Вот они. По одному с каждого бока. Громадные, праведные, умелые, смертоносные, глупые, беспринципные, суровые, настороженные, нежно меня ненавидящие.
Один возложил сдерживающую длань на мое запястье.
– Подите от меня прочь, – проблеял я. – Вы где себя полагаете – в Гайд-парке?
– Мистер Маккабрей? – умело пробурчал он.
– Прекратите умело мне бурчать, – возмутился я. – Ибо это, как вам хорошо известно, я.
– Тогда я вынужден попросить вас проследовать со мной, сэр.
Я вытаращился. Я понятия не имел, что так до сих пор говорят. Меня бежит слово «ошеломленно»?
– Э? – произнес я, беззастенчиво цитируя Джока.
– Вы должны пройти со мной, сэр. – Тут он заработал хорошо, полностью проникся ролью.
– Куда вы меня ведете?
– Куда бы вы хотели пойти, сэр?
– Э-э… домой?
– Боюсь, так не годится, сэр. Там у нас не будет нужного оборудования, понимаете.
– Оборудования? А, ну да. Вполне понимаю. Боже милостивый. – Я посчитал тактовую частоту пульса, кровяные тельца и еще какие-то необходимые детали организма. Оборудование. Черт возьми, да мы с Мартлендом вместе ходили в школу. Они пытаются меня напугать, это явно.
– Вы пытаетесь меня напугать, это явно, – сказал я.
– Нет, сэр. Пока еще не пытаемся, сэр.
Вы можете придумать по-настоящему остроумный ответ вот на такое? Я тоже не смог.
– Ну что ж тогда. Значит, в Скотланд-Ярд, полагаю? – бодро сказал я, в особенности ни на что не надеясь.
– Вообще-то нет, сэр, это тоже не годится, сами понимаете. Они там насмерть узколобы. Мы думали, может, в нашу Сельскую больницу, что в сторону Эшера.
Однажды Мартленд в минуту несдержанности поделился со мной сведениями о «Сельской больнице», после чего кошмарные сны не отпускали меня несколько ночей.
– Нет нет нет нет, нет нет нет! – жизнерадостно вскричал я. – Я ни за что не осмелюсь утруждать вас, ребята, столь долгой прогулкой.
– Ну что ж, – произнес Страхолюдина-П, впервые распустив язык, – как тогда насчет вашей собственной сельской дачки возле Стоук-Поджис?
Должен признаться, тут я мог самую малость побледнеть. Моя частная жизнь – книга, открытая для всех и каждого, но я все же пребывал в убеждении, что «Посеет» – убежище, ведомое лишь нескольким моим ближайшим друзьям. Там нет того, что можно счесть незаконным, однако я сам держу в этом месте кое-какое оборудование, которое кое-кто мог бы счесть фривольным. Немножко в духе мистера Норриса – ну, сами понимаете[19].
– Сельский домик? – парировал я, быстрый как молния. – Сельскидомик сельскидомик сельски-домик?
– Именно, сэр, – подтвердил Страхолюдина-II.
– Милый и уединенный, – съязвил его простодушный партнер.
После нескольких фальстартов я высказал предположение (теперь уже невозмутимо, обходительно, бесстрастно), что приятнее всего сейчас было бы навестить старину Мартленда: восхитительный парень, ходил со мной в одну школу. Похоже, они были счастливы подхватить любое мое предложение – при условии, что оно таково, – ив следующий же миг мы втроем уже грузились в случайно крейсирующее поблизости такси, и С-л-II бормотал на ушко таксисту адрес, как будто я не знал, где Мартленд обитает, так же хорошо, как собственный налоговый кодекс.
– Нортгемптон-парк, Кэнонбери? – хихикнул я. – С каких это пор старина Мартленд зовет его Кэнонбери?
Они оба улыбнулись мне – эдак по-доброму. Почти столь же гадко, сколь культурна бывает улыбка Джока. Температура моего тела упала чуть ли не на два градуса, я даже почувствовал. По Фаренгейту, разумеется, – зачем мне преувеличивать?
– Я имею в виду, это даже еще не Ислингтон, – лопотал я диминуэндо, – скорее Ньюингтон-Грин, если вам небезынтересно мое мнение. То есть, что за смехотворное…
Тут я заметил, что интерьеру случайно крейсировавшего поблизости такси недостает некоторой обычной арматуры, вроде извещений о стоимости проезда, рекламных наклеек, дверных ручек. А имелись в нем зато радиотелефон и один наручник, приделанный к рым-болту в полу. Я несколько притих.
Похоже, они считали, что наручник им не понадобится; сидели и смотрели на меня задумчиво, почти доброжелательно, словно тетушки, желающие узнать, чего я хотел бы к чаю.
Мы подъехали к дому Мартленда как раз в тот миг, когда его «мини» в кружавчик продребезжало со стороны Боллз-Понд-роуд. Запарковалась машинка довольно неряшливо, после чего изрыгнула самого владельца, сердитого и насквозь промокшего.
Это было и хорошо, и плохо.
