В поле видимости не попадали: футбольное поле, спортивный городок, ворота контрольно-пропускного пункта, столовая, клуб и боксы с машинами; огороженная железной сеткой офицерская зона, состоящая из: трехэтажного общежития, маленького магазинчика и детской площадки, на которой никогда не было видно детей. Проход в офицерскую зону, солдату строго заказан — в магазинчике можно купить не только печенье и варенье, но и кое-что покрепче. Часть окружал, как упоминалось, высокий забор с колючей проволокой — надежная граница от реального мира, по Хвалею. Реальный мир скрывался за дремучим еловым лесом, по тропам которого бегали медведи-оборотни, зайцы, колобки и бесстрашные старослужащие — в ближайшую деревню за самогоном.
— Рота, подъем! — прогремел Маркулис, поднимаясь из-за стола и поправляя на животе болтающуюся бляху. — Строиться. — Завтрак закончился.
Курсанты выбежали на посторонние.
— Чуяло сердце — не наемся, — проныл за спиной Губа.
— Тут тебе не там, а там, не как здесь, — ответил я. Выражение Оганесяна стало крылатым и любимым народными массами.
Рота построилась напротив столовой, шумно двигала носами, стараясь определить, что приготовят на обед. Я доверял мнению Губы.
— Серега, сегодня перловка или муравьиные яйца (так Кирилл прозвал рис)?
— Нет, сегодня пюре и котлеты.
— Врешь, — Гнеденок недоверчиво покосился на Губу.
— Чувства меня не обманывают, — обиделся Сергей. — Я всегда знал, когда можно выходить на улицу, а когда нет.
— Не понял?
— Наша квартира находится в микрорайоне химиков, сам знаешь, там каждый месяц аварии или утечки всякой дряни в виде соединений хрома, натрия, цинка, никеля и прочих гальванических.
— И поэтому ты такой чувствительный? — спросил я.
— Не знаю, как у нас говорят: всяко разно — это не заразно.
— Разговорчики! Вот, что обормоты, — Маркулис улыбаясь, оглядел строй.
— Кто скажет, какое сегодня число?
— Пятница, тринадцатое, — отозвался Рыжков.
— Что это означает?
— Что-то нехорошее, — пробормотал Гнеденок.
Все рассмеялись.
— Отставить смех! Это означает, что прошел месяц.
— Всего месяц, — разочарованно протянул Димка, — я думал что жизнь.
— Осталось двадцать три жизни, — добавил я.
— Курс молодого бойца закончился. Сегодня вы станете бойцами по закону.
В дверях столовой появился Аникин, громко отрыгивая, привлекая внимание. Вытер лоснящийся рот тыльной стороной ладони.
— Слушайте сюда, салаги, сейчас пойдете в роту и там, согласно алфавита, без сутолоки и шума зайдете в каптерку, я выдам парадную форму. — Аникин отрыгнул. — Будете сдавать парадку, увижу, что грязная или рваная — получите в пятак. Запомните, с сегодняшнего дня вы превращаетесь в бойцов и отвечаете за свои поступки.
— Рота, напра-аво! Шагом марш! Левое плечо вперед! Песню запевай!
Весь покрытый зеленью,
Абсолютно весь,
Остров Невезения в океане есть.
Остров Невезения в океане есть,
Весь покрытый зеленью, абсолютно весь…
Перед каптеркой вырос длинный хвост. Старшина выкрикивал по списку, выкладывал парадные костюмы на деревянную перегородку, отделяющую его сокровищницу от коридора. Аникин, предпочитал, чтоб его называли по имени-отчеству — Руслан Семенович. Нравилось играть роль старшего, опытного товарища. Господи, сколько в армии родственничков!
— Клоун! — выкрикнул Аникин в проход, выкладывая на перила парадный костюм. Кто-то рассмеялся.
— Красавчик, пятидесятый размер подойдет? — старшина улыбнулся. — Надо тебя пригласить, как-нибудь вечерком, на палочку чая, Клоун. — Смех повторился, кажется Рыжкову нравились шутки. В армии, специфическое чувство юмора.
— Моя фамилия Клон, — сказал я, перегибаясь через перила и заглядывая в маслиновые глазки. Лицо Аникина отшатнулось.
— Клоун, — упрямо повторил он и расплылся в улыбке.
— Старшина, вам надо к урологу сходить, чем раньше, тем лучше, — ответил я, забирая костюм.
— Кто урод? Ты куда меня послал, боец? — Аникин поднял перила и воинственно вышел из каптерки. Я остановился, удивленно разглядывая старшину. Он встал напротив меня и толкнул в грудь:
— Ты, что, боец, обурел?! — толстяк снова толкнул.
Терпение лопнуло, я не выдержал и двумя пальцами ткнул Аникина-воина в глаза.
— Смотреть надо, куда идешь, — я отступил в сторону, пропуская орущий колобок, и с наслаждением впечатал сапогом под толстый зад.
Старшина, пролетев коридор, скрылся в комнате с умывальниками. Зазвенело опрокидываемое ведро, раздались крики. Кажется, он столкнулся с дневальным.
На плечо опустилась рука Гнеденка.
— Мал Клод, да Ван Дам.
— Старшина обиделся, чую, — добавил Губа.
— Вряд ли, он добрый человек, — ответил я.
— Максим, иди в кубрик, — посоветовал Димка.
