Ну, вот например: говорит, давай обновим машину, купим дом, ведь я теперь останусь здесь и вообще мы же практически семья. Но на свое имя взять не может, ведь деловые партнеры не должны сомневаться, что он не располагает сейчас средствами. И конечно, он все будет оплачивать. Женщина берет кредит, отдает деньги и… больше никогда не видит своего жениха. Надо ли говорить, что делает он это в последний момент, когда магазин продан, а его пассия об этом и не знает. А потом… женщине звонит некое официальное лицо, выражает соболезнования, рассказывает о смерти ее жениха. Вот и все!
– Неужели эти дурам некому было открыть глаза?
– Ты его видела. Какая женщина откажется от такого подарка судьбы! А все. кто предупреждает, просто завидуют, у них такого богатого красавца нет. Как я понял, Моника Сергеевна уважаемая женщина, да еще и очень красивая. И что? И попалась. Сколько он ее обхаживал, год?
– Да… Буль… Всеволод предупреждал. И я… чуть-чуть. Но почему вы его задержали?
– Нашлась одна женщина, поумнее остальных теток. Но ей было хуже всего, этот гад оставил ее на улице. Нашла, приехала, даже пожила с ним какое-то время. Наплел с три короба, а она поверила. Но когда он сбежал второй раз, она, не добившись ничего от полиции, стала сама искать его в интернете, заодно и несколько обманутых женщин нашла. Они объединились, и полиция завела наконец дело, объявили красавчика в розыск, но кто бы его искал. Кто будет брачными аферистами всерьез заниматься! Но тут я запросил информацию, все завертелось, так и попался он нам в руки. Финита ла комедия, как говорится.
– Ты делал запросы о Вениамине?
– Представь себе. А ты думала я только тебя слушаю?
– Какая странная история… – Саша постаралась пропустить мимо ушей последние слова следователя, но ей было очень грустно. Поделом тебе, самоуверенная сыщица. Обломали.
– Действительно странная. И оба ухажера прекрасной Моники в итоге не те, кем казались. Рафинированный элегантный Вениамин – брачный аферист, туповатый на вид и хамоватый Всеволод – не только бизнесмен высокого уровня, но и доктор наук. Бульдог, говоришь?
– И сколько ему светит?
– Учитывая, что облапошил он женщин на сумму гораздо большую, чем 20 миллионов рублей, светит ему лет 10.
– Попался, красавчик! – Саша даже обрадовалась. Не зря ей так не понравился Вениамин. Хотя… ладно, все не так, понравился, да и кому он мог не понравиться? Даже она попала под его обаяние. Но про это Саша никому ничего не расскажет.
И тут до нее наконец дошло: если убийца не он, то…
– А что же с убийствами?
– Ну, я теперь заниматься делом не могу, лишь узнаю новости от коллег. Прокурор выдал ордер на эксгумацию тела Алины, девушки, убитой в прошлом году. Возобновляется расследование, возможно, найдутся какие-то улики, упущенные раньше. Тогда все казалось простым и ясным, убил Роман, ее парень, вот особо и не занимались. Знаешь, отправляйся-ка ты домой. Глупую историю с поимкой убийцы с поличным еле замяли, лучше на глаза полиции здесь не попадайся. Я еще не знаю, чем для меня это самоуправство закончится…
Саша понуро побрела к выходу из палаты, уже открыла дверь, но тут вспомнила:
– А фотографии? Фотографии из старого дома, которые мальчишки нашли, ты забрал?
– Не успел. Да кому они сейчас нужны…
Выходя из больницы, Саша столкнулась с Ириной, та приходила навестить Монику и, конечно, не нашла. Ирина винила себя, что занималась эти дни семьей, может, будь они все вместе, Моника бы не поехала на свидание и не оказалась в больнице с нервным срывом.
– Ну, во-первых, фиг бы она нас послушала. А во-вторых, пусть немного полежит, ей на пользу.
– В смысле? – Удивилась Ирина.
– Ты ж не нашла ее в палате?
– Не нашла.
– Вот и не ищи. Сама позвонит. Пусть пока устраивает личную жизнь.
Глаза у Ирины стали размерами с два блюдца, и пришлось Саше рассказывать все, что пропустила за два дня их приятельница. Ирина ахала, открывала рот и не могла поверить, что такие события могут происходить на самом деле, а не в кино.
– Ты знаешь продавщицу из хлебного ларька у колокольни? На площади Свободы.
– На Базарной? Конечно, да все ее знают, тетя Альфия, а что?
– Мне надо найти женщину, с которой она говорила, когда я хлеб покупала.
– Ну, ты загнула. Она что, должна помнить всех женщин, с которыми разговаривала?
– У вас народу в городе столько, что все друг друга знают, пошли. Поговорим с вашей тетей Альфией.
Продавщица скучала в одиночестве, свежий хлеб с утра расхватали теперь придут после работы, когда привезут новую партию. Оживившись, попыталась сбагрить посетительницам пирожки: ну и что, что вчерашние, они свежие, и цену скинули!
А вот вспоминать женщину, с которой говорила, пока Саша ждала своей очереди, никак не хотела.
– Да у меня весь город тут за день проходит! А ты хочешь, чтоб я вспомнила через три дня, с кем говорила!
– Вы с ней хорошо знакомы, помидоры обсуждали, огород.
