«Ну и пожалуйста», – зло подумала она и вслух употребила заклинание, которому научил Колька. Несмотря на то что прозвучало вхолостую, в воздух, стало куда легче. Оля уселась за стол и принялась читать уцелевшую (ибо была «прописана» в ящике стола) Ахматову. Искажающую в поэзии своей человеческий образ. Любимые строчки прыгали и разбегались перед глазами, точно так же как и мысли, и продолжалась эта чехарда до тех пор, пока в библиотеку не заявился Палыч, а с ним – хмурый Маслов.
– Спровадила проверяющих? – поинтересовался Акимов.
Оля буркнула:
– Сами ушли.
– Нашли чего? – спросил уже Витька.
– Не твое дело, – огрызнулась она.
– Значит, нашли. – Отчим, присев, похлопал по руке. – Оля, не переживай.
– Больно надо!
– Раз переживаешь – стало быть, надо. – И, помедлив, присовокупил сомнительное утешение: – Честно сказать, как представишь, что вокруг творится, – так и поймешь, что все беды яйца выеденного не стоят.
Ольга не выдержала, вспылила, хлопнув по столу ладонью:
– Сергей Палыч, идите вы… со своими глупостями!..
Однако бывалый отчим, закаленный в домашних баталиях, и ухом не повел. Деликатно ухватив девушку за руку, усадил за стол.
– Хороший у тебя голос, командный. Такой беречь надо. Садись поудобнее, отпечатки снимать будем.
В дверь сунул голову директор школы Большаков:
– Гладкова! А, вы здесь уже?
– Тут, тут, – успокоил Акимов, располагая на столе подушку, чернила, бланки.
– Товарищ лейтенант, я совершенно не понимаю, как вы собираетесь все это делать… без родителей, без санкции руководства?!
– А вот приходится иногда, – посетовал Сергей, – но насчет отдельно взятой Гладковой к чему вам беспокоиться? Я ее отчим.
– То есть вполне законный представитель! – вставила, уже придя в себя, Ольга.
– Ты-то помолчи, – сердечно попросил директор, – с тобой особый разговор будет. А Маслов?
– Один-единственный Маслов – это… – начал лейтенант и задумался.
Витька пришел на помощь:
– …Это такой пустяк, что и говорить не о чем. – И деликатно добавил: – Сергей Палыч, мамане обещал по хозяйству. Начинайте уж.
Директор, вздыхая, закрыл дверь со стороны коридора. Ольга, вздохнув, протянула руку.
Глава 3
Историю с «ФЭДом» Акимов руководству поведал с купюрами, ограничившись докладом без лишних деталей. Дескать, вечером Гладкова сообщила о казусе с фотоаппаратом, пытался честно сообщить Сорокину – не застал. Поехал первой же электричкой на Петровку и, застав там выздоровевшего Волина, получил от него сопроводиловку к экспертам.
– Все правильно сделал, – одобрил Сорокин, лишь как бы мимоходом уточнил: – Добрался-то как, без приключений?
– Без, – бодро соврал Сергей.
– Без, значит. А с челюстью что? Вчера этого не было.
Акимов, который не подготовился к докладу по этому вопросу, замялся и заврался. Сорокин отмахнулся:
– Завел шармань, мне-то что за дело? Мало ли, порезался, когда брился. Волин, кстати, звонил, просил содействия в снятии отпечатков пальцев у ребят, которые могли бы держать аппарат в руках. Ты как, с Большаковым пообщался?
– Уже все сделано.
– Молодец! А то сам я, честно сказать, не представлял механизм реализации. Полный беспредел: дактилоскопия на коленке, без документов, да еще и несовершеннолетних, да еще без присутствия родителей…
– Их же немного, – напомнил Сергей. – И с Ольгой вопросов не будет. Отпечатки пальцев Пожарского не нужны, в картотеке есть. С Масловым все просто.
И со скромной гордостью выложил из планшета свои кустарные, но вполне четкие дактокарты. Сорокин похвалил:
– Орел! Так, а наш пионер-спекулянт сообщил, у кого аппарат достал?
– И это сказал. У Людмилы Антоновны.
– Ох, – вздохнул Саныч, – кто бы сомневался. Что, сам желаешь поехать?
Людмила Антоновна, она же перекупщица Милочка, была его любимым агентом, и сержант к ней относился ревниво. Сергей немедленно открестился:
– Признаться, не желаю.
– Сергей, ты с дактилоскопией сей секунд на Петровку, к Волину. Я предупредил.
– Слушаюсь. Разрешите идти?
– Разрешаю. Да, еще просьба. Не затягивая, наведайся на фабрику и провентилируй вопрос о реанимации бригадмила. К Вере там или в местком – на месте сообразишь, что эффективнее.
– Есть.
– Свободен.
Сергей подчинился. Остапчук, глянув на часы, спросил:
– Так и я поеду? А то Милочка не на окладе, уйдет с работы, ждать ее до завтра.
– Поезжай. Никакой лишней информации – но действуй по обстановке. Тебя учить не надо.
«Вот именно», – подумал Иван Саныч, но вслух, понятно, не сказал.
Как не сказал и того, что сегодня поговорить с Милочкой надежды мало, по времени торг уже закончился. Если только кто-то из постоянных, уважаемых клиентов не наведался к ней с товаром и она не задержалась ради него.
По счастью, так и получилось. Когда Остапчук прибыл на место, пройдя по опустевшим рядам, около личного прилавка Милочки было людно. Трое темных личностей, увидев Саныча, немедленно исчезли. Еще пара явных «контрагентов» – как называла их образованная Людмила Антоновна, – не решившись приблизиться, ретировались от греха подальше.
