Дорога
Пою
мое отечество,
республику мою!
В. Маяковский
Вступление
Скоро станет светать… будут спать говорливые
птицы
До того, как заря на деревья забросит лучи.
Только ветер не спит,
Только ветру сегодня не спится,
Он все ходит по саду и старой калиткой стучит.
Он поправит цветы,
Повернет покосившийся флюгер
И найдет еще массу не сделанных с вечера дел.
Он, прошедший века и седые, косматые вьюги,
Еще молод и бодр,
Хоть давно уже сам поседел.
Он тряхнет бородой и взлетит к синеглазым
созвездьям.
Зазвенит борода его сотней прославленных лир,
А под ним распластается очень широкий, как песня,
Не знакомый векам,
Совершенно невиданный мир.
Там стоят города, головой упираясь в небо.
Там бегут поезда.
Там большие плывут корабли.
И бушуют потоки,
Потоки червонного хлеба
Там от моря до моря,
От края до края земли.
И выходят пилоты…
К сверкающим, солнечным крыльям,
Как к обычным вещам, там привыкла
людская рука.
Только миг – и врезается в синь эскадрилья.
Мимо облак, его задевая слегка.
Комбайнеры выходят.
В домах просыпаются люди.
Высыпает на улицы, в парки, в леса детвора.
Пробегают авто.
И без всяких особых прелюдий
Трактористы выводят,
Седлают свои трактора.
И на тысячи верст по стране протянулись дороги,
А на самой широкой,
На самой большой полосе,
Где когда-то по рытвинам
Он волочил свои ноги, —
Люди
Асфальтируют шоссе.
Часть первая
Глава первая
Эта дорога бежала, виляя,
Тропинкой
Меж сосен,
Болот,
Тростника.
По ней проходили, следы оставляя,
Звери,
Люди,
Бури,
Века.
Там пробегали лосята игриво,
Матка за ними…
С одышкой и храпом
Нехотя плелся медведь сонливый
Нагуливать на зиму лапу.
Только лишь солнце высокое спустится,
Филин заплачет ребенком,
Заяц пугливо пустится
С тенью своей вперегонки.
Нет ни людей,
Ни селений…
Ветер, махая крылом,
Бурей пройдет —
На колени
Падает бурелом.
На стыке двух рек этот город основан,
Открытый ветрам,
Половодью,
Векам…
Иван Калита
Входит в терем сосновый
По ярко-узорчатым половикам.
И
Оживились округи Москвы,
Люди тянулись к столице российской,
Но лес их не знал,
К ним еще не привык,
В защиту гнул ветви он низко.
Все же выигрывал в схватке топор
С хваткою цепких сучьев.
Шел человек, вызывая на спор,
Лес молчаливый,
Дремучий…
Шел и селился…
В столетних лесах
Младенцами избы глядели,
Годы
Шли хороводом плясать
Под песни ветров и метелей.
Лысели леса…
Очаги растопили…
Лес по дорогам
Ободран и скомкан.
Землю
Руки, поля, растопырив,
Рвали у леса кусок за куском там.
Вижу,
Дозором проходит над лесом
Месяц, скрываясь в свисающих тучах,
Ветер рассыпался мелким бесом
И смолк,
Запутавшись в сучьях.
Вдруг, встрепенувшись, снова он дико
Качается в лапах согнувшихся сосен…
Черною ночью,
Совиным криком,
Гулякою-ветром,
Явилась осень.
Срезала листья,
Рябила лужи,
Гудела в деревьях,
Сгибала кусты.
А месяц как будто бы сделался у`же,
Болезненно сгорбился
И
Застыл.
Дорога бежала сквозь дни и ночи
Через года. Перемена эпох…
Глядел с облаков изодравшийся в клочья
На землю весьма озабоченный бог.
Казалось ему,
Чего еще проще?
Придумал людей,
Дал им все, чтобы жить, —
Обильную землю в озерах и рощах,
Такую, как видит – пред ним лежит.
И богу казалось, что люди глупы:
Зачем-то убийства, дележ и грабеж…
И боговы очи глядели тупо.
И плакал боже,
И падал дождь…
Машут деревья большими руками,
Головы чешут, глухо шурша,
Кто это лег при дороге за камень?
Кто притаился в кустах камыша?
Топот коней по дороге…
Безбожно
Ехать сейчас даже с четверть версты.
Эй, берегитесь!
Рукой осторожной
Кто-то раздвинул густые кусты…
Ветер удалый гуляет по бору
Ищет раздолья в молчанье лесов,
Ставни закройте на сотни запоров.
Двери заприте на крепкий засов.