– Да я со всеми тут хорошо знакома!
– А потом про дом говорили про старый, женщина пожаловалась, что сын с друзьями туда полез.
– Тетя Альфия, ну вспомните, это очень важно!
– Женщина сказала, что она отняла фотографии старые и бросила в сарае, ну, у сына, он их из того дома принес.
– Девоньки, милые, ну, уморили вы меня, мне весь город что-то рассказывает, я что, все помню?
Расстроенные, Саша с Ириной отошли от окошка над прилавком, не купив вчерашних пирожков.
Они прошли немного вдоль бывших торговых рядов, вытянувшихся на всю площадь, перешли узкую дорогу с запыленными заборами и спустились к реке. Небольшой лужок возле реки оставили нетронутым, а дорожки облагородили, выложили плиткой, засадили цветами, поставили красивые фонари и витую чугунную ограду на горбатом мостике, увешанном замками. Видимо, по традиции все брачующиеся пары приходили именно сюда.
Имя мостику дали многочисленные утки вытягивающие шеи, как только люди подходили к узенькой речке. Здесь же, в ожидании, когда можно перехватить еду, предназначенную для уток, копошились голуби. Вроде своими делами заняты, но глазом усиленно косили, не пропустить бы момент, когда полетит к уткам очередная корочка хлеба.
Сверху кричали чайки, их силуэты на фоне далеких куполов церквей так и просились на фото.
– А чайки здесь откуда? – удивилась Саша, какие могут быть чайки над этим ручейком.
– Так с Волги же, – раздался старческий голос.
Старушка с седыми буклями под плетеной шляпкой, в сером плащике и светленьких брючках, с изящной палочкой в руках казалась галлюцинацией, ну никак не вписываются такие старушки в провинциально-деревенский пейзаж Георгиевска. Собственно, как и чайки.
– А Волга- то где? – Не удержалась Саша.
– Так в Костроме! – махнула старушка неопределенно куда-то вдаль.
Девушка уже собиралась протереть глаза, точно померещились ей и старушка, и чайки, но Ирина радостно воскликнула:
– Здравствуйте, Евгения Генриховна! – и прошептала Саше: – Это местная легенда, Евгения Генриховна Грейлих. Директриса школы, говорят, из баварских баронов, ей поди уж лет 90, а все директорствует, и каждый год в круизы ездит, по забугорным морям.
Слух у старушки оказался отменный:
– Ну какая же я легенда! Это вы, голубушка, легенда! Такой салон открыли в нашей глухомани. Каждый день добрым словом вспоминаю! – Евгения Генриховна кокетливым жестом поправила букли, блеснувшие на солнце нежным синим оттенком. – Я позволю себе вмешаться, голубушки, в вашу беседу, хоть это и не вежливо совершенно, но я обязана вас предупредить.
– О чем предупредить, Евгения Генриховна?
– Я абсолютно случайно услышала часть вашей беседы. Я всегда ругала мальчиков, которые крутились вокруг старого дома Чардушиных, но вы уж взрослые, голубушки, не дети малые. Вам, Иринушка, неужели никогда не говорили, что нехорошие там места? А вы затеяли ремонты, музыкальную школу устроить собираетесь!
– Я не…
– Да я не вам в укор, это так, риторические рассуждения… а вот ходить туда я вам настоятельно не рекомендую.
– А почему там плохие места? – Саша никак не ожидала городских легенд от очаровательной старушки, да какая она старушка, дама!
– Там водится негодный… Иринушка уж должна знать.
– Негодный к чему? – но Ирина дернула Сашу за руку, потом, мол, расскажу.
Евгения Генриховна лучезарно улыбнулась, встала, опираясь на свою изящную тросточку. Офигеть, явно серебреный набалдашник, – ахнула про себя Саша.
– Откланяюсь я, пожалуй, голубушки, посидела, отдохнула, пора мне. И серебряно-голубая дама поплыла восвояси.
– Я думала, у меня глюки, – повернулась Саша к приятельнице. – Какая… как бы сказать… неестественная старушка. Всего слишком. И сияния, и старомодной речи, и весь образ в целом… как будто посредственная актриса играет не подходящую ей роль. Она всегда такая?
– Фрау Женни?
– Как у вас тут интересно, не Георгиевск, а правда спектакль. Пани Моника, фрау Женни. Даже Моника – инородное тело в ваших декорациях, а уж фрау…
– Она правда такая. Родителей-немцев сослали на Урал во время войны, а фрау Женни, так ее здесь прозвали, после института попала сюда по распределению.
– Как же немку в институт приняли?
– Так это после войны уже было, почему не принять. Так она здесь и осталась, дослужилась до директора школы и вот уж считай лет пятьдесят директорствует.
– И с мозгами все в порядке?
– Получше, чем у молодых. Плавает утром в речке до морозов, йогой занимается.
– Да, арийские гены никаким Георгиевском не вытравишь. Так она, может, знает, кто жил в том старом доме?
– Может, и знает, но скажет ли? Негодным пугает.
– А кто это, или что это? Никогда не слышала!
– Да я сама не знаю. Помню с детства пугали что в те леса ходить одному нельзя, Негодный встретит.
– Леший, что ли?
– Вроде не Леший. Если тебе так интересно пойдем к нам пообедаем, заодно бабушку мою спросишь.