Воспоминание Насти Лаевой, друга-журналистки
Мы встретились в театральном колледже в 2007 году. Ты выглядел старше своих лет. Сначала я подумала, что ты один из тех людей, которые после 30 лет захотели получить творческое образование. Мы ставили сценку. Я попросила тебя изобразить чувства, думала, ты смутишься. А ты все сделал с легкостью, как будто на тебя никто не смотрит, тебе не перед кем стесняться. Меня поражала непосредственность и смелость. Я не любила привлекать внимание людей.
На столе нет солонки. Только бы лишний раз меня не трогали, чтобы я не привлекала к себе внимания. Ты шел, спрашивал, докапывался до официантки. Меня это поражало. Хотя, по идее, должно было быть наоборот. Мы часто становились объектом наблюдения в кафе. Доставал из рюкзака кучу всего – книги, еду. Как-то достал цветок. Я понимала, что мы привлекаем внимание. Мы общались бурно, а ты никогда не запаривался, громко ли ты говоришь.
Ты насы́пал мне соли вместо сахара, и я тебе не сказала.
Для меня было важно, чтобы тебе было комфортно общаться со мной, как мне с тобой. Я не понимала, где там грань нормальности. Все вопросы – о состоянии твоего зрения. Если тебе нормально, то ты расскажешь сам. Лучше я не буду дергать.
На вопросы о твоем зрении реагировал остро и жестко. Мне казалось некорректным обсуждать твое здоровье на стороне. Задавая подобный вопрос мне, в моем понимании обижали тебя.
Ты носил с собой много книг, но не мог их читать, но когда мы говорили про книги, я понимала, что ты знаешь о них больше, чем я. Я понимала, что ты более беззащитен перед миром – машина, странные типы. Когда я была с тобой, то всегда словно наготове. Меня удивляло, что таких ситуаций почти не было.
Глава VIГлава, в которой ко мне начинает возвращаться зрение
Я не помню этот день. Только время года – весна третьего курса, 2010 год.
Мне кажется, я сначала даже не понял, что начал понемногу видеть текст. Сперва я стал видеть текст на компьютере. Если в Word 2003 выделить текст, то фон станет черным, а буквы окажутся белыми. И при такой контрастности я смогу прочитать целиком первое предложение за несколько лет.
После того как зрение вернулось, прежние способности сразу же не восстановились.
Как я уже писал выше, в школе я мог за ночь прочитать «Анну Каренину». Может быть, невнимательно, но прочитать. Сейчас я оказался в шизофреничном положении. Во мне жили два человека. Один помнил, как можно читать быстро. Не только книги, но и вывески, афиши, лица людей. А другой человек во мне понимал, что я теперь вижу, но очень медленно. Возможность делать привычные вещи быстро помогает человеку быть уверенным в самом себе. Вместе с потерей зрения я потерял эту уверенность, и она очень долго не возвращалась.
Хотя внешне я всегда показывал другим людям, что не сомневаюсь в своих действиях, после частичного восстановления зрения мне нужно было каждый раз некоторое время, чтобы сфокусироваться. Если объект двигается, например такси или автобус, этого времени почти нет. Я не могу читать быстро, мне сложно читать бумажные книги.
Поскольку читал я в основном с экрана компьютера и планшета, то купил себе макбук, но оставил на нем Windows, потому что привык к этой системе и только на ней работал Word 2003. А компьютер Apple мне был нужен не из-за моды, а потому, что у него был экран с самой лучшей цветопередачей и он был безопасен для глаз. Как только я перешел на макбук, то больше уже не мог вернуться к экранам, на которых даже я вижу квадратики пикселей.
Занятия литературой
Мне кажется, я вернулся к занятиям литературой, чтобы остаться в максимально некомфортной для себя среде. Все мои коллеги постоянно много и быстро читают. Поэтому мне придется тренировать утраченный навык, даже если я этого не захочу.
Обычно мы не обращаем внимания на способности, которые у нас есть, если мы их не приобретали. Поэтому поддерживать даже не зрение, а способность читать, непривычно.
Я настолько привык слушать книги, «Ютуб», подкасты, что не бросился сразу читать бумажные книги. Более того, я мог читать хотя бы с нормальной скоростью только с экрана компьютера. Это связано прежде всего с контрастностью. Обычно человеку, наоборот, неудобно долго и много читать с экрана. Поэтому в покетбуках используют специальные чернила и стекла, чтобы у нас создавалось ощущение, что мы читаем почти бумажную книгу.
Для меня почти все покетбуки не подходили, потому что текст и фон были очень тусклыми. И сегодня я лучше читаю, если текст и фон максимально освещены и между ними контраст – черный на белом, а не серо-черный на желтом.
Когда зрение частично вернулось, я сразу принялся сравнивать: я вижу так же, как до потери зрения, или нет? Но я забыл, как я видел до 17 лет. Вопрос о памяти для меня с тех пор стал самым тревожным. Я не помню, как видел мир, когда учился в школе.
Я не помню мир с хорошим зрением. Я забыл, как я запоминал бумажные книги. Думаю, это связано с тем, что мой организм пересобрал восприятие. Дракончик, один из героев Терри Пратчетта, периодически менял систему пищеварения под разную еду – от масла до утюга.
