В столовую специально прихожу за полчаса до ужина. Набираю полный поднос еды. Сажусь в самом центре зала.
В семь столовая начинает заполняться курсантами, которые бросают на меня косые взгляды. Ну-ну, ещё же ничего не начиналось…
Утренняя пятёрка появляется под конец Вероятно, их придержали на «губе», ещё и без обеда: они кидаются к раздаче и набирают столько, что не могут унести за два раза. Странно, вроде б это запрещено — дед говорил. Я уже поел, потому не спеша подымаюсь, даю им загрузить подносы, подхожу к ним и командую:
— СМИРНО!
Они поглощены будущим ужином, потому замечают меня только после моей команды, обернувшись. Несколько секунд они тормозят, видимо, ситуация не вписывается в их шаблоны. Но мне и нужны были эти несколько секунд. Сейчас, ребята, вам вернётся ваша же борзость.
— Курсанты, вы не слышали команды? Я сказал СМИРНО! — орать на нижестоящих умеет каждый лейтенант, а уж мне то… Тишину в столовой можно пощупать руками.
— А, это ты, — «отмирает» один из пятёрки. Его сразу бью кулаком в зубы. Вероятно, выбивая пару. Он, гремя своим подносом, летит на пол.
— Кому ещё не ясен приказ старшего по званию?
Оставшиеся четверо просто не ожидали ничего такого, потому стоят слегка в шоке.
В сословном обществе, у дворян — масса своих заморочек, но телесными наказаниями они не увлекаются, хотя те и не запрещены. Ни один из уставов этой армии не запрещает телесных наказаний. К любым сословиям. Главное — применять их можно только сверху вниз, что понятно. И — в крайне мотивированной ситуации. Потому что даже полковник, незаслуженно съездивший по зубам рядовому, рискует много чем.
Местный устав мне нравится. И я приступаю к использованию всех возможностей, которые он предоставляет.
— СМИРНО! — командую ещё раз. Поскольку никто не реагирует, бью по зубам следующего в шеренге. Минус два.
— Ещё один раз — и пойдёте под трибунал. — Говорю спокойным речетативом, который отчётливо слышен во всей столовой. Так же спокойно бью по зубам третьего. Что, не ожидали? У моего предшественника огромный личный счёт к таким вот красавцам, потому сейчас, наверное, из наших двух половин душу больше отводит его часть памяти. Я же просто иду к своей цели кратчайшим путём.
— СМИРНО!
Оставшаяся пара, наконец, что-то начинает соображать, и становится таки, как требуется.
— За нарушение субординации, по четыре наряда на сортире. Кто староста их группы?! — обвожу притихший зал взглядом. Из-за столика встаёт какой-то худой брюнет и, глядя на меня ненавидящим взглядом, отвечает:
— Курсант Аспан, господин хавилдар.
— Курсант Аспан, проследить за заступлением этой пятёрки в наряд сегодня ночью. Доложить мне завтра утром перед завтраком. Рапорт — в письменном виде. — И, с демонстративным наслаждением глядя в его ненавидящие глаза, добавляю, — Исполнять!
— Есть, — цедит Аспан. — Разрешите быть свободным?
— Разрешаю. Продолжайте приём пищи, курсант. Не забудьте про письменный рапорт, мне он нужен для подшивки в табель вашей группы. — Теперь никто не сможет "соскочить". При всей путанице, прямое неподчинение приказу тут — основание для очень серьёзных разбирательств.
Что мне ещё нравится в местных уставах, равнять можно абсолютно всех в своём подразделении, кто младше по званию. В учебных заведениях тут не соблюдается ни вертикаль власти, ни правило прямого и непосредственного начальства, только в условиях боевых действий.
Глава 3
Кофейня по дороге из Первого Специального магического военного колледжа в Старый Город. За столом — семь человек в формах курсантов-целителей. У троих из них — разбиты губы и имеются выбитые передние зубы, эти трое хмуро отмалчиваются. Остальные оживлённо спорят:
— Фрам, а если твоего отца попросить?
— О чём? — хмуро бросает здоровяк с фигурой циркового атлета. — Всё предельно точно соответствует Уставу. Вы проигнорировали три раза подряд приказ старшего по званию, плюс — кавалера креста первой степени. Находящегося с вами в одном подразделении и имеющего право такие приказы отдавать. По вам было применено физическое воздействие второй степени, это даже не максимум, на что он формально имел право. Во что вы хотите впутать моего отца и на что с его стороны рассчитываете?
— Ну, устроить разбирательство по факту нанесения побоев учащимся. — вкрадчиво спрашивает худощавый брюнет.
— Компетенция Деканата, — хмуро отбривает здоровяк Фрам. — Отца не поймут. Да он и связываться не будет — цинично говоря, что ему до ваших зубов.
— Ты что, не понимаешь? — горячится один из троих с разбитыми губами и отсутствующим передним верхним зубом. — Какая-то подзаборная мразь при всех подымает руку на детей первой двадцатки! С нашими семьями же теперь никто считаться не будет, если его на место не поставить! Торговцы, банки, кредиторы, арендаторы — Фрам ты не понимаешь? Что один выбитый зуб может стоить половины годовой ренты?! Если остальные тоже начнут пробовать нас теперь на зуб?
