На подсобных хозяйствах работали хмурые, неразговорчивые сельчане. Их привозили на автобусе с дальнего колхоза. Свинарник располагался, можно сказать в реальном мире — за пределами части, примыкая к колючей проволоке. Иногда бойцов посылали в помощь, для уборки помещений, чистки поилок. Командование не хотело рисковать личным составом и молоденьких солдат посылали в гости к свинкам неохотно. Были случаи, когда «помощников» приносили в роту в полубессознательном состоянии, с красными рожами, напитанными термоядерной свекольной самогонкой.
Я отвернулся и мрачно уставился на зеленый двухэтажный корпус клуба, окруженный цветущей сиренью и кустами недозрелого крыжовника. Июнь. Глубоко вдохнул цветочный запах, чувственные восприятия в армии становятся глубже и насыщеннее. Понимаешь, какими важными становятся мелочи, на которые раньше не обращал внимания.
— Товарищ старший сержант, а в чем заключается наша служба? — донесся голос Хвалея.
— Ты что, боец, до сих пор не понял?
— Никак нет.
— В служении Родине, салага. — Маркулис выстрелил окурком в сторону плаката: красная женщина тревожно простирала к нам руки, черная надпись лаконично гласила: «Родина-мать зовет».
— И куда она зовет, — пробормотал Димка.
— Не нравится мне, — промычал Губа.
— Тебе никогда ничего не нравится. Вчера я записал одно интересное изречение, — Гнеденок зашелестел страницами блокнота. — Вот, услышал от алычи Кавказа. «Да, я принципиальный, но не дебил».
Мы рассмеялись. Маркулис подозрительно посмотрел в нашу сторону.
— Так, бойцы, перекур закончен. Строиться на обед.
— Товарищ старший сержант, а вечером, какой фильм будет? — спросил Рыжков.
— Кинокомедия — «Иван Васильевич меняет профессию».
— А новые фильмы бывают? — недовольно протянул Губа.
— Радуйся тому, что есть, — ответил Кирилл.
— Смирно. На праа-во! Шаа-гом марш! С песней, по жизни!
Димка начал, остальные подхватили:
Пора-, пора-, порадуемся
На своем веку
Красавице и кубку, счастливому клинку.
Пока-, пока-, покачивая
Перьями на шляпах,
Судьбе не раз шепнем: «Мерси боку».
На обед подали две резиновые котлеты и вполне сносное картофельное пюре. Предчувствия Губу не обманули. На десерт был кисель. Интересно, в него добавляют бром, чтоб боец мог спокойно спать, или нет? Я спрашивал у Губы, он ответил, что ничего не чует. Странно…а я чую…
После обеда — свободное время. Нам подарили два часа.
— Не забывайте, завтра будни, — напомнил Маркулис.
— Обязательно в котелок с кашей ложку дегтя сунет, — пробормотал Гнеденок.
— На то он и старший сержант, — Рыжков растянулся на кровати. Он был соседом Кирилла, через проход.
— Ты, что — адвокат?
— Я подал ротному рапорт, хочу чтоб меня отправили в сержантскую школу, — ответил Рыжков и вызывающе посмотрел в нашу сторону.
— Смотри, Рыжик, чтоб дальше не отправили, — хмыкнул я.
Вокруг скрипели кровати — половина роты ложилась спать, руководствуясь мудрой солдатской поговоркой: «солдат спит, а служба идет».
— Чую, спать ночью не придется, — Губа упал на койку и захрапел.
— Чувствительный ты наш, — рассмеялся Гнеденок, доставая из тумбочки листы и конверт. — Хочу проинформировать предков о состоянии дел на фронте. Тебе не дать листа?
Я запрыгнул на кровать. Димка уже лежал с закрытыми глазами.
— Нет, ты же знаешь, мне писать некому.
— Друзьям? Верной подруге?
— Некому, — повторил я рассерженно.
— У меня тоже родители не настоящие. Настоящие погибли во время аварии на красильном заводе, — после паузы сообщил Гнеденок.
Я свесился с кровати:
— Ты про взорвавшийся склад?
— Ага. Мой отец работал на транспортировщике, а мама кладовщицей.
— Так ты с красильного района? Это ведь рядом со станкостроительным.
— Никогда там не бывал, — Кирилл улыбнулся, мы без слов поняли друг друга и рассмеялись.
Город-Завод, или Черный, называйте как хотите, был поделен на районы враждующими молодежными группировками. Куда девать дурную энергию, когда прыщи покрывают не только лицо, но и сердце? Единственное, о чем не знал Кирилл: для тех, кто побывал в «обезьяннике» — «чужих» районов не существует.
— И с кем ты?
— Живу у старшего брата. Он мастер с лакокрасочного, — не без гордости добавил Кирилл.
— Мастер — это хорошо, — отозвался Димка. Я оглянулся — Хвалей не спал, задумчиво протирал платком очки.
Из угла, где стоит телевизор, послышалось змеиное шипение динамиков. Меломан Маркулис завел допотопный патефон. На этот раз поставил празднично-выходную пластинку.
…Мир наш, он тоже вдали…
Смотри — безбрежное море,
Несет по морю корабль.