Как я Пелевина сканировал
Сейчас я вижу не так хорошо, как в школе, но все же могу заниматься литературой. Оказалось, что на скорость моего чтения влияет контрастность и концентрация текста на небольшом участке экрана, поэтому я читаю почти все с макбука или айпада.
Если сделаю шрифт текста белым, размер его – шестым (реже восьмым), а фон – черным, то могу прочитать почти любую книгу до 500 страниц за день.
Привязанность к технике помогает общаться с издательствами, хотя некоторые, особо несговорчивые, отказываются предоставлять для работы книжки в PDF (ну что я с ним делать буду, учитывая мизерность книжного рынка?). А так я сообщаю, что читаю крупные тексты только с экрана, пару раз подписывал договоры о неразглашении и нераспространении и получал эксклюзивы.
PDF только одной книги в России не дают критикам до ее официального выхода на рынок – это новый роман Пелевина выходит каждую осень. Но я нашел фирму, которая недорого может отсканировать всю книгу за пару часов.
Как только я стал лучше видеть, то решил стать культурным журналистом. Но времена процветающих отделов культуры закончились еще в середине 2000-х, когда я был в старших классах. Однако я решил попробовать.
Мой первый текст как культурного журналиста, за который мне не стыдно, вышел на Colta, в 2013 году – через шесть лет после потери зрения. На первых порах мне всегда было стыдно: я сдавал тексты с опечатками, я просто не мог их нормально вычитывать.
Кажется странным, что после восстановления зрения я пошел в сферу, где нужно иметь очень хорошее зрение.
Но на самом деле со своим немного восстановленным зрением я не могу работать врачом, водителем и программистом, потому что я все равно периодически пропускаю детали. Поэтому я не вожу машину. Наверное, я даже могу сдать на права, но боюсь, что из поля моего зрения опять пропадет дорожный знак. Как это ни странно, но для человека с плохим зрением идеальное место для работы – в сфере культуры. За несколько лет работы с медиа как журналист и с кинотеатрами, фестивалями и другими культурными проектами как куратор я понял, что только в культурной сфере могу позволить себе быть не таким, как все.
Глава VI, промежуточнаяГлава, где я с плохим зрением путешествую автостопом по России
В аэропортах, на вокзалах и других перевалочных пунктах мы нервничаем. Больше всего мы боимся опоздать, сделать что-то не так и при этом выглядеть глупо. Мне с плохим зрением было страшно только одно – я не успею на свой поезд, потому что долго буду искать, куда идти. Что, если я быстро не найду работника вокзала и мне не у кого будет спросить? Пока я плохо видел, то почти не выезжал из Иванова. Когда ездил на лечение в Москву, со мной рядом была мама или сопровождали родственники или друзья. Но когда мое зрение начало возвращаться, я решил, что больше не буду долго оставаться на месте. И точно больше никогда не буду продолжительное время сидеть дома.
Еду по России, не доеду до конца
Моя подруга-журналистка Настя – ее воспоминания вы встретите в этой книге – рассказала, как мы сорвались на концерт Земфиры в 2011 году, а потом проехали автостопом 700 километров на поэтический фестиваль в Саратов. У Нижнего Новгорода рядом с нами остановился джип, в нем сидело несколько кавказцев. Они предложили моей спутнице поехать с ними. Но каким-то чудом мы отговорились. Уже ночью нас высадили в неизвестном поселке, в 100 метрах от нас начиналась стрелка. Мы опять смогли уехать. Потом мы застряли в деревне, которая стояла прямо на дороге. В России так строили населенные пункты и прокладывали дороги, что многие деревни и город не имели кольцевых путей и грузовые, да и все остальные, машины проезжали по центру города. Нашу деревню освещали шесть фонарей – по три с каждой стороны дороги. У меня тогда были длинные волосы, я носил плащ и походил на рокера-аристократа, который все потерял и оказался на обочине жизни. Моя спутница, подруга-журналистка, увидела, что к нам приближаются двое деревенских пьяных парней. Один из них крикнул: «О, девчонки!» Когда они проходили мимо нас, то другой парень тихо сказал обо мне: «Смотри-ка, парень!» Наверное, они приняли меня за девушку по пьяни и в темноте из-за моих длинных волос. Когда они уже прошли нас, я услышал, как первый парень сказал второму: «Вот пидор!» Мы стояли на трассе, а машин все не было. Моя спутница заметила, что парни зачем-то возвращаются. Ничего хорошего от повторной встречи я не ждал. Вышел на дорогу, и нам опять повезло – остановилась фура «Магнита». Это было двойное везение. Во-первых, мы сбежали от нежелательного знакомства, а во-вторых, фуры «Магнита» никогда не останавливались, когда я поднимал палец на обочине. В Иванове идеальное место для автостопа было на выезде из города рядом с базой «Магнита». Я ездил автостопом в основном в Москву по ночам, чтобы не тратить дневное время на дорогу. И ни разу фура «Магнита» меня не брала, мне даже кто-то из других водителей объяснял, что у водителей «Магнита» такой регламент, – за ними следят со спутника и штрафуют за необоснованные остановки.