Из умывальной выскочил, мигая покрасневшими глазами, Аникин. Яростно оглядел компанию. Палец-сосиска выстрелила в меня:
— Боец, я тебя сейчас трогать не буду…
— Спасибо.
— …но на душе своей, можешь ставить крест.
— На себе поставь, — я нагнулся, старшина испуганно отшатнулся и медленно отступил в каптерку. Перекинув через плечо мундир, я гордо удалился в кубрик.
На сердце скребли кошки. Начинал жалеть, что сорвался. Ни к чему лишние проблемы, но меня с раннего детства нервировало, когда неправильно озвучивали мои фамилию, или имя. Фамилия — всё, что у меня осталось, среди долбаной казенщины. Я мрачно переодевался, косясь на отражение в окне. Мундир нравился: черный, как у эсэсовцев, с золотыми погонами и алыми буквами — СВВ; золотым аксельбантом, плюс красный ремень. В дополнение к костюму: белые перчатки и туфли. Взбив тулью фуражки, чтоб повыше поднялась кокарда, водрузил на голову. Встав перед стеклом, поправил галстук. Меня критически осмотрел Димка.
— Истинный ариец. Штурмбанфюрер.
— Не нравится мне одежда. На гитлеровскую похожа ту, что носили эсэсовцы. — Прогундосил Сергей. — У меня деда на войне убили.
— Так может на то мы и Специальные Военные Войска? — рассмеялся Кирилл.
— Ага, будем курировать другие рода войск, — сказал я.
— Почему бы и нет? До сих пор не знаем, какие боевые задачи будем выполнять. Аникин, козел, костюм выдал на размер больше, — ругнулся Кирилл.
— Губа, ты ничего не чувствуешь, про боевые задачи, которые доведется выполнять? — спросил я.
— И не хочу чувствовать. Не нравится мне.
— Рота! Стройся! — проорал дневальный.
— Ну вот, с завтрашнего дня нас начнут на тумбочку ставить и голосить заставят, — сказал Гнеденок, покидая кубрик.
Димка поймал меня за рукав.
— Максим, не переживай, насчет старшины, — он улыбнулся, поправил на носу очки.
— Я не переживаю.
— Ты не понял, я хотел сказать, что если что — мы вместе. — Улыбка Хвалея стала шире.
— Спасибо Дима, конечно вместе. — Я пожал руку.
От Димкиных слов, кошки скребущие сердце, разбежались. Неприятный осадок, от стычки с Аникиным смыло. Слово «вместе», означает, что не один. Не представлял Димку машущего кулаками. По нему видно, что он добрый и честный парень, никогда не хулиганил, хоть и был в обезьяннике. Но…сказанные вовремя слова, это уже помощь.
На плацу загрохотал барабан. Со стороны штаба, из раскрытого окна донесся пробный запуск гимна, у замполита хранилась пластинка с патриотическими песнями. Сквозь оконные стекла было видно, как из штаба вынесли полковое знамя, с золотыми длинными кистями.
— Аты-баты, шли солдаты, — пробормотал Гнеденок.
Для солдата, присяга двойной праздник. После чтения грамоты на верность служения Отечеству и целования знамени, при звучании государственного гимна, мы промаршировали по плацу и отправились в казарму. Ротный объявил: «Вольно! Запомните этот священный день, вы присягнули на верность служения Родине. Сегодня для вас красный день календаря — выходной». Ответом было троекратное «Ура».
Парадную форму разрешили носить до отбоя. Снова построили и повели в клуб на просмотр художественного фильма. Для молодых бойцов прокрутили: «В бой идут одни старики». Видел фильм более десятка раз, тем не менее смотрел с удовольствием. «Там смуглянка, молдаванка собрала виноград…». Игру Быкова и Олялина, как и всего актерского состава, можно не комментировать…
— Запомните, салаги, в названии фильма кроется сакраментальная истина — в бой идут старики, — изрек Маркулис выводя нас из клуба.
— Почему не разрешили пригласить на присягу родителей? — спросил, стоящий в конце строя маленький Дылдин.
— Боец — двадцать отжиманий, — холодно изрек Маркулис.
— За что?
— Еще двадцать.
— Есть! — Дылдин упал на землю, принялся кряхтя отжиматься.
— К старшему по званию обращаются предварительно назвав его звание, — пояснил Маркулис. — Боец, ты служишь в Специальных Военных Войсках, здесь обходятся без родителей. Запомни и процитируй в письме.
До обеда оставалось время и Маркулис великодушно разрешил подышать свежим воздухом возле курилки. На пятнадцатом отжатии Дылдин обессилено прижался земле.
— Парадная форма бойца должна быть чистой и выглаженной.
Фуражка Дылдина упала, обнажив рыжую голову.
— В роте все разгильдяи, а ты волосы на пробор носишь.
Гнеденок хмыкнул и полез в карман за блокнотом и ручкой. В последнее время он с ними не расставался, записывая изречения командиров.
— После ужина чистка Авгиевых конюшен, до отбоя. Встать, боец. — Авгиевыми конюшнями назывались туалетные кабинки.
Маркулис зевнул и посмотрел на часы.
— Для вас, салаги, только все начинается.
— Или заканчивается, — в тон сержанту сказал я.
Маркулис навел на меня холодные, как Балтийское море, глаза.
— С тобой, Клон, разговор будет особым.
«Итак, Аникин успел настучать», — подумал я. «Особый разговор может закончиться несколькими вариантами: мне объявят несколько нарядов в не очереди, сошлют на парники, или на подсобное хозяйство к свинкам».