— Вы единственная, с кем я этим поделилась, — прошептала миссис Уильямс соседке на ухо.
Миссис Зелдофф, гордая оказанным ей доверием, испытала прилив воодушевления.
— Может, честнее было открыть правду соседям, они ведь тоже вправе знать, что случилось, как вы думаете? — осторожно спросила миссис Уильямс.
Для миссис Зелдофф это стало непростой дилеммой. Она сжала пальцами и без того узкий подбородок и возвела глаза к потолку, гадая, какой совет дал бы ей пастор.
— Раз вы так говорите… — промямлила она.
— Не хотелось бы, чтобы меня обвинили в интриганстве, — не унималась миссис Уильямс. — В первую очередь на это способны Бронштейны. — И она добавила, что знает из надежного источника, что профессор отъявленный левак, а для таких людей обслуживающий персонал всегда прав, не так ли?
Легкость, с какой миссис Уильямс удавалось манипулировать соседкой, доставляла ей безмерное удовольствие. После каждой произнесенной гадости она любовалась тем, как дрожат невидимые ниточки над послушной марионеткой. Если так пойдет дальше, то она подвесит миссис Зелдофф под потолком.
— Обязательно купите эту редиску, она просто превосходна! — посоветовала она, наслаждаясь своей властью над соседкой.
— Мы можем взяться за дело вместе, — предложила миссис Зелдофф, опуская ярко-красный пучок в свою корзину.
— Отличная идея! — воскликнула миссис Уильямс. — Я напишу семейству Хаякава. Вам останется самая малость — донести весть до остальных.
Накануне вечером миссис Зелдофф вернулась домой такой же окрыленной, как в это воскресенье, когда после выступления хора, в котором она пела, ее похвалили за тембр голоса.
С утра она проявила невероятную самоотверженность, отважно постучавшись в дверь Моррисона. Был уже двенадцатый час, но он встретил ее в халате. Но это были еще цветочки: сосед вообще ничего не понимал!
— Зачем нашим лифтерам мешать модернизации лифта? Это их рабочий инструмент, к тому же полностью исправный, — произнес Моррисон, потом добавил: — Дипак только что заглядывал, он меня и разбудил. Очень кстати.
— Речь не обо всем лифте, только о кнопках! — терпеливо объяснила ему миссис Зелдофф.
— Что они натворили с кнопками? Мой звонок никто не трогал, я им вчера пользовался.
— Речь о совсем других кнопках… — простонала миссис Зелдофф.
— А что, у нас есть другие кнопки?
— Да, в подвале, насколько я понимаю.
— Не знал, что у нас в подвале кнопки… — пробормотал он. — Для чего, если не секрет?
— Ни для чего, пока что они в коробках, чтобы когда-нибудь можно было пользоваться лифтом без помощи лифтеров.
— Какие глупости вы говорите! Спускаться в подвал, чтобы потом ехать на лифте без Дипака или Риверы? Вы уж простите, но если так, то они правильно поступили, что избавились от этих ваших кнопок, от которых нет ни малейшего проку! Согласитесь, кабину гораздо удобнее вызывать с лифтовой площадки. Спускаться пешком, чтобы потом подниматься на лифте? Кого посетила такая дурацкая идея?
Миссис Зелдофф, достигшая предела отчаяния, продолжила свой крестовый поход, поднявшись по служебной лестнице на три этажа.
Мадам Леклер, видимо, была чрезвычайно занята и даже не предложила гостье чаю. Вот и верь после этого, что у французов безупречные манеры! Она рассеянно выслушала сообщение и, кажется, не очень-то ему поверила. И заговорила в оскорбительном тоне, не выбирая выражений, что было совсем уж невыносимо:
— Да пошла она куда подальше, эта миссис Уильямс, надо же было выдумать такую ахинею! Дипак на такое не способен, другого такого маньяка порядка, как он, я не знаю. Только и делает, что все вокруг натирает до блеска, я даже боюсь опереться о стенку лифта…
— Может, не он, а Ривера, ночью…
— Знаете, очень любезно с вашей стороны, что вы пришли и все это рассказали, увлекательная гипотеза, но у меня дела.
— Вы расскажете об этом мужу? — взмолилась миссис Зелдофф.
— Непременно! Уверена, ему тоже это покажется увлекательным, как и мне. Передайте от меня привет вашему супругу! — сказала она, выпроваживая гостью.
Кем она себя возомнила? И что за манера — передать привет и выставить за дверь! Миссис Зелдофф была не из тех, кто покорно сносит подобное обращение.
— Почему вы не хотите выйти через главную дверь? Днем лифт работает! — удивилась мадам Леклер.
— Мне не повредит размяться, — ответила миссис Зелдофф тоном оскорбленного достоинства.
На девятый этаж она поднималась не без опасений. Хлоя, собравшаяся выходить, удивилась: кто бы это мог звонить в служебную дверь? Чтобы дотянуться до задвижки, ей пришлось проделать болезненный и небезопасный акробатический этюд: она приподнялась на одной руке, упершись в стену плечом.
«Глупо, безосновательно, смехотворно!» — таков был ответ молодой соседки. Подняться пешком на девятый этаж, чтобы нарваться на такой прием! А ее утверждение о том, что Дипак святой человек, — это безумное преувеличение! Как можно настаивать на его безгрешности после того, что он выкинул? Но ладно бы еще, если бы мисс Бронштейн этим ограничилась…
— То, чем вы занимаетесь, отвратительно. Сплетни всегда оставляют неприятный след. Так что либо вы представляете доказательства, либо прекращаете распускать слухи.