— Повторяю. — Спокойно и размеренно отвечает Фрам. — Ваши гипотетические проблемы из-за вашего незнания уставов — не основание для моего отца лезть на дестриере в посудную лавку. Если вам могу помочь лично я — я в вашем распоряжении. Об отцах, дедах, мамах, жёнах предлагаю забыть. Даже не потому, что мне это противно. Просто потому, что мы — будущие офицеры. Как служить думаете, если в столовой с простолюдином впятером при всём курсе сладить не можете? Или вы думаете, что в горах Кименистана такие, как он, вас больше любить будут? Когда будет не пять вас на одного крестьянина, а триста крестьян в батальоне на вас одного? Много, на двоих таких, как вы.
— А что ты можешь посоветовать, как юрист второй категории? — примирительным тоном спрашивает светловолосая девушка с нашивками курсанта-хирурга второго курса. Её лицо очень похоже на одного из троих пострадавших, как будто они брат и сестра.
— Ничего. — После небольшой паузы, под недовольный гул голосов, Фрам продолжает. — Я — юрист по гражданскому диплому. А здесь — территория воинской части. Совсем другое правовое поле. Этот резкий сержант — в своём праве. Чем может помочь боевой выдрессированный дестриер при рыбной ловле?
— Ничем, — закусив губу, отвечает девушка.
— Вот именно. — Пожимает плечами Фрам. — Ладно. Я, конечно, на вашей стороне, не хватало ещё спускать быдлу такое… Но пока — ни сила, ни право не на вашей стороне. Надеюсь, вы не опуститесь до совсем уж… не буду продолжать. Если что-то придумаю — тут же дам знать. Но как по мне, надо просто забыть и плюнуть. Сто лет не было простолюдинов в колледже, ещё столько же не будет. Тем более, смертник. Чем вы его ущемить собрались? Или напугать? Рациональнее просто разойтись краями и забыть.
— Ну, больно можно сделать любому…
— Пробуй, — лениво пожимает плечами Фрам. — Ему на заставе в Ужуме кименистанская вторая ударная двое суток больно делала… И что? Вон, жив-здоров. Правда, смертник… Пробуйте, но без меня. Если что-то придумается — вам первым скажу. Но пока — он всё делает безукоризненно. Если бы не вы, я бы даже сказал, что мне нравится… — Тут Фрам понимает, что проговорился, и спохватывается. — Нравится, что в нашем гнилом болоте хоть кто-то хоть на одном отрезке может навести порядок. Ладно, я пошёл. Бывайте.
Следующим утром просыпаюсь в 6 утра. Спать не тянет — вчера было время отдохнуть. В душе — полное согласие с самим собой. На моё личное пессимистичное восприятие этого мира накладывается ещё личный счёт моего предшественника, эмоции и впечатления которого — теперь часть меня.
На улицу выхожу по форме № 2, то есть с голым торсом. Я тут вчера присмотрел шикарный спортгородок на территории, грех не пользоваться.
В спортгородке оказываюсь один. Всегда замечал: то, что людям дают бесплатно, они не ценят. Местным дворянам отгрохали шикарные условия, чего уж там. Только учитесь! Режима, как такового, нет: жить могут дома, обязательное построение в 21.00, потом можно по домам. Утреннее построение — в 08.00. Санаторий, а не армия… Женщины тоже допускаются.
В общем, обычный даже не университет, а узкопрофильный институт. По какому-то недоразумению обозванный военным. Ну, местные пусть расслабляются, а мне недосуг. Высокий уровень готовности обратно пропорционален входящим неприятностям.
Особо не вымудряюсь: пробегаю пару километров, турник, брусья, пресс, ещё кое-какие снаряды из полосы препятствий: пробежался по бруску шириной около ладони метров десять, пропрыгал по «пенькам» условное «болото», тело в норме.
Замечаю на другом краю площадки Бакума. Тьфу, подполковника Валери. Он на этот раз не в гражданке, а в кителе без ремня; монотонно садит локтями в макивару. Уже минут пятнадцать. По уставу, могу не приветствовать — пока голый торс и выполнение упражнений, но он чем-то внушает. Возможно, потому, что искренне нормально лично ко мне относится и не имеет сословных предрассудков. Из памяти предшественника я вспомнил, что он родом из достаточно непростой семьи и вполне мог занять должность поинтереснее. Чем пытаться делать людей из сопливых дворянских недорослей, озабоченных своими амбициями больше, чем реальной жизнью.
Проходя мимо него к брусьям, коротко киваю. Он отвечает тем же, не отвлекаясь от макивары.
По пути в кубрик, забегаю на склад и разживаюсь у деда канцелярскими принадлежностями: мне их пока купить не на что.
На завтраке сегодня — я один. Ровно в семь-пятьдесят утра прибегает вчерашний худой брюнет и, с ненавистью глядя исподлобья, изрекает:
— Господин хавилдар, разрешите обратиться!
Встаю из-за стола:
— Обращайтесь, курсант.
— Рапорт о выполнении наряда!
Принимаю бумагу, не читая, сворачиваю в нагрудный карман:
— Благодарю. Можете идти.
И сажусь доедать. Ничего ребята. И Валери предупреждал на первой лекции что вы уроды. И жизнь подтвердила через час. Зря вы полезли на боевого сержанта.