Смотри — в безоблачном небе,
Плывет летучий фрегат…
— Мне нравится «Нау», интересно, где сержант откопал пластинку? — Хвалей водрузил очки на нос.
— Выходит не тебе одному нравится, или он устал от маршей.
Смотри — открытое море,
Исчез проклятый корабль,
А там, в предутреннем небе,
Проплыл свинцовый ковчег.
Стой! Стой! Обессилевший в ветре…
— А меня из «обезьянника» забрали, — напомнил Димка.
— Бывает.
— Знаешь куда? — Ответа не дождался.
— Попал в семью инженеров.
— Ого! — я присвистнул, в городе инженера считались привилегированным классом. Я посмотрел на Димку. Он вытянулся на кровати, закрыл глаза, очки покоились на курносом носе.
— Не думай, что мне повезло. Они выбирали по УИ.
— Это что такое?
— Уровень интеллекта. В приюте оказалось, что у меня самый высокий УИ.
— Поздравляю, — хмыкнул я.
— Эти люди посчитали, что вырастят из меня вундеркинда, поэтому и забрали. Одних берут по любви, других по расчету. А потом началось: приемный папа — программист, приемная мама — начальник отдела кибернетики экспериментального цеха. Решили отрыть мой глубоко скрытый талант. — Димка открыл глаза.
— У меня никогда не было свободного времени. Все детство и юность занимался тем, что искал свой гений. Ходил на уроки музыки, потом бежал в кружок робототехники, который вела приемная мама, после — курсы высшей математики. Выяснилось, что нового Моцарта из меня не получится, — Димка улыбнулся.
Из всех, кого я знаю, так улыбаться может только Хвалей. У него получается какая-то извинительная, грустная и трогательная улыбка, над которой широко раскрытые за стеклами очков голубые глаза.
— Меня отправили в художественную школу «Левитана». Математику сменила физика. Физику — литература. Кружок сменили шахматы и акробатика. И так без конца. Я нигде не проявлял чудеса одаренности, был обычным, крепким середнячком. Правда, в школе учился на отлично. Приемные родители болезненно реагировали на мою невыраженную гениальность, и не один раз пожалели, что взяли из приюта тупицу, а не Капицу. Продолжали экспериментировать. — Хвалей тихо рассмеялся. — Я с радостью пошел в армию, здесь столько времени. Только сейчас по-настоящему отдыхаю.
«И вот мне приснилось, что сердце мое не болит,
Оно — колокольчик фарфоровый в желтом Китае…»
— он закрыл глаза и пробормотал:
— Я почти перестал ненавидеть приемных…
— Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас кювет, — не к месту отозвался Кирилл, розовый язык пробежал по краю конверта. Он положил конверт на тумбочку и звонко прихлопнул.
— Дело сделано, сказал палач, отрубив невинной жертве голову.
— Что-то быстро, — заметил я.
— Уметь надо — краткость сестра таланта…Максим, пошли, покурим?
— Не употребляю.
— За компанию.
— Не пойду. Не хочу, — я зевнул, — лучше вздремну.
— Вот они — кореша, в действии, — кровать Кирилла заскрипела, он поднялся и шаркая тапочками направился в туалет.
Обычно, я выходил с ним на перекуры-разговоры, но сегодня не было желания. Не хотелось встречаться с Аникиным. В это время, он обычно гонял чаи с Маркулисом, у себя в каптерке. Сон не шел, я думал о предстоящем особенном разговоре с сержантом. Бить собирается? Я улыбнулся, вспомнив какая была злая и растерянная рожа у старшины. Бойца надо называть по фамилии, товарищ старшина. Мысли с Аникина перескочили на странности нашей части. Она поглощала людей и объекты, как Бермудский треугольник. Никто не знал, где она находится, или не хотел говорить. Военная, значит государственная тайна. Скрытая территория, черные мундиры. Непонятно, для чего нас готовят. Курс молодого бойца закончился. Нас научили: пеленать ноги в портянки, с закрытыми глазами собирать и разбирать автомат, маршировать и строиться по ранжиру. Специальные Военные Войска. И что? Будем охотиться на наркотрафикантов? Скоро приедет инструктор по боевым искусствам! Разгонять демонстрации? Губа предположил более дикую версию — обслуживание неопознанных летных объектов — НЛО. Кирилл тут-же продолжил мысль — партизанская война супротив инопланетян, которые лет пятьдесят, как оккупировали Землю, и искусно скрываются под псевдоличинами людей. ОНИ уже здесь.
Что мы скажем нашим детям,
Когда женщины уйдут на войну?
Что мы сделаем, к черту,
Когда женщина станет войной?!
— Выкрикнул проигрыватель. В нем что-то щелкнуло, скрипнула, царапая пластинку, игла и воцарилась долгожданная тишина, заполненная естественным фоном — храпом бойцов.
После ужина прояснился вопрос с «особым разговором». Нас выстроили перед столовой, готовясь отправить на просмотр кинофильма.
— Настроение вижу хорошее. Боевой дух никогда не должен отставать от настроения. Бойцы, нужны добровольцы на