Коннорс встал и подошёл к окну. Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень.
— Знаешь, — сказал он тихо, — когда я потерял руку, я думал, что это конец моей карьеры. Хирург без руки — какой из него хирург? Но я продолжал работать, искал способы восстановить утраченное.
— И нашли?
— Думал, что нашёл. Сыворотка на основе ДНК рептилий. Теоретически она должна была запустить процессы регенерации, восстановить руку.
Он повернулся ко мне:
— Но каждый раз, когда я был готов к эксперименту, что-то останавливало меня. Страх, сомнения, научная осторожность.
— А теперь?
— Теперь на кону жизнь моей дочери. И страх отступает.
Коннорс подошёл обратно к кровати и снова взял руку Трис:
— Понимаешь, Питер, есть вещи, которые важнее собственной безопасности. Когда ты становишься отцом, ты готов на всё ради своего ребёнка. На всё.
— Доктор, о чём вы говорите?
— Я испытаю препарат на себе.
Слова повисли в воздухе как гром среди ясного неба. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Что? Нет, это безумие!
— Это единственный способ, — сказал Коннорс твёрдо. — Мы не можем тестировать экспериментальное лечение на Трис, не зная побочных эффектов. А времени на долгие испытания у нас нет.
— Доктор, послушайте себя! Препарат разработан для лечения рака. На здорового человека он может подействовать совершенно непредсказуемо!
— Зато мы узнаем, работает ли он. И если да — сможем безопасно дать его Трис.
Коннорс встал и начал ходить по палате:
— Знаешь, сколько детей умирает от рака, пока мы тестируем препараты? Тысячи. Десятки тысяч. И всё потому, что мы боимся рискнуть, боимся нарушить протоколы.
— Но ведь протоколы существуют не просто так...
— Протоколы существуют для защиты системы, а не пациентов. — Голос Коннорса становился всё жёстче. — Система требует безопасности, предсказуемости, контроля. А болезнь не ждёт.
Он остановился у окна:
— Иногда я думаю о тех учёных, которые испытывали лекарства на себе. Александр Флеминг с пенициллином, Барри Маршалл с хеликобактером. Они рисковали своими жизнями ради прогресса. И благодаря их смелости миллионы людей остались живы.
— Доктор, вы не думаете ясно! — Я встал и преградил ему путь. — Горе затуманило ваш разум!
— Наоборот, впервые за месяцы я вижу ясно, — возразил он. — Моя дочь умирает, а я всё ещё провожу эксперименты на мышах.
— Есть другие способы! Мы можем найти добровольцев среди пациентов в терминальной стадии...
— И сколько времени это займёт? Недели? Месяцы? — Коннорс покачал головой. — У Трис нет столько времени.
Трис зашевелилась во сне, тихо простонала. Коннорс сразу же подошёл к ней, проверил показания мониторов.
— Ей снится что-то плохое, — прошептал он. — Наверное, кошмары о больнице, о лечении...
— Именно поэтому нужно действовать разумно, а не импульсивно!
— Разумно? — Он повернулся ко мне с горящими глазами. — А разумно ли было позволить Фиску её похитить? Разумно ли позволить болезни медленно убивать её?
— Доктор, я понимаю ваше отчаяние, но...
— Нет, не понимаешь! — взорвался он. — У тебя нет детей! Ты не знаешь, что значит каждую ночь засыпать с мыслью, что завтра твой ребёнок может не проснуться!
Его голос дрожал от эмоций:
— Ты не знаешь, что значит смотреть в глаза своего ребёнка и видеть там страх смерти. Не знаешь, каково это — быть врачом и не суметь вылечить собственную дочь!
Он снова сел рядом с кроватью:
— Понимаешь, когда я стал врачом, я думал, что буду спасать жизни. А оказалось, что чаще всего приходится просто наблюдать, как люди умирают. Особенно дети.
— Но вы же помогли многим...
— Помог? — горько рассмеялся он. — Я продлевал агонию. Давал ложную надежду. Говорил семьям, что ещё можно что-то сделать, хотя знал, что шансов нет.
Дождь за окном стих, но тучи всё ещё закрывали солнце.
— А теперь та же ситуация с моей собственной дочерью. И я понимаю, что все те годы я был трусом. Прятался за протоколами и процедурами, вместо того чтобы действовать.
— Доктор, вы не трус. Вы осторожный учёный!
— Осторожность — это роскошь, которую я не могу себе позволить, — твёрдо сказал Коннорс. — Сегодня вечером мы идём в твою лабораторию. И я испытаю препарат на себе.
— Я не позволю вам этого сделать!
— А как ты собираешься меня остановить? — Коннорс встал во весь рост. — Ты забываешь, Питер, что это мой препарат, мои исследования. У тебя нет права указывать мне, что делать.
— У меня есть право не дать вам совершить самоубийство!
— Самоубийство? — Он подошёл к небольшому шкафчику в углу палаты и достал оттуда потёртый чемоданчик. — Это не самоубийство. Это последний шанс спасти мою дочь.
Коннорс открыл чемоданчик, и я увидел несколько пробирок с разными жидкостями. Одна была знакомого голубоватого цвета — наш мутаген. Другая светилась слабым зелёным светом.