Голод стал частым гостем в округе —
То недород,
То оброк недодан,
Жмутся избы в немом перепуге.
Ночи чернее в озерах вода.
Лишь у безлюдной
Вечерней околицы,
Ветви подняв и согнувшися вниз,
Одинокое дерево будто молится
О ниспослании счастья для изб.
В дымной избушке ребенку не спится.
– Неужто хворость?.. Дурной, может, глаз?
– Матушка, сказку…
Родная берется за спицы,
Кружево с кружевом вяжется сказ.
«Много дней пути туда
Путь держать на солнце надо;
Через села, города
И высокие ограды,
Через горы, реки, льдины,
Через ночи, через море.
Через вьюги…
– Спишь, родимый? —
Через голод… через горе…
И увидишь на рассвете,
Когда солнца луч осветит
Весь простор и жизнь вокруг,
Ты увидишь счастье вдруг.
Ты увидишь жизнь такую,
Где все сыты и довольны,
Все смеются и ликуют,
Люди сильны там и вольны.
Много дней…»
Глаза смыкались.
«Много…»
Спицы выпали из рук…
На деревне псы перекликались
Да кричал проснувшийся петух.
Кони ближе и ближе топали,
Люди,
Что по кустам залегли,
Пересвистнулись…
Тонкие тополи
Гнули ветви свои до земли.
Кони ближе… а ветер глуше…
Всё как сон,
Будто явственный сон…
Тишину вдруг лесную нарушил
Раздирающий душу стон.
Люди на конь… и дай бог ноги.
Кони мчат, закусив удила…
Остались лежать на дороге
Мертвые чьи-то тела…
Месяц в обморок падал.
А сучья
Ветер гнул в колесо, в хомут…
Знают много дубравы дремучие,
Да не скажут они никому.
А годы шли…
Шумели непогоды,
Росли деревни, села, города.
А годы шли…
Текли упрямо годы,
Как талый снег, как талая вода.
От каждого крыльца, дверей, порога
Бегут дорожки ручейками вдаль,
И вот течет широкая дорога,
Как талый снег, как талая вода.
И плакал день, с рожденья невеселый,
И как голодный, одинокий зверь,
Бродила смерть по русским селам,
А для нее была открыта дверь.
Ее встречает пахарь, коли знахарь
Им не помог, чего же больше ждать?
И в домотканых вышитых рубахах
Ложились под иконы умирать.
Свисали низко над погостом тучи,
И путник складывал в молчании персты,
А у берез, с рождения плакучих,
Склонивши головы, задумались кресты.
В монастыре,
Готовя богу тело,
Седой монах с молитвами грустит,
И пишет он в пергамент пожелтелый:
– Скончался царь…
Тревожно на Руси…
Глава вторая
Недолго Федор правил государством,
Борис стоял на тронных ступенях.
Еще лишь шаг, и вступит он на царство.
За ним следил из Польши лях
И своего царя на царство метил…
А голод шел дорогою большой.
И мерли села…
Страшный, черный ветер
По всей стране над улицами шел,
На них валялись, вспухнув, трупы,
Слетались вороны крикливые на них.
Разверзлось небо…
Падал дождик крупный,
Ко лбам умерших каплями приник.
Трещала жизнь… невиданно доселе
Народ восстал, громя своих бояр,
А голод шел, справляя новоселье,
И двери смерти шире растворял.
Народ восстал…
Горят в ночи пожары
Огромным заревом до утренней поры…
И злобно, ненавистно по боярам
Ходили вилы, косы, топоры.
Момент удобен был для польских панов
Россию захватить
Без трат, людей, свинца…
Метнулся слух…
– У Грозного Ивана
Сын Дмитрий жив,
И он законный царь! —
Уже Лжедимитрий шел…
К нему казаки с Дона
Примкнули, недовольные царем…
Колокола тревожным перезвоном
Кричали, плакали…
А Кремль был растворен.
Поляки пировали…
Хитрый Мнишек
Солидный куш за девку получил.
А царь был пьян… Отрепьев Гришка
Осваивал понравившийся чин.
Недолго веселились иностранцы —
Народ восстал и стер их в порошок.
Забили в пушку пепел самозванца,
Стрельнули им туда, откуда он пришел.
Народ бунтарствовал… И новый царь Василий
Против народа выступил войной.
Иван Болотников гулял на юге в силе,
Готовясь в бой вступить с боярскою Москвой.
Уж близок Кремль…
Уж близок час расплаты
За горе горькое, за хмурую судьбу,
И ждали золоченые палаты
Разгульную и злую голытьбу.