Хорошо, поскольку означало, что Мартленд не задержался при осаде моей квартиры: Джок со всей очевидностью замкнул мне все охранные системы в соответствии с инструкциями, и Мартленд, мастерски просочившись кинопленкой сквозь парадную дверь, наверняка был встречен моей сиреной «Лом-О-Взломщик Мод. IV» и могучими каскадами воды из автоматических противопожарных установок. Более того – затем в общее веселье влился пронзительно настойчивый звонок, закрепленный на недостижимой высоте на моем фасаде, а в полицейском участке на Хаф-Мун-стрит замигали огни – равно как и на Брутон-стрит, где располагается станция всемирно известной охранной организации, которую я всегда называю «Держи-Вора». Изящная камера-робот японского производства, делающая снимок в секунду, наверняка отщелкивала один кадр за другим из своего орлиного гнезда в потолочной люстре, но что хуже всего – вверх по лестнице уже летела мегера-консьержка, и злокачественный язык ее щелкал, как пастуший бич буров.
Задолго до того, как мы подружились с мистером Спинозой, он попросил неких своих друзей «выставить мою фатеру», как они выражаются, только ради того, чтобы я ознакомился с процедурой. Гомон колоколов и сирен был неописуем, потоки воды неотвратимы, конфликт дородных парней из автомашин «зед»[20], вспыльчивых ребят из службы охраны и обыкновенных негодяев довольно ужасен, а языка консьержки, перекрывающего все остальное своей недвусмысленной омерзительностью, и вовсе нельзя было вынести. Бедный Мартленд, с удовольствием подумал я.
Вероятно, мне следует объяснить здесь, что:
(а) Люди из ГОПа, само собой, не носят при себе никаких удостоверений и тщательно стараются не попадаться на глаза обычной полиции, ибо их работа отчасти состоит в разбирательствах с легавыми-озорниками;
(б) Некие крысы преступного мира в последнее время с исключительной прозорливостью совершили некоторое количество намеренно неуклюжих и мерзких «деяний» под видом ГОПа;
(в) Обычной полиции не очень нравятся люди даже из настоящего ГОПа;
(г) Безмозглые забияки из моей охранной конторы всегда выхватывают свои перечные пистолеты, дуплексные рации, баллончики с анилиновой краской, доберман-пинчеров и резиновые дубинки со свинчаткой задолго до того, как начинают задавать вопросы.
Боже милостивый, ну там, должно быть, и катавасия случилась. И определенно благодаря одной маленькой камере всю квартиру мне мило отделает заново миссис Спон – давно пора, следует заметить, – за чей-то чужой счет.
И боже милостивый – как зол, должно быть, Мартленд.
Да – это, разумеется, плохо. Он пригвоздил меня одним-единственным тусклым взглядом, бесшумно (тучные мужчины перемещаются с поразительной грацией и т. д.) проскакал вверх по ступеням, уронил ключи, уронил шляпу, наступил на нее и наконец предвосхитил нас собственным вхождением в дом. Ничего хорошего Ч. Маккабрею это не сулило, рассудил я. Страхолюдина-П, пропуская меня вперед, оглядел меня с такой благожелательностью, что завтрак положительно вспенился у меня в тонкой кишке. Смело сжав ягодицы, я вступил в дом и с толерантной усмешкой окинул взором то, что хозяин называл, вероятно, «Гостиной». Портьер с таким рисунком я не наблюдал нигде с тех пор, как соблазнил Заведующую Пансионом своей Исправительной Школы; ковер сбежал из фойе провинциального синематографа, а на обоях присутствовали клочья крохотных серебристо-серых геральдических лилий. Да уж, воистину. И нигде, разумеется, ни пятнышка. С обстановки можно было обедать – если, конечно, закрыть на нее глаза.
Мне сказали, что я могу сесть, – на самом деле, даже принудили меня к посадке. Я ощущал, как печень моя, тяжелая и хмурая, давит мне на сердце. Ланча мне больше не хотелось.
Мартленд, перепоявившись уже переодетым, был сух, возвращен в себя и искрился весельем.
– Так так так, – вскричал он, потирая руки. – Так-так.
– Я должен идти, – твердо заявил я.
– Нет нет нет, – вскричал он. – Как же, вы только что вошли. Чего изволите выпить?
– Виски, будьте добры.
– Велли-коллепно. – Себе он начислил сполна, мне – ни капли.
«Ха ха», – подумал я.
– Ха ха, – высказался я вслух, осмелев.
– Хо хо, – лукаво парировал он.
В тишине мы затем просидели добрых пять минут – компания, судя по всему, рассчитывала, что я начну возмущенно лопотать, я же был полон решимости ни во что подобное не пускаться, лишь немного волновался, не рассердит ли это Мартленда еще пуще. Минуты мотылялись. Я слышал, как в жилетном кармане одного из Страхолюдин тикают крупные дешевые часы – вот насколько старомодны эти люди. По мостовой за окном пронесся юный отпрыск иммигрантов, во всю глотку визжа: «Мгава! Мгава!» – или что-то в этом смысле. Физиономия Мартленда упокоилась в самодовольной ухмылке напитанного портвейном и смачной беседой хозяина шикарного дома в кругу друзей и любимых. Жаркое, чесучее, зудящее отдаленным автомобильным движением молчание не прекращало раздражать. Хотелось в уборную. А они продолжали смотреть на меня – вежливо, внимательно. Умело.
Наконец Мартленд выкарабкался из кресла с поразительной грацией и т. д. и водрузил на проигрыватель пластинку, после чего привередливо выставил баланс квадрофонических колонок. Очень славный альбом с записями проезжающих мимо поездов – мы все такие покупали, когда впервые могли позволить себе стерео. Я никогда не устаю от такой музыки.