И осталась только несовершеннолетняя дочь. Которая, кажется, по вашим обычаям, даже наследует имущество с очень большими оговорками?
— Я совершеннолетняя… — надувается было Алтынай, но продолжает отвечать, заметив, что я только улыбаюсь. — По наследству: всё, что было в семье, теперь моё. Но у нас же основное богатство — стада. А я одна пасти не в состоянии. Нужно, ещё несколько человек. До десятка. Потому в этом году вынуждена буду отдать одну двадцатую часть стад за выпас.
— А прирост у стада какой? — заинтересовываюсь помимо воли. — Если за полный год брать?
С другой стороны, экономику я тоже хотел бы учесть в анализе.
— М-да, — снисходительно смотрит на меня Алтынай. — И кто из нас ребёнок? Во-первых, год на год не приходится. Во-вторых. Если лошади, то в табуне в этом году будет хорошо если одна десятая роста. От того числа, что есть на сейчас и что пережило зиму. По баранам — где-то от трети до половины.
— Хм, всё равно в плюсах, — бормочу. — А как вы вчетвером куда-то стадо гнали? Если всего десяток нужен?
— Тут нужно объяснять. — Терпеливо вздыхает Алтынай. — Мы гнали не стадо. И не табун. Табуны вообще перемешаны, чтоб приплод от разных коней был лучше, и лошади каждой семьи рассыпаны по пастбищам в десятке мест. Если не больше. Что до баранов…
Ещё какое-то время вникаю в тонкости выпаса скота (что оказывается совсем не так просто. И пастух оказывается кто угодно, но только не дремучий дикарь).
После чего подхожу к следующему вопросу:
— А сколько у вас семей в одном коше?
— Опять же, смотря в каком. — Алтынай снова снисходительно улыбается. — Разница в несколько раз может быть. Я не знаю, что тебе ответить, потому что не понимаю вопроса: в таком виде, он для меня смысла не имеет.
— Хорошо. Зайдём с другой стороны, — усаживаюсь поудобнее. — Всё равно, как понимаю, спешить некуда?
— До заката далеко, — согласно кивает Алтынай.
— Давай тогда про этот кош для начала. Сколько в нём семей?
— Двадцать четыре, — уверенно отвечает Алтынай.
— А сколько человек в каждой семье? Было изначально, до голода?
— Я не знаю, как ответить. Давай перечислю все семьи по порядку? Если тебе это так важно?
— Важно. Перечисляй.
Через полчаса оказывается, что в одной семье от пяти (минимально) до четырнадцать человек, и это ещё не предел.
За семью считается муж с жёнами и детьми, плюс (редко) кто-то из родителей мужа или жён.
Чтоб не запутаться в подсчётах, мы вышли из юрты и устроились прямо на земле, расчистив от травы кусочек почвы и записывая на нём данные палочкой.
Попутно, оказалось, что письменных принадлежностей во всём коше нет ни у кого: слишком большая редкость. А о бумаге конкретно Алтынай вообще никогда не слышала — только пергамент из выделанных шкур. Но он так дорог, что переводить его в повседневных канцелярских целях, как черновик, всё равно что ересь.
Кстати, делать подсчёты на земле предложила она.
Когда я, под её диктовку, стал заносить в таблицу имена и цифры, она неодобрительно покачала головой и украдкой оглянулась по сторонам:
— Только ты больше никому эту свою запись не показывай…
И до меня дошло, как до того Штирлица из анекдота: система записи алфавитом и цифрами, использовавшаяся и в Киженцовском погранотряде, и в Первом Магическом Колледже, да и в целом по Империи, хоть и отличалась от местности к местности между собой иногда, но категорически не походила на местный алфавит и на то, что у них там вместо цифр.
— Понял, потом сотру, — покладисто кивнул я. — А ты как запишешь всё то же самое? Можешь оказать?
Вместо ответа Алтынай подобрала с земли свой обломок щепки и начала споро заполнять левую (!) половину расчищенного кусочка почвы чем-то, похожим на арабскую вязь. Лично я не понял из её письма почти ничего, поскольку сами символы очень отличались от арабского (и персидского) алфавита, использовавшихся нашими пуштунами и тюрками в Средние Века там, у нас.
— Так ты тоже грамотная? — удивляюсь. Честно говоря, я ожидал увидеть пиктограммы либо руны. В лучшем случае. — Только пишешь иначе?
— Конечно. Я же ханская дочь…
__________
— Получается, одна юрта — это в среднем до десяти человек? — Заканчиваю подсчёт на своей правой половине импровизированной «доски» по получении всей информации.
— Да, было примерно так, — задумчиво покусывает кончик своей щепки Алтынай, переводя взгляд со своей таблички на мою. И явно пытаясь уловить закономерности моего письма.
— Слушай, научишь меня своей письменности? — некстати загораюсь попутной одной идеей. Тем более, мне тут, судя по всему, придётся провести довольно значительное время.
Хоть и не без пользы.
— Научу, если хочешь, — чуть удивлённо поднимает бровь Алтынай. — Если тебе не лень тратить время на это бесполезное для воина занятие.
— У нас с тобой разное понимание полезных умений воинов, сестра, — смеюсь. — И я быстро выучусь, не переживай.
— Я занималась с младшей сестрой, — вздыхает Алтынай. — Она за месяц выучила только половину первичных знаков письма.