Большие ветры по дорогам дули,
Большая сила по дорогам шла…
Измена черная,
И гибель в Туле…
Рыдайте, сельские колокола.
Опять поляки, снова Лжедимитрий,
Другой, поляками отысканный в Руси.
Россия,
Вытри слезы, вытри
И пальцы до крови от боли закуси.
Россия стонет.
Кличет в помощь шведов,
И те пришли…
Да ровно бы домой
Забрали Новгород…
Хмельным обедом
Увенчана победа над Москвой.
Царем стал польский королевич,
И вновь поляки пьянствуют в Кремле,
А ветры надрываются по-девичьи
Надсадно по растерзанной земле.
Гудит торговый город Нижний Новгород,
На площадь собирается народ,
И, словно камень, катящийся под гору,
Слепая ненависть их двигает вперед.
Несут на площадь нищие и знатные
Все то, что в деньги можно превратить,
И кличут, кличут силу ратную
Врагов Руси
Прогнать,
Стереть,
Побить.
За Родину!
За землю, кровью мытую.
За каждый шаг заплаканной земли.
За трупы родичей, когда-то в ней зарытые,
Шло ополчение,
Отряды шли…
Под ноги падали некошеные травы,
И расступалось утро, раздвигая тьму.
Отряды шли,
И шла за ними слава
По свету белому всему.
…И семь дорог в Москву вели,
К Кремлю шли улицами всеми:
Цветы на улицах цвели,
Пеленки грязные висели.
Дома толпились… У Кремля
Гуляли свиньи, роясь в грязи…
Царь мрачен был…
– Взбесилася земля.
И все крамольник, вор, разбойник Разин!
Всю голь Степан сзывал на Дон.
Он там с дружиною лихою
Громил помещиков, и звон
Уже пронесся над Москвою.
И перетрусила Москва,
На Волге Разина увидя.
А Разин шел как смерч, как шквал,
Казня, сметая, ненавидя.
Достигла вольница размаха,
Степаном взяты города…
И вот конец…
Измена…
Плаха…
Но песнь о Разине горда!
И эту песнь поют доныне,
И песнь о нем вошла в века.
О нем поет, как мать о сыне,
Большая русская река.
Глава третья
Седые туманы идут над Невой,
Седые туманы как сумрак повисли,
У юного города над головой
Кружатся тусклые листья…
Царь умирал.
Встречали зарю
Уже без него, одни…
Считали по новому календарю
Серые, тусклые дни.
Времени эхо гремело вокруг.
Сильно окрепшая Русь
Дело Петровых, могучих рук
Учила, как песнь,
Наизусть…
Что ж, что простерлась большая земля
И больше на ней морей,
Раз нищета идет по полям,
Голод стоит на дворе…
Лишь во дворцах вечерами балы,
Музыка, сотни огней.
В смехе и в танцах из-под полы
Цари убивают царей.
Так, улыбаясь, словно играя
В крики, в улыбки, в восторг,
Входит Екатерина Вторая
На залитый кровью престол.
Жизнь становилась лютей и лютей.
Жить становилось невмочь.
Сколько ушло, не доживши, людей
В петлю,
В могилу,
В ночь…
Ой, ты, Русь, необъятная,
Голь немытая, перекатная,
Кладите вилы на плечо вы,
Идите волюшку искать…
Гуляет войско Пугачево
Всем ветрам яростным под стать.
Они идут, дрожит земля, и
Копьем берут они права,
Им вслед смеется бурный Яик,
И книзу клонится трава.
А от разрушенных поместий
В проклятьях кровь течет ручьем.
Летят к дворцу гонцы и вести,
Насквозь пронзенные мечом.
Войска царицы наступают,
И отступает Пугачев…
Как медленно ночь непробудная тает,
Как ноет израненное плечо.
И это конец… Деревянная клеть
Не пустит, раздавит, удушит…
Как хочется жить и на звезды смотреть,
Пока их рассвет не потушит.
О, если бы клеть можно было сломать,
Сквозь стражу пробиться, уйти,
Знакомой дорогой пошел бы опять —
Нету другого пути.
…Сколько народу… куда-то ведут…
Зачем… упаду… невмочь…
Как тихо… как будто все вымерло тут.
Стойте, вздохну еще…
Ночь…
Императрица в покои идет
И, отпустив свою свиту,
Жадное тело свое отдает
Очередным фаворитам.
Жизнь становилась лютей и лютей,
Жить становилось невмочь,
Идут чередою тени людей
В петлю,
В могилу,
В ночь.
А во дворцах вечерами балы.
Музыка, сотни огней.
