— Ты видел, чтобы заискрил блок предохранителей? Нет? Значит, все в порядке. А теперь за дело! Несколько ездок вверх-вниз, чтобы убедиться, что ты усвоил вчерашний урок, — и ты свободен. Сегодня вечером мне надо уйти чуть пораньше.
— В вашем обществе у меня появляется неприятное чувство, будто мне снова десять лет… — пожаловался Санджай.
— А я в твоем обществе чувствую себя столетним дедом!
Первые подъемы и спуски были довольно хаотичными, но потом у Санджая появилась уверенность. Несколько остановок подряд он совершил почти идеально: «недолет» или «перелет» не превышал двух-трех сантиметров. Через час Дипак проводил его к двери и записал в блокнот новые десятки метров. Между шестью и семью часами вечера жильцы стали возвращаться домой, все — с похоронным видом. Но больше всего Дипака рассердили не их лицемерные мины, а то, что мистер Уильямс позволил себе положить руку ему на плечо… Дипак фыркнул и, не прощаясь, задвинул решетку.
Дома Уильямс пожаловался на лифтера жене. Быстрее бы уж автоматизировали лифт, а то теперь в кабине чувствуешь себя словно в аду!
В 19:30 Дипак спустился в подвал и переоделся. Злые языки обвинили бы его в пренебрежении обязанностями и в том, что он покинул пост до истечения дополнительного времени, которое сам взялся отработать. Но его это не волновало, важнее было сдержать другое обещание. Последний подъем в этот день он совершил уже в повседневной одежде. И совсем скоро спустился вниз.
Успокоившись и отдышавшись, Хлоя пустилась в новую авантюру: чтобы перелезть с инвалидного кресла на откидное сиденье в душе, требовалась изрядная сноровка. Если не считать неприятность в кухне, день складывался удачно. Редактор, заглянувший к ней в студию, похвалил ее и дал прочесть еще одну книгу, посулив подписать новый контракт.
Она собиралась отпраздновать это с отцом, но пока что ей требовался отдых.
Теплая вода, полившаяся ей на плечи, принесла огромное облегчение.
Она надела халат, переехала в гостиную и заняла позицию у окна. Поведение Дипака — тот залез в такси, в которое только что села миссис Коллинз, — нисколько ее не удивило: она догадывалась о том, что происходит, кроме того, увиденное навело ее на интересную мысль.
Я тратила уйму денег на такси. Мне годятся только такие, у которых сдвигается дверь и имеется подножка. Водители остальных — а их, увы, большинство — вынуждены выходить из-за руля и класть в багажник мое кресло; по приезде эта манипуляция повторяется в обратном порядке. Большинство таксистов нарочно не замечают моих попыток их остановить, некоторые при виде меня даже прибавляют газу, как будто боятся, что иначе я повисну у них на бампере.
Я спустилась в метро, вспоминая, какую испытывала эйфорию во время первых, давних поездок по Нью-Йорку. Чтобы пользоваться в метро лифтом, надо обладать закаленным обонянием и, безусловно, изрядным терпением: эти лифты удивительно неторопливы, поэтому кажется, что спуску не будет конца. Я дождалась окончания часа пик и заехала в вагон на станции «Вашингтон-сквер». Пока что все было в порядке. Я поставила кресло на тормоз, чтобы ненароком не врезаться в дверь. Вагон был почти пуст, пассажиры уставились в свои телефоны и не обращали на меня никакого внимания. Но на Пенн-Стейшн положение ухудшилось. В вагон хлынула толпа, сидячие места люди брали штурмом, я всем мешала, мое кресло занимало слишком много места, и пассажиры, оставшиеся стоять, сгрудились вокруг меня. Полы пиджаков, майки навыпуск, пряжки ремней, кейсы и сумки образовали стену, которая смыкалась вокруг меня все теснее. Я вдруг почувствовала, что задыхаюсь. Поезд развил большую скорость, на вираже плотный мужчина ненароком меня толкнул, но вовремя удержался на ногах, ворча себе под нос, зато другой, не такой любезный, чуть было не плюхнулся мне на колени. Мне не хватало воздуха, я была уже в панике, я плакала. Многих большой город страшит, мне ли не понимать, что они чувствуют! Когда в битком набитом вагоне раздается женский крик, эффект наступает немедленно. Так было и тут: началась толкотня, и мне стало стыдно, когда я увидела, как мамаша хватает на руки маленькую дочь в страхе, что ее затопчут. Но тут какой-то мужчина приказал всем успокоиться. Вокруг меня образовалась пустота, вид у меня был, наверное, безумный, я обливалась потом. Я судорожно разевала рот, пытаясь восстановить дыхание, люди в толпе переглядывались, я видела в их глазах смесь испуга и отвращения. Какая-то женщина протолкалась ко мне, опустилась на колени и велела дышать медленно, сказала, что мне нечего бояться, что все будет хорошо. Взяв меня за руку, она стала массировать мне пальцы. «Знаю, каково тебе, — шептала она, — у меня сестра колясочница, с ней много раз такое бывало, это совершенно нормально…»
Я не видела ничего нормального в том, что выставила себя на посмешище, дошла до того, что помочилась под себя в вагоне метро, напугала девчонку, все еще дрожавшую на руках у матери, ощущала на себе все эти взгляды… Мне было тошно от мысли, что все это будет повторяться, даже сочувствие незнакомки не казалось мне нормальным.