Видимо, имеются в виду буквы.
— Я знаю четыре вида письменности, — улыбаюсь. — И две системы счёта. Я научусь быстрее твоей сестры. Но давай продолжим… Сколько людей в среднем осталось в каждой семье сейчас?
— Опять тот же вопрос, — вздыхает Алтынай
— Это не весь вопрос, — чешу нос. — Мне ещё нужно знать, сколько мужчин? Женщин? Сколько умерло в среднем в семье?..
— Ну давай опять считать, — поворачивает вверх ладони Алтынай. — Давай опять писать в таблицы?
— По именам. Давай каждую семью по порядку…
__________
… — А ведь я даже не заметила. — Алтынай серьёзно смотрит на свою половину таблицы, видимо, по-новому оценивая то, что получилось. — Получается, полностью пострадала только семья законного хана. Мы…
— А вот эти семьи кто? — указываю пальцем на клеточки, в которых обозначены семьи, потерявшие больше всего мужчин.
— А это наши друзья и товарищи отца, с детства, — так же серьёзно и задумчиво продолжает смотреть на результаты подсчётов Алтынай. — Теперь всё представляется совсем иным, — она грустно и твёрдо прикусывает губу. — Я почему-то сама не додумалась. Взглянуть на события таким образом.
— Ты ещё маленькая, сестра. И у вас нет леса… — Мне уже понятна общая канва событий, но не ясны мотивы.
Потому что не ясны фигуранты, их цели и задачи.
— А при чём тут лес? — оживляется Алтынай.
— М-м-м… На далёком севере, в Полесье, говорят: за деревьями часто можно леса не увидеть.
— И что это значит? Я понимаю, что это какое-то иносказание. Но суть от меня ускользает. — Алтынай требовательно упирает палец мне в грудь. — Поясни!
— Тут несколько вариантов смысла, — смеюсь. — Но в данном случае уместен такой: череда вполне естественных событий, происходящих одно за другим, и на первый взгляд не связанных между собой, на самом деле увязана общей цепочкой замысла. Кого-то, кто это всё при думал и осуществил.
Не знаю, как точнее передать на этом языке значение слова «СПЛАНИРОВАЛ» и «ЕДИНАЯ СИСТЕМА СОБЫТИЙ».
— Слушай, а кто выигрывает от смерти хана и ослабления его друзей? — продолжаю выяснять неизвестные мне детали. — Тут же не так много людей, чтоб из-за власти над маленькой группой устраивать такое? — веду рукой вокруг себя.
— У нас же не одно это стойбище. Всего таких около полусотни. Наше просто главное.
— Почему так??
— Чтобы овцы всю траву вокруг себя не съели. И чтоб не перегонять их каждую неделю на большое расстояние. Стойбища рассыпаны по Степи по одному дневному переходу между кошами. В одной семье, как помнишь, было в среднем около десяти человек. В коше двадцать четыре юрты.
— Это было, получается, двенадцать тысяч наших всего? — быстро в уме делаю подсчёты.
— Было побольше, — грустно и уважительно смотрит на меня Алтынай. — Ещё же были дети… до голода… но ты спрашивал не об этом. Власть обсуждается только в нашем, ханском, стойбище. Остальные подчиняются.
— Ещё вопрос… А что выиграют местные от смены власти в коше?
— Нашу независимость. Если власть возьмёт Еркен. — Твёрдо отвечает Алтынай.
— Вот тут не понял, — неловко чешу за левым ухом.
Огорчаясь собственной недогадливости. Лично мне причинно-следственные связи пока не ясны. Несмотря на обилие вводных.
— Он недальновиден. Непопулярен. Но честолюбив и хочет править. — Тремя фразами вносит ясность Алтынай. — Ради власти, готов на всё. А управлять и править — это совсем разные вещи. Вот он и его семья не понимают этой разницы…
Какое-то время мы молчим, поскольку я удивляюсь некоторым недетским чертам Алтынай. И прикидываю варианты и расклады.
А она, видимо, просто по-новому обдумывает свои прежние невесёлые мысли.
— У меня есть ещё вопросы. — Продолжаю после паузы. — Можешь сейчас довериться мне и ответить на пару вопросов, не задумываясь?
— Конечно, — чуть удивляется Алтынай. — У меня нет от тебя секретов.
— Тогда первое. Можешь сейчас сказать, не задумываясь, чего бы ты хотела больше всего? Не больше трёх желаний.
— Ты что, джинн? — начинает веселиться она в ответ, но осекается под моим укоризненным взглядом.
— Ты обещала ответить сразу и не задумываться, — напоминаю.
— Хорошо… Всего три? Тогда вот первое: чтоб вся семья была жива. — Вздыхает она. — Второе: чтоб условия нашей тамги не нарушались. И чтоб Наместник оказался справедливым человеком. Третье: чтоб мне достался достойный муж, которого я буду любить и с которым мне не нужно будет переживать, выживут ли мои дети…
— А теперь скажи, какие, по-твоему, первые три желания у этого вашего аксакала, Еркена?
— Сесть на белую кошму, — не задумываясь отвечает Алтынай. — Это первое. Второе: чтоб никто не мог оспорить его первенства в управлении и во власти. Третье: увеличить имущество хотя бы вдвое. Без этого его в Степи будут продолжать считать безродным и нищим выскочкой. Думаю, так.