В смехе и в танцах из-под полы
Цари убивают царей.
И над большою страной плывут
Тучи куда-нибудь.
Годы по разным дорогам идут.
Жизнь продолжает путь.
Глава четвертая
Французы…
Бушует большая война
По непокорной стране.
В дыме пожаров ныряет луна,
Тысячи верст в стороне.
Русь отступает…
Полмиллиона
Солдат, офицеров вдогонку ей шли.
Под смелым водительством Наполеона
По дальним дорогам моей земли.
Нет в деревнях ни двора, ни кола,
Так что француз не у дел.
Лишь в уцелевших колоколах
Горестный ветер гудел.
А на дорогах, в глухих лесах
Шел партизанский бой.
Каждый в землю свою впился,
В свой небосвод голубой.
Каждый готов свою жизнь потерять
В этом гремящем бою,
Кровь до капли последней отдать
За кровную Русь свою.
Каждый в землю свою впился.
В свой небосвод голубой.
На всех дорогах,
В глухих лесах
Шел партизанский бой…
Может, впервые седой рассвет
Понял к земле любовь.
Наткнулись французы, идя к Москве,
На бородинский бой.
Стон умирающих, сабель звон
Ветер благословил.
Шел через трупы Наполеон.
Вяз, утопая в крови.
Будто встречаются ветра два,
Бой прогремел.
И утих…
Тихо…
Без боя сдана Москва.
Осень…
Зима в пути…
Русь отступила…
Не слышно орудий…
Не видно сверкающих сабель в ночи.
Не верили люди,
Упрямые люди,
В победу
И в то, как ее получить.
Смерть, наступая большими шагами,
Схватила за горло, играя судьбой.
Но жизнь существует,
И воля, как камень,
И небо большое еще над тобой…
Вы помните, звезды,
Я знаю,
Воочию
Видели вы, как большая заря
Гулкой, осенней, тревожной ночью
Встала над городом, ярко горя.
Вы помните искры, летящие в небо,
Пожары ползли,
И на тысячу верст
Не было видно ни корки хлеба,
Ни крошки съестного,
Ни дальних звезд.
Зима приближалась…
Замерзла вода…
Голод в Москве бушевал,
Звериные, северные холода
Валили людей наповал.
Французы съедали своих лошадей…
В студеную, зимнюю ночь
Наполеон подсчитал людей
И двинулся с ними прочь.
За ними морозы гнались по пятам,
Им путь оставался один,
Дорога одна,
Там, где кровь пролита,
Где их полководец водил.
Где слава их шла, где гремели бои
В прошлые, лучшие дни.
В русской, застывшей, замерзшей крови
Теперь погибали они.
Россия стряхала с израненных плеч
Остатки бегущих войск.
А ветры им в спины кидали картечь
И шли без задержек
Насквозь…
Но трудно им было дорогой идти,
Чтоб не споткнуться о труп.
Стояла Россия на дальнем пути,
Как кряжистый, крепкий дуб.
Грозной славой овеянный век,
Ты яркой победой горишь…
Лишь тридцать тысяч голодных калек
Вернулись тогда в Париж.
Часть вторая
Глава первая
Весь небосвод еще в лохматой бурке.
Который час?
Да, ранний, судя по всему.
Сурово, тихо в спящем Петербурге,
Лишь в темном заснеженном переулке
Шаги чьи-то будят тишину…
Каховский?!.
Что не спится в тишине ль?
Или с пирушки ты бредешь в такую темень?
Снежинки падают на черную шинель,
За ним ползет звенящая метель,
Послушная и верная, как тени.
С пирушки? Нет… Не спится – это так…
Куда там спать… И ночь уж на исходе…
Луна блестящая, как новенький пятак,
Сквозь снег за ночью по пятам
По небу медленно проходит.
Снег стих…
Лишь только рассветало,
Притихший ветер лег на мостовых
И, потянувшися, зевнул устало.
Казалось, что вот-вот, сорвавшись с пьедестала,
Царь Петр проскачет мимо постовых.
В ушах звенит какая-то соната,
Преследуя… Как вдруг пропал мотив…
Вот здесь,
На площади сената,
Решенью мысли дерзкой и крылатой
Назначено судьбой произойти.
Так что ж… пора…
И он проходит мимо
Постов, домов, гостиного двора.
Проснулись люди, потянуло дымом,
Чиновники бежали, как вчера.
Царь Николай сменил родного брата.
Сегодня армия присягу несть должна,
Стоят полки на площади сената…
– Мой друг, да вы белее полотна…
– Пустяк… мигрень…
Встречал сегодня зори,
Не спав три дня…
– Да все не спали мы…
– Ну…
Началось… —
Невиданно в истории —
Присяга? Вздор!
