Услышав свое имя, Томаш оторвался от работы.
– Это тебе, – сказал он и протянул Игорю листок.
– Ба, да это же мы! – воскликнул удивленный Званцев, рассматривая рисунок.
На листе бумаги действительно были изображены он и Милена, беседующие за кухонным столом.
– Это его главное занятие, – пояснила женщина. – У него в комнате целая студия. Мы вам покажем его работы.
Наступило молчание. Нужно было говорить о деле.
– Скажите, Милена, есть ли надежда на освобождение Петра? – спросил Званцев.
– Сделаю все от меня зависящее. Но с немцами трудно. Если бы его арестовала наша полиция…
– Кстати говоря, полицейские арестовали моего товарища. Он мне очень нужен.
– Его имя?
– Ян Клапач, железнодорожник.
– В полиции меня знают, потому что помнят отца. Он много для полиции сделал. Попробую сказать, что ваш товарищ шел к нам. Но это при условии, что они его не сдали немцам, – сказала Милена и тут же спохватилась. – Ой, я же совсем забыла. Вы ведь голодный. Хотите кнедликов?
Званцев удивленно посмотрел на хозяйку дома и полюбопытствовал:
– А что это такое?
– Сейчас узнаете.
– Это как ваши пельмени, – подал голос Томаш и усмехнулся.
– А после отдыхать, – строго сказала Милена. – Из дома ни ногой!
Утром в кабинет Вальца, как и всегда, первым зашел Гюнше. Он приветствовал начальника и положил на стол лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.
В сводке говорилось следующее:
Разумовский Юрий, 1890 г. рождения, русский, эмигрант. Во время Гражданской войны в России воевал за белых. С 1925 г. живет в Праге.
По специальности – военный инженер. С 1930-го по 1936 г. работник чехословацкого посольства в Москве. С 1938 г. инженер фирмы «Шумава», в 1940 г. она присоединена к фирме «Ауэргезельшафт».
Шнайдер Петр, 1918 г. рождения, фольксдойч, мать – немка, отец – чех.
Житель Праги. Отец, Николай Званцев, из русских эмигрантов. В Великую войну летчик, сбит над территорией Австро-Венгрии. В 1938 г. Петр Шнайдер был в СССР в составе военной делегации. В 1939—40 гг. находился во Франции.
Участвовал ли в боях против германских войск, неизвестно. Весной 1941 г. вернулся в Прагу. Работал на заводах ЧКД. Места проживания и работы за последние полтора года неизвестны.
Вальц дважды прочитал текст, потом спросил:
– А сведения по «Ауэргезельшафту»?
– Фирма прекратила свое существование. В ноябре сорок четвертого года ее исследовательский институт в Лейпциге был разрушен в результате бомбежки.
– Спасибо вам, Гюнше, за оперативность, – сказал начальник гестапо. – Подождите меня в приемной.
То, что Вальц узнал из сообщений, было серьезной пищей для размышлений.
«Позвонить Брайтнеру? Нет, лучше побыть одному и собраться с мыслями. Брайтнер, как всегда, начнет указывать и распекать. А тут нужно самому принять решение насчет того, как действовать дальше. – Вальц выпил рюмку коньяка, закурил сигару и удобно развалился в кресле. – Итак, что мы имеем? Объект номер один – Разумовский. Русский, но не большевик. Впрочем, кто его знает. За шесть лет работы в Москве он вполне мог быть завербован, даже если когда-то воевал против большевиков.
Объект номер два – Шнайдер, или Рауш. Сын русского эмигранта. Кругом они. До чего же довели большевики Россию. В тридцать восьмом Шнайдер побывал в СССР. Последнее место пребывания неизвестно. Хотя почему? Завод в Хинтербрюле! Русскому летчику побег устроил именно он. Все сходится, больше ничего не надо.
Советские агенты! Наверное, и возлюбленная Шнайдера тоже. Что их интересует? Конечно, завод, изготавливающий деревянные крылья с этими самыми лонжеронами.
Что предпринять? Надо тщательно прощупать Разумовского, установить за ним наблюдение.
А Шнайдер-Рауш? Я нисколько не сомневаюсь в том, что это одно и то же лицо. Как быть с ним? Логика подсказывает, что стоит его отпустить и тоже установить за ним наблюдение. Однако только после того, как за него попросит его возлюбленная. Красивая, черт бы ее побрал!
Потом, когда будут установлены их связи, появится возможность взять всю агентуру целиком. Это будет новый вариант «Красной капеллы». Враги рейха будут обезврежены именно мной, Густавом Вальцем! А дальше? Погоны штандартенфюрера, а может, что и повыше».
Вальц, завороженный наполеоновскими планами, выпил еще рюмку коньяка. Затем он вышел в приемную, где Гюнше мило беседовал с фрау Шуберт. Увидев шефа, помощник резко вскочил.
– Я еду на объект, а вы, Гюнше, садитесь на телефон, – распорядился Вальц. – Если будет звонить группенфюрер Брайтнер, скажите, что я уехал и вернусь поздно вечером.
Гюнше не стал ждать звонка. Едва «Опель» Вальца отъехал от здания гестапо, его помощник набрал номер и попросил соединить его с группенфюрером Брайтнером.
– Кто его спрашивает? – услышал он и назвал себя.