Милочка якобы небрежно, но умело и быстро убралась на прилавке, наведя девственную чистоту (ни вещички подозрительной). Поприветствовала:
– Ивану Санычу наше почтение. Здоровы ли сами, супруга, тещенька?
– Все, все здоровы. Сама-то как?
Милочка, подперев по-бабьи щеку, сморщилась в яблочко, завела:
– Да по возрасту – неплохо, только вот голова немного того. От забот, хлопот и неприкаянности.
– Ну будет, будет, – остановил ее Саныч, – понял я.
– Женщин жалеть надо, – назидательно заметила перекупщица.
– Дело к тебе, Людмила свет-Антоновна.
– Вся внимание. Что вас интересует?
– Фотоаппарат марки «ФЭД», б/у, углы обиты жестью, на футляре – две дырки. Купил у тебя Витька, несовершеннолетний Маслов. Припоминаешь?
– Помню. Хороший аппарат. А что с ним такое, с Масловым? – поинтересовалась Милочка. – Он сказал, для доброго дела, общественной работы, что ли. Я ему и скидочку сделала.
– С Витькой ничего, все в ажуре.
– А с фотоаппаратом?
– С ним тоже все хорошо, наверное, щелкает себе. Интересуюсь, кто его тебе поставил.
– Что он натворил? Тот, кто поставил.
– Зачем так сразу?
– Подозревала я, что этим дело кончится, – как ни в чем не бывало заметила перекупщица. – Оно всегда так, когда мужики на продажу таскают дамское…
– Стой, стой, душа моя. Что-то несуразное говоришь. Фотоаппараты, что ли, уже женские бывают?
– Так он после фотоаппарата и другое носил, – начала было Милочка, но, глянув Остапчуку за спину, стихла и спросила совершенно другим тоном: – Вам что угодно?
Сержант обернулся и увидел Катерину Введенскую.
– Здрасте вам. Ты что тут делаешь? Это со мной, – поспешил заверить Саныч, яростно, для постороннего взгляда неприметно сигнализируя Введенской, чтобы не светила удостоверением. Та поняла.
– Знакомьтесь: Екатерина Сергеевна – Людмила Антоновна.
– Очень приятно, – искренне сообщила Введенская, – много наслышана о вас.
– Надеюсь, хорошее? – улыбнулась Милочка.
– Исключительно! Много доброго слышала о вашей наблюдательности и, главное, отзывчивости. Ко всем.
– Это присутствует, – призналась перекупщица. – Итак, чем могу?
– Поведай, кто «ФЭД» принес, – напомнил Саныч.
Он для себя уже решил, что раз Сергеевна влезла, то пусть сама опрашивает, но уходить не желал. Мало ли, не поладят бабы, не так поймут друг дружку, какой еще скандал случится. Катерина-то ладно, но терять Милочку в любом случае не хотелось.
Впрочем, пока все шло гладко. Милочка, моментально осмотрев и оценив новую знакомую – ситчик, остренькое личико, остренькие глазки, наивная улыбка, – какие-то положительные выводы для себя сделала и принялась рассказывать:
– Конечно, имени его и адреса я не знаю, у нас паспорта не принято спрашивать. Одет прилично, очки дымчатые, с круглыми стеклами.
– Близорукий то есть? – уточнила Сергеевна.
Милочка тонко улыбнулась:
– Так многие из приличных делают. Тушуются, видите ли. А зрение у него прекрасное. Все купюры тщательно разглядывал и даже одну вернул. Что он там разглядел – бог весть.
– И вы поменяли?
– Почему ж нет, если порядочный клиент просит.
– Вы приметили, что одет прилично. Часто ли к вам обращаются хорошо одетые клиенты?
– Нередко. Обстоятельства разные бывают, а сам он рассказывал, как водится, о трудной жизненной ситуации, жестокой судьбе. Классические разговоры, понимаете ли.
– Понимаю. А как давно он фотоаппарат принес? – спросила Сергеевна.
– В начале марта.
Иван Саныч крякнул, но ничего не сказал.
– Горячее время у любящих мужчин, – улыбнулась Катерина, покосившись на него.
– Да, он вроде бы так и сказал: маме подарок сделать.
– А вот насчет других вещиц…
– Было, приносил. Пишмашинку марки «Москва». Хорошую.
– Что, тоже маме на подарок не хватало? – не сдержавшись, ляпнул Саныч.
Милочка глянула с укоризной, не удостоила ответом.
– Может, еще что-то? Даты не припоминаете? Минутку, – Катерина достала блокнот, протянула перекупщице, – вот, в календарике отмечено. Его визиты не совпадали с этими числами?
Милочка влезла в недра своего туалета, достала собственный блокнот:
– Что у вас там? У меня двадцать первое и четвертое мая.
– У меня двадцатое и третье, – сообщила Катерина.
– Почти что в яблочко. В эти дни приходил и приносил.
– Не припомните, что именно?
– Глупо и думать, что не помню. Свои деньги трачу. Хотя после фотоаппарата и пишмашинки ничего особо ценного от него не было. Двадцать первого были сережки, серебро с каплей аметиста, потом колечко, золотое, но дутое.
– Стоило ли тратиться? – снова влез в разговор Остапчук.
– Из жалости, – призналась Милочка, – он мне сразу понравился, приличный, вежливый гражданин и в затруднении, стеснялся, чуть не плакал.