Так как молодая нахалка поставила под сомнение ее порядочность, миссис Зелдофф позвонила Грумлату и потребовала, чтобы он поторопился с расследованием.
Она закончила свой обход к полудню и вернулась домой с чувством выполненного долга.
Ранним утром Дипак вышел из дому. Он ждал, что его станут восхвалять как спасителя, но где там! Все утро он видел только презрительные гримасы и недовольные взгляды. Мадам Леклер едва с ним поздоровалась. Уильямс ушел, даже с ним не попрощавшись. Зелдофф был насуплен и враждебно сопел. Его супруга, появившаяся немного погодя, сначала закатила глаза, потом гневно фыркнула. Даже Моррисон, которого он спросил о причинах этой всеобщей холодности, когда тому потребовались его услуги в разгар дня (пора было завтракать, в конце концов!), уклончиво ответил: «Поговорим об этом в другой раз».
О чем говорить? Что за муха всех их укусила? Может, это козни Грумлата, бессовестно преувеличившего его справедливые требования? Его ведь уволили, хотя он мог бы доработать до заслуженной пенсии и оставить их всех с носом. Разве возмещение в размере годового жалованья их разорит? Да миссис Зелдофф носит на шее драгоценностей на эту сумму, а то и больше; мадам Леклер тратит в неделю на прическу как раз столько, сколько он зарабатывает; Моррисон пропивает за день дневное жалованье лифтера. Уильямсы, эти любители всевозможных увеселений, просаживают за один вечер, просто чтобы покрасоваться на людях, больше, чем Дипаку платят за месяц. Все они — заносчивые и неблагодарные скупердяи, кроме Бронштейнов, всегда таких уважительных, и миссис Коллинз, но у той теперь проблема с деньгами… Наступил полдень, а Дипак все еще кипел от негодования. Лали права, он настоящий простофиля. Вел бы себя как злобный цербер, беря пример с привратника дома № 16, — и они бы преданно заглядывали ему в глаза. Не сходить ли к бухгалтеру, чтобы объявить, что он хорошенько подумал и решил распрощаться с ними? Пусть заплатят ему то, что причитается, и впредь обходятся без него.
В три часа дня Дипак все еще бесновался у себя за конторкой. Он злобно послал куда подальше парня, выгуливавшего собаку Леклеров: по его недосмотру ретривер вернулся из парка чуть живой и весь в грязи. «Кто будет вытирать пятна с мраморного пола?» — рявкнул он. Парень удалился, пожав плечами.
Потом досталось владельцу винного подвальчика, доставившего ящик вина для Моррисона. Кто, спрашивается, должен ставить бутылки в буфет заказчика? Курьеру из цветочного магазина тоже досталось за то, что букет для миссис Уильямс оказался слишком пышным и оставил на полу лифта кучу лепестков. Кому их теперь подметать?
Но когда в четыре часа появилась Хлоя, которая чувствовала себя хуже собаки Леклеров, Дипак пришел в себя.
— Что с вами случилось? — спросил он, встречая ее.
— Ничего, — бесстрастно ответила она. — Лифт на нашей станции никак не починят, поэтому мне пришлось ехать до следующей, а она в десяти кварталах отсюда — длинный перегон для пары рук. Словом, я выбилась из сил.
— Почему вы не сели в автобус? — спросил Дипак, подвозя ее к лифту.
— Потому что инвалидная платформа автобуса опускается так медленно, что пассажиры начинают сердиться. И потом, в это время автобусы переполнены, я бы попала в ловушку у двери, рядом с водителем, где меня толкали бы на каждой остановке входящие и выходящие пассажиры. Не говоря о том, что при торможении у меня начинается головокружение и тошнота. Лифты в метро — там, где они есть, — то работают, то нет, но это ничего, чаще всего мне помогают подняться добрые люди. Просто сегодня не мой день. Ну, вот я вам и нажаловалась, хотя у нас есть повод радоваться, ведь вы остаетесь с нами.
— Откуда вы знаете? — осведомился Дипак между пятым и шестым этажами. — Я узнал об этом ближе к десяти утра, когда вы еще были у себя дома, а спустил я вас только в одиннадцать.
Он отодвинул решетку, посторонился, пропуская Хлою, и поехал вниз, не дожидаясь ее ответа.
На втором этаже он задержался и позвонил в дверь Грумлата.
Бухгалтер ждал его за письменным столом. Получив свой контракт, Дипак поспешно спрятал его в карман.
— Не хотите прочесть?
— Я вам доверяю. Сегодня все обходятся со мной крайне холодно, из чего я заключаю, что мои требования приняты в штыки.
— Присядьте-ка, — предложил бухгалтер.
Дипак остался стоять.
— Как хотите. Раз вы мне доверяете, я отвечу вам тем же. Они еще не знают о ваших требованиях. Я всего лишь проинформировал их, что снова принял вас на работу. Не беспокойтесь, я вправе принимать текущие управленческие решения. Уверен, они испытают облегчение, когда узнают, что не должны будут дополнительно раскошеливаться. Учитывая все это, я предпочел бы, чтобы наше соглашение осталось между нами. Когда вы еще у