Но постепенно сердцебиение улеглось, я отдышалась, меня перестали рассматривать. Я поблагодарила свою защитницу, заверила ее, что мне полегчало. Но когда поезд наконец остановился, она вышла на перрон вместе со мной. Она не обманула меня насчет своей сестры, я поняла это по ее нежеланию везти мое кресло, она просто проводила меня к начальнику станции. Я отказалась от предложения вызвать подмогу, потому что хотела одного — вернуться домой.
Отец, придя после занятий, спросил, что интересного случилось у меня за день. Я ответила, что прокатилась на метро. Он счел это превосходной новостью и от души меня поздравил.
12
Грумлат обходился без секретаря — не из жадности, а потому, что никому, кроме себя самого, не доверял. Придя в свою контору с утра пораньше, он стал следить из окна за работой мастеров из лифтовой компании. Ему хотелось лично удостовериться, что Дипак облегчит им задачу. Старый индиец мог обидеться, но бухгалтеру было на это наплевать. Собственники наделили его необходимыми полномочиями, и он собирался сыграть свою роль до конца.
Увидев Дипака, тоже приехавшего раньше обычного, Грумлат угадал его намерения. Он принадлежал к числу людей, которые с радостью купили бы билет в первый ряд, чтобы полюбоваться смертной казнью. Поэтому он спустился вместе с лифтером и монтерами в подвал.
— Сколько вам потребуется времени? — спросил бухгалтер. — Нельзя оставлять дом без лифта на уик-энд.
— Это же надо! — воскликнул Хорхе Сантос, старший из двух мастеров и по возрасту, и по должности.
— Что вас так удивило? — встревожился Грумлат.
— Я часто обновляю лифты старых моделей, но этот в великолепном состоянии, прямо как новенький!
Дипак снял фуражку, словно собирался почтить память механизма, за которым столько лет благоговейно ухаживал. «Конечно, лифт как новенький, дурень ты этакий! — подумал он. — Не зря же о нем заботились, как о собственном ребенке!»
— И не жалко вам? — спросил Хорхе Сантос. — Когда закончим работу, выпишем вам новый сертификат, и тогда назад уже ничего не вернуть.
— Вы меня спрашиваете? — ехидно осведомился Дипак.
— Занимайтесь своим делом, — сухо отрезал Грумлат.
— Сегодня к вечеру, наверно, закончим, — заявил Сантос, что-то прикинув в уме.
— От чего это зависит? — спросил Грумлат.
— От вас. При таком безупречном состоянии механизма нам только и придется, что смонтировать электрическое реле и кнопочный пульт в кабине. Если установить его на место рычага, все получится быстро. Ну а если вы предпочитаете сохранить медную ручку, мы будем ковырять стенку с другой стороны от решетки, а на это уйдет лишний день.
— Зачем ее сохранять? От нее же не будет никакого проку! Или я ошибаюсь?
— Мало ли! Некоторые привязаны к старине, считают ее элегантной.
— Моя жена именно такая, — бросил Дипак.
— Мы против лишних расходов. Так что открутите ручку и отдайте ее Дипаку. Это будет славный сувенир, мы с радостью ему его преподнесем.
Напарник Сантоса, до того молча копавшийся в двух картонных коробках, выпрямился.
— Есть одна небольшая проблема, — сообщил он.
— Какая еще проблема? — нахмурился Грумлат.
— Тут вот какое дело, — произнес второй мастер, у которого на бейдже значилось: «Эрнест Павлович». — Лифт-то у вас сохранился на удивление хорошо, чего не скажешь о деталях. Я их только что проверил. Не хочется вас огорчать, но они никуда не годятся.
— То есть как не годятся? — обмер Грумлат.
— Заржавели, окислились, если так будет понятнее… Одно слово — хлам. Их нельзя устанавливать.
— Что вы несете, они совсем новые! — возмутился Грумлат. — Он лежали тщательно упакованные с того дня, как мы их приобрели.
— Сомнительно. Коробки были плохо закрыты, вот, полюбуйтесь: ставя их под эти трубы, кто-то порвал упаковку.
Грумлат сделался красным как рак. Видя, что Дипак, наоборот, повеселел, он взял себя в руки.
— Разве нельзя привести их в порядок, почистить?
— Ничего не выйдет, сырость сделала свое дело, — покачал головой монтер, показывая электрические детали, покрытые белым налетом. — Им место на помойке. Придется приобретать новый комплект.
— Так приобретите! Мы оплатим. Одна нога здесь, другая там!
Мастера насмешливо переглянулись.
— Думаете, они всегда есть в наличии? Такая редкость делается на заказ, вытачивается, проверяется в мастерской…
— Сколько на все это уйдет времени? — испуганно спросил бухгалтер.
— Самое меньшее — от двенадцати до шестнадцати недель. Плюс время на доставку из Англии.
— Из Англии?!
— Единственная фирма, делающая такие штуковины, находится под Бирмингемом. Уверяю вас, это очень серьезные люди. Очень жаль, но пока что нам здесь делать нечего. Я постараюсь поскорее прислать вам новую смету.