Возвестил об этом событии сердитый лай Стёпа.
Первые слова Виточки в её доме: она не любит собак. Пришлось эвакуировать пса в спальню.
— Смотри, мать, какая красивая! С картинки! — сказал Кроль, когда Дора закрыла дверь за Стёпом.
Розовы щёки. Чёрны брови. Искусственны рыжие кудряшки. Негнущаяся ладонь в рукопожатии. Не зацепившийся за её — взгляд, кукольный, синего цвета.
— И впрямь с картинки, — сказала.
— Через два месяца ждём ребёнка, — важно ввёл её в курс дела Кроль.
Только теперь она заметила свободный плащ, раскинувшийся шатром вокруг Виточки.
В этот момент Стёп вышел, крадучись, из спальни и подобрался к Доре. Он глухо ворчал, проявляя не свойственное ему недружелюбие. Она принялась поглаживать его — успокаивая.
— А свадьбу будешь делать? — спросила, пряча глаза от Кроля.
— С тем и пришёл, мать. Напоишь чаем? — Он повёл Виточку в кухню, кинулся к одной полке, к другой, достал муку, поставил на место, достал пачку с горчицей… вместо чашек поставил на стол глубокие тарелки, вместо сахара подвинул Виточке соль…
— Ты чего суетишься? — удивилась Дора. — Успокойся, сынок, мука ни при чём, горчица тоже, — сказала жалостно. — Всё своим чередом. Руки-то нужно вам мыть? Пока помоете, чай будет готов.
Каждое движение Виточки Стёпка сопровождал ворчаньем. Дора прятала глаза от Кроля во время застолья, но он этого не замечал. Говорил без передышки. Как познакомились (на заводском вечере), что Виточка — учётчица, до чего легко Виточка танцует — на сцене выступает в концертах самодеятельности и все танцы в лучшем виде изображает, как она сначала встречаться не хотела, а когда обрисовал он ей себя — серьёзный, не пьёт, хорошо зарабатывает, какая-никакая машина имеется, согласилась. Он подставлял Виточке тарелки с едой по несколько раз, тут же забывал, что уже предлагал.
— Хочу, чтобы свадьба запомнилась, — возбуждённо говорил он. — Хочу позвать её друзей, своих друзей.
— А родителей?
— С родителями отдельно…
— Из-за меня, что ли?
Бегающий его взгляд застыл на ней на мгновение, и — Кроль опустил голову.
— Ты чего? — удивилась Дора.
— Я не понравилась его родителям, — с вызовом сказала свою вторую фразу за вечер Виточка. И словно прорвало её: — Им не понравилось, что уже ребёнок. Они хотят для него, — она небрежно кивнула головой в сторону Кроля, — чтоб всё, как положено: сперва свадьба, а дети — через девять месяцев. Старообрядцы какие-то. Отстали от века. Мы — современные: сначала попробуй — подходим ли друг другу, а потом строй жизнь. Правильно?
— Н-не знаю, — заикаясь, сказала Дора, уяснившая из речи Виточки истинную ситуацию: Кроль, как положено, привёл Виточку к родителям, а не к ней, к ней пришёл с отчаяния, и — Виточка не любит Кроля. Открытия оглушили. Какое больше? То, что её поставили на место? Раскатала губы на сладкое: не растила, бессонных ночей не растрачивала, а сына тебе подавай! Или то, что Виточка не любит Кроля?
Дора была типичным продуктом своей страны — прямолинейна в своих чувствах и мыслях («это — чёрное, это — белое», «это положено, это — не положено»…), а вот возникла непонятная задачка, столкнулись противоположные ощущения, и на тебе — тупик.
— Они думали, я кланяться буду, встану на коленки, попрошу прощения. Не на такую напали, — декламировала Виточка в пространство, не умея своим кукольным взглядом увидеть другого человека. — Я выпрашивать ни у кого ничего не стану, своё возьму.
— А как твои родители отнеслись к случившемуся? — выдавила из себя Дора, тщетно пытаясь поймать Виточкин взгляд.
— Буря! — ответствовала, брезгливо сморщив губы, Виточка. — Маман достала меня. Производителя не знаю, в глаза не видела, сбежал от маман, не задержавшись, до моего рождения, хотя и законный был. Маман у меня соответствующая. На мне срывает всю свою провороненную жизнь. Но я своё у жизни возьму, — повторила она. — Со мной так не получится, как у неё. Мужик, дели пополам не только удовольствия. Хочу свадьбу. Хочу, как положено, комплект: чтобы при ребёнке состоял и отец тоже. Тем более что бабушек у него не будет.
— Почему не будет? — фраза сама собой выскочила из Доры, вопреки ее состоянию и желанию. — Бабка есть.
— Это годится, — сказала Виточка строго, и Дора поёжилась.
Ночь получилась бессонная. Давила пальцами себе виски — перестаньте болеть, клала ладонь на закрытые глаза — спите. Но в висках грохотало, а веки сами собой поднимались. И — царила в ночи Виточка. С картинки. Вместо защитных стен и крыши родного жилья. Вместо светлых от дворовых фонарей окон. Вместо блестящей в свете лакированной поверхности шкафа.
Сцены с этой «Виточкой с картинки» сменяли одна другую.
Виточка беспардонно кричит на Кроля: «Подбери свои грязные носки» (у Кроля привычка: пришёл с работы — скорее ноги разуть, а ботинки с носками — где снял, там и оставил), «Ты уберёшь с глаз свой дурацкий комбинезон? Развонялся на весь дом», «Ты постирал наконец пелёнки?», «Ты приготовишь наконец завтрак?», «Деньги на бочку! До копейки!», «Хочу шубу», «Хочу сервиз», «Хочу…», «Хочу…», «Своё возьму!» — грохотал голос Виточки на весь дом, на весь мир.