Полки стоят немы.
– Так это бунт? —
Качнулась, дрогнув, площадь,
И первый возглас рвался из груди:
– Куда идти?!
И люди шли на ощупь, —
Не сознавая, что там впереди.
– Где Трубецкой?
– Командовать не вышел…
– Подлец…
– Что стоит ныне честь?
– Ничто…
– Вы голову держите выше…
– Где Пестель?
– Здесь.
– Конечно здесь…
– Ваше величество…
– Все понятно.
– Ваше величество…
– Ерунда.
Это, конечно, и неприятно…
Кровь в этот день,
В это утро… ну да…
Восставших окружить,
Начать переговоры…
К ним выслать губернатора.
Полки
Замкнули крепкие запоры,
Зажали тесные тиски.
– Сдаваться?..
– Видит бог, так надо…
– Молитесь, смелый человек.
И падает сраженный губернатор
В холодный, синеватый снег.
А вечером загрохотали пушки…
. . . . . . . . . . . . . . . .
В обычный строй вставали времена,
И умирает жизнь,
Как умирает Пушкин,
Убитый сволочью какой-то…
Тишина…
Печальная, печальная
Кандальная,
Дальняя
Дорога легла.
К дому, до дому,
К краю родному
Тянется сизая мгла.
Направо Сибирь
И налево Сибирь,
Прямо Сибирь.
И вперед
В снежной зыби,
Непролазной зыби
Идет по дорогам народ.
К дому, до дому,
К краю родному
Тянется сизая мгла.
Печальная,
Дальняя,
В звонах кандальных
Дорога по степи легла.
И пронесли как вечный дар мы,
Пока в веках не вспыхнула заря,
Историю бездарного жандарма —
Его величество,
Царя.
Глава вторая
Заря…
Над тишиной болезненных селений
И над подвалами, где плакала гармонь,
Вставала
В имени бессмертном —
ЛЕНИН.
Как Прометей,
Он людям нес огонь,
Она рождалась в каторгах и ссылках,
В тюремных камерах,
В расстрелах,
В кандалах.
Она восторженно и пылко
Прошла по морю и долам.
И вот
Над крышами заводов,
Над городом, как знамя поднялась,
С первыми днями
Пятого года
Революция
Началась…
Отгремел Порт-Артур
И вставал в синеватом рассвете,
Чужеглазо глядя на края уходящей земли.
Грохотал океан.
Но в тумане огни не засветят,
Навсегда отсветившие,
Нет, не зажгут корабли.
Уже мир заключен,
Уж в Корее засели японцы,
У Мукдена могилы печальный ведут хоровод.
И в рассветном тумане вставало
безликое солнце
Над грохочущим ДА!
Над грохочущим хохотом вод.
Уж на землю летят сумасшедшие дикие вьюги,
Залепляют глаза поседевших от снега домов.
Уж январь на дворе,
Словно сторож – калека безрукий,
Что слепили мальчишки из снежных комов.
И путиловский встал.
На заборах мелькают листовки.
На собраньях и сходках решаются дни января.
Петербург бушевал,
Петербург объявил забастовку,
А Гапон ликовал,
Собираясь потешить царя.
Под воскресенье рано затопили печи,
Рассвет был тих, и город нелюдим.
И лишь над крышами, как руки человечьи,
Тянулся к небу синеватый дым.
Но вдруг загрохотали, загремели
Дверями полусонные дома
И город закачался, как в похмелье,
И тишину упругую сломал.
Так говором, и стуком экипажей,
Шуршаньем санок, криками вразброс,
Прохожими спешащими, и даже
Каким-то пьяным утро началось.
Шли толпы…
Кто-то в старенькой шинели
Морозную икону целовал.
И, как снежинки в яростной метели,
В толпе народа падали слова.
– К царю! К царю!.. —
И подымались снова
Тревожно, возбужденны и легки,
Шли юноши и девушки в обновах,
Шли семьями седые старики.
– К царю! К царю! Чтоб гимнами излиться,
Чтоб горе вылить капельками слез,
Еще вечор, начав на что-то злиться,
Рассвирепел, насупился мороз.
Шли с матерью болезненные дети,
Она их собирала, как цыплят,
Чтобы сегодня лучше приодеть их,
Четыре ночи не спала подряд.
Чинила, чистила, латала…
Застыли в ожидании века,
Все замерло.
И только лепетала
Под синим льдом угрюмая река.
Народ дошел…
Кто знал тогда о встрече?
Команда… Залп…