Вскоре в трубке раздался знакомый хрипловатый голос:
– Брайтнер слушает.
Гюнше подробно изложил ему все, что было связано с появлением в Быстрице Разумовского и Шнайдера-Рауша, добавил в конце, что Вальц считает их советскими агентами.
Брайтнер выслушал его и поблагодарил. После этого он напомнил Гюнше о том, что тот и впредь должен информировать его обо всем происходящем в Быстрице напрямую, минуя своего шефа.
Затем Брайтнер надел пальто и шляпу и вышел на свежий воздух. Он не любил гулять по улицам Вены в черном эсэсовском мундире.
Бомбардировок не было. Сегодня Вена жила мирной жизнью. Было тепло, весна вступала в свои права, дарила горожанам яркое солнце и первую зелень. В парках и скверах появились женщины с детьми и старики.
Он устроился на свободной скамейке недалеко от памятника императрице Марии-Терезии. Брайтнер любил размышлять именно здесь, как будто боялся, что в кабинете его мысли кто-то может подслушать.
«На этот прекрасный город могут полететь бомбы. Нет, войну надо заканчивать. Пусть результат не в пользу Германии, но пора все это прекращать. Если большевики не остановятся, то получат новую войну, только на этот раз со всей Европой и Америкой.
Так вот куда девался Разумовский, в Быстрицу! Спрятаться решил? Нет, от СД не спрячешься».
Брайтнер по линии службы безопасности курировал все научно-технические разработки, производимые в Германии. Поэтому он был хорошо осведомлен о ракетах ФАУ, реактивных самолетах, новых технологиях сварки корпусов подводных лодок, оптических прицелах и о многом другом. Конечно, группенфюрер знал и об атомном проекте Германии, о том, что на нем фактически поставили крест из-за нехватки сырья. Все ученые и инженеры, связанные с новой техникой, были в поле зрения СД, службы безопасности, которая, как и гестапо, в 1945 году подчинялась рейхсфюреру Гиммлеру.
Относительно Разумовского Брайтнер знал много больше, чем Вальц из последней сводки. В первую очередь это касалось того, что Разумовский был сотрудником чехословацкой разведки, поэтому и пребывал шесть лет в посольстве этой страны в Москве.
«Где теперь глава чехословацкой разведки Моравец? В Лондоне, работает со своей командой на англичан.
А Разумовский оставлен в Чехии. Он служил сначала в скромной фирме под названием «Шумава», затем в исследовательском институте концерна «Ауэргезельшафт». Чем он там занимался? Поиском урановой руды.
Но кому она нужна сейчас? Германии? Нет, атомный проект заморожен. Советам? Так он у них и не начинался. Только британцам или американцам!
Я давно подозреваю, что Разумовский работает на англичан. Не случайно в начале ноября прошлого года, когда Разумовский выезжал на два дня в Цюрих закупать оборудование, ему в напарники водителем грузовика приставили сотрудника СД. Тогда-то он и попался, наивно полагая, что за ним никто не следит.
Скорее всего, Разумовский думает встретить союзные войска в Быстрице и представить их командованию все сведения о залежах урановой руды. Если, конечно, этот болван Вальц не арестует его и не подвергнет усиленному допросу. Нет, Разумовского надо сберечь. Он может обеспечить мне связь с английской разведкой. Она нужна потому, что я, Эвальд Брайтнер, не собираюсь бежать ни в Испанию, ни в Аргентину. Да, я занимал высокие посты в СД, но не травил евреев газом, не морил голодом русских пленных, не сжигал белорусские деревни. Я, инженер по образованию, занимался новой техникой, которая во многом была передовой.
Гитлер большевизм не остановил. Америка и Англия это сделать могут. Значит, и мне, Эвальду Брайтнеру, найдется место в послевоенной Германии, если, конечно, она не окажется под пятой большевиков.
Еще этот Рауш, назвавшийся Шнайдером. Если он и есть тот самый негодяй, который организовал побег русского летчика, то его следует повесить. Секреты реактивных самолетов, жизнь таких умов, как Хейнкель, надо беречь. А вдруг Рауш связан с Разумовским? Ведь тот не мог не знать, что мы производим в Хинтербрюле, где действует подпольная организация. Нет, лучше не трогать и Рауша, пусть живет».
Минуту он пребывал в задумчивости, потом неожиданно очнулся. Что-то коснулось его ноги. Это был детский мячик. В следующую минуту перед ним вырос белокурый мальчуган лет пяти. Брайтнер поднялся, достал мячик, закатившийся за скамейку, улыбнулся и подал его малышу.
– Данке, – пискнул тот, принял мячик и слегка присел в знак признательности. К ним тут же подошла пожилая фрау и принялась благодарить Брайтнера.
Они отошли, а он продолжал смотреть им вслед.
«Этот паренек будет жить в новой Германии, – подумал Брайтнер, забыв о том, что стоит не на немецкой, а на австрийской земле, потом глянул на часы. – Перерыв закончился. Пора ехать в Быстрицу».
День клонился к вечеру. Оберштурмбаннфюрер Вальц задержался на объекте дольше обычного, а поэтому остро чувствовал голод. Но прежде чем зайти в ресторан и расположиться на своем привычном месте, он решил заглянуть в кабинет, чтобы просмотреть журнал телефонных звонков за день да выпить рюмку коньяка.