— Что это? — спросил я, указывая на зелёную жидкость.
— Моя собственная разработка. Сыворотка для регенерации, основанная на ДНК рептилий. Я работал над ней несколько лет.
— Для восстановления руки?
— Изначально — да. Но потом понял, что область применения может быть намного шире. Регенерация повреждённых тканей, восстановление органов, возможно, даже замедление старения.
Он взял пробирку с зелёной жидкостью:
— Теоретически она должна запустить процессы самовосстановления в организме. Но я никогда не решался её испытать.
— И правильно делали! Доктор, рептилии — не млекопитающие. Их ДНК кардинально отличается от нашей!
— Именно поэтому нужен эксперимент, — упрямо сказал Коннорс. — Теория без практики бессмысленна.
— А что если последствия будут необратимыми? Что если вы мутируете? Потеряете человеческий облик?
— Тогда я всё равно останусь отцом Трис. И если мой эксперимент поможет её спасти, я готов заплатить любую цену.
— Даже цену собственной человечности?
Коннорс долго молчал, глядя на пробирку в своих руках.
— Знаешь, Питер, я долго думал о цене мечты. О том, сколько человек готов заплатить за осуществление своих желаний.
— И к какому выводу пришли?
— Цена всегда выше, чем кажется. Но отказ от мечты стоит ещё дороже.
— Доктор, послушайте меня, — я подошёл к нему вплотную. — Да, времени мало. Да, ситуация критическая. Но есть другие варианты. Мы можем попробовать воссоздать то лечение, которое Фиск применял для Трис.
— У нас нет доступа к его лаборатории.
— Найдём. У меня есть связи, ресурсы. Мы можем выяснить, какие именно препараты он использовал.
— А если не найдём? Если это была уникальная разработка?
— Тогда найдём другой путь! — Я схватил его за руку. — Но не нужно губить себя из-за страха!
— Это не страх, а любовь к дочери!
— Нет, доктор. Это именно страх. Страх потерять её. И этот страх ослепляет вас!
Коннорс резко выдернул руку:
— Ты не понимаешь...
— Понимаю! — перебил я. — Понимаю лучше, чем вы думаете. Я тоже люблю Трис. И я тоже боюсь её потерять. Но мы должны действовать разумно!
— Разум подсказывает мне только одно решение.
— А сердце? Как вы думаете, что почувствует Трис, когда узнает, что отец превратился в монстра ради её спасения?
Это попало в цель. Коннорс дрогнул, на мгновение засомневался.
— Она... она поймёт...
— Она будет винить себя до конца жизни! — Я не давал ему опомниться. — Будет считать, что это её вина, что из-за неё отец стал чудовищем!
— Лучше живая дочь, которая меня винит, чем мёртвая дочь, которую я не смог спасти.
— А лучше живая дочь и живой отец, которые вместе борются с болезнью!
Коннорс поставил пробирку обратно в чемоданчик, но не закрыл его.
— Питер, я принял решение. И никто не заставит меня изменить его.
— Тогда я вас не пущу в лабораторию.
— Попробуй остановить меня.
— Попробую.
Мы стояли друг против друга, как два упрямых барана. Я видел решимость в его глазах, но также видел и сомнения.
— Доктор, — сказал я мягче, — дайте мне неделю. Одну неделю, чтобы найти альтернативный способ лечения.
— У нас нет недели.
— Есть. Экспериментальная терапия Фиска даёт нам время. Состояние Трис стабильно.
— Пока стабильно.
— Значит, нужно использовать это время с умом. Не на безрассудные эксперименты, а на поиск безопасного решения.
Коннорс долго молчал, борясь сам с собой.
— А если за неделю ничего не найдём?
— Тогда... тогда я не буду вас останавливать.
— Обещаешь?
— Обещаю. Но при условии, что вы дадите мне эту неделю.
Коннорс посмотрел на спящую дочь, потом на меня, потом снова на Трис.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Неделя. Но если к концу недели мы не найдём альтернативы, я иду на эксперимент.
— Договорились.
Он закрыл чемоданчик и убрал его обратно в шкафчик.
— Только знай, Питер: я готов на всё ради дочери. На всё.
— Знаю, доктор. И именно поэтому мы найдём способ спасти её, не жертвуя вами.
Но в глубине души я понимал: если через неделю мы не найдём решения, Коннорс всё равно проведёт свой эксперимент. И тогда я не смогу его остановить.
У меня была неделя, чтобы найти способ спасти Трис, не превращая её отца в монстра.
Времени было мало. Слишком мало.
Но я был готов использовать каждую минуту.
На следующий день после разговора с доктором Коннорсом я понял, что у меня нет выбора. Одной недели катастрофически мало для создания лекарства от рака традиционными методами. Нужны были ресурсы, которых у меня не было — современное оборудование, команда учёных, доступ к клиническим базам данных. И я знал только одно место, где всё это можно было получить быстро.
Озкорп.
Я нашёл Гарри в школе во время обеденного перерыва. Он сидел один за столиком в кафетерии, рассеянно ковыряя вилкой салат.
— Гарри, — сел я напротив него, — мне нужна твоя помощь. Очень серьёзная помощь.