошо, что я не повелся на это дерьмо…
Я, блин, как лох всегда пялился на нее. Когда она из комнаты выходила в своих шортиках, я ее нафиг слал, лишь бы свалила и глаза не мозолила.
Когда из сестры она превратилась в ту, которую я ненавидел. Искал малейшие основания ее возненавидеть потому, что так было проще… проще и нормальнее. Нормальнее, что единокровную младшую сестру можно было ненавидеть. Это общество принимало. Потому что тот, другой порядок вещей это сраное общество непременно бы осудило.
Я понимал головой, что все это было неправильно, что такого не должно было происходить, такого, блять, просто не могло случиться!
Я стал прислушиваться к словам матери. Общался с ней и впитывал всю ее ненависть и неприязнь до тех пор, пока мне не стало казаться, что это исходило от меня всегда. Было проще считать ее алчной байстрючкой, которая метит на мое место, на часть компании, наследства. Той, которая пыталась одним своим присутствием разрушить нашу семью, потому что каждый раз при виде Камиллы мать страдала, вспоминая предательство отца.
В итоге я не видел решения проще, кроме как уехать. Просто взял и свалил в другую страну. Самокопание, ненависть и вражда ничего не меняли — когда она приезжала и постоянно была рядом, я злился, бесился, ненавидел ее, хотел ее уничтожить…
Я укатил за бугор, ударился в учебу, драл девок, менял их постоянно, забывался, и спустя год я решил, что моя болезнь прошла. Я перестал о ней вспоминать, напрочь ее забыл. А когда вспомнил, то испытывал отвращение. Ничего хорошего о ней не помнил, потому что в последнее время ничего и не было, просто ее ненавидел. И находился, сука, в полной уверенности, что все… я переболел.
Я думал, что все прошло, что все устаканилось, пришло в норму. Четыре года, разве этого было мало, чтобы разобраться в себе?!
И ведь вернулся в полной уверенности, что вышвырну ее подальше отсюда, чтобы испарилась, забылась и перестала существовать. Иногда я хотел этого на физическом уровне — чтобы ее просто не было. Не существовало. Так сделать собирался, чтоб даже название города забыла, чтобы на мою фамилию у нее аллергия была.
Я до сих пор хотел следовать своему плану. Но это оказалось нереально тяжело, хотя я уже знал, что если у меня не получится, то дальше будет только хуже. Всем. Ей хуже остальных. От бессилия, ненависти и ярости — я ее уничтожу. В порошок сотру. Разобью на маленькие осколки, которые она никогда уже не соберет, если только не свалит отсюда.