Виточка отставляет мизинчик, когда берёт чашку в руку. Виточка завязывает дочке банты, и бантов больше, чем волос. Виточка протыкает дочке уши, чтобы навесить серёжки (почему Доре кажется, что будет именно дочка, она не знает). Виточка ведёт дочку в секцию фигурного катания и кричит на неё за пятно на платье…
Дора вставала, ходила по дому, встречая удивлённые взгляды своего кошачьего семейства и Стёпа. Кошки лишь лениво смотрели, а Стёп бродил следом.
Она не собирала своих ощущений и мыслей во фразы — «Бедный Кроль», «Попался, сынок», «Пропадёшь, парень», она барахталась в незнакомой боли, залившей грудь.
Хотела ли она нянчить внучку?
Почему за все годы её материнства ни разу в голову не пришло, что Кроль очень даже легко может жениться, а значит — уйдёт от неё?
Вот это «уйдёт» в голову так и не явилось ни разу. Почему? Инстинкт самосохранения? Или — отсутствие собственного опыта? «Жениться» у неё не получилось, уйти было не от кого. А может быть, хранила от этих мыслей слепая вера в Кроля: такой уйти от неё, бросить её на произвол судьбы не способен? Кроль подарен ей «до берёзки».
А сейчас ощутила — уйдёт, уже ушёл — и зашлась в панике. Каждой своей клеткой, взбунтовавшейся против Виточки, ощутила потерю. Увела сына!
Даже если Кроль будет забегать к ней на чай, он не сможет плюхнуться на стул прочно, основательно. И взгляд, уже сейчас ускользающий от неё, спрячет его истинное состояние. Он уйдёт не только от неё. И — от себя.
Метаться по квартире — глупо. И не спать — глупо. Не остановишь катящееся на тебя одиночество!
А вдруг остановишь?
Она чётко знает, чего от неё хотят: сначала наготовить на свадьбу, устроить праздник. А когда родится ребёнок, она нужна только для того, чтобы стирать пелёнки и гулять с девочкой.
Можно отказаться сразу. Она не хочет ничего делать для Виточки.
Но отказаться — значит разрушить себя.
Не для Кроля, для себя купила поваренную книгу и выучилась на старости лет готовить. Наготовить она может. Что тут такого? И пелёнки стирать… разве трудно? Руки привычные к стирке. И стирать пелёнки… прежде всего… нужно ей…
Вопрос стоит не так. Можно ли успеть остановить Кроля, чтобы он не разрушил, не потерял себя?
Имеет ли она право сказать Кролю, чтобы он стремглав бежал от Виточки прочь? Или — не лезть в чужую жизнь? Всё равно Кроль не сможет бросить своего ребенка на произвол судьбы. Не бросит. А сам — разрушится? Тупик.
Едва забрезжил свет, Дора пошла из дома. Работы на сегодня пока ещё нету: с вечера и мостовые, и тротуары подметены, урны, что она щедро расставила по двору, очищены, могла бы спокойно себе похрапывать. Но она вышла в свой двор и уселась на скамье перед клумбой.
Клумбу соорудили давно, она — на месте зимней горки для малышей, недалеко от песочницы, скамейку поставили, чтобы матерям было удобно следить за играющими в песке детьми.
Ни трава, ни цветы ещё не двинулись в жизнь, клумба горбатится рыхлой землёй.
А Дора продолжает видеть картинки.
Внучка играет в песочнице. Песок высыхает быстрее всего, уже сейчас вполне можно играть. И сегодня же днём здесь соберутся играть малыши. И — её внучка.
Пойдёт с работы Виточка, крикнет: «Пора домой», даже если солнце будет светить вовсю. И игра кончится, а внучка заплачет.
Дома девочка тоже не у места будет. «Сядь и сиди, не путайся под ногами». «А ты чего сиднем сидишь? Видишь, хлеб кончился?» — крикнет она Кролю.
Как Дора и предполагала, Кроль вышел из подъезда один — Виточка наверняка дрыхнет без задних ног.
Дора двинулась ему навстречу.
— Задержать его нельзя, опоздает на работу, но три минуты у неё есть. И она храбро, бессонными глазами (так и увидела со стороны свой больной собачий взгляд!) глядя на него, в упор спросила:
— Убежать не можешь?
Он не понял.
— От чего? Куда?
— От Виточки.
Он опять не понял, спросил удивлённо:
— Тебе она тоже не понравилась?
И она прикусила язык.
Слеп. Глух.
«С картинки». Только это и видит. Только музыкальный звук голоса слышит.
И она пошла прочь. Ссутулившись, как Соня Ипатьевна, ощутив вдруг на своих плечах своё будущее, спрессованное из тяжёлых плит. Плиты эти, она чувствует, ей придётся протащить на своих плечах — «до берёзки».
— Ты что, мать? — догнал её Кроль, обнял. — Ты чего выдумываешь? Ты понравилась ей. Порядок. Родим тебе внука. Хозяйствуй. А мы будем деньги загребать для вас обоих. Не трухай, мать. Порядок есть порядок.
Она не дышала в его объятиях, так сладки был они. И глаза у него никуда не бежали от неё. И тепло шло от него привычное — сыновье. Может, и правда — «порядок»? Может, и правда всё обойдётся? И с вечерней усталости померещилось ей?