В-третьих, через толпу ко мне выбралась Арина, а ее визуалка уже демонстрировала мне результаты допроса пассажира джета. Арина уговорила его частным образом дать доступ к видеопамяти импланта. На записи был Данька Нечаев. Пятнадцать минут назад он перебежал полупустую дорогу и очень уверенно направился к шестнадцатиэтажке. Нетка его не видела, а вот система видеонаблюдения джета заметила. Отсюда и парадокс, повлекший необходимость присутствия инспектора на месте происшествия: автономное решение джета казалось Нетке необоснованным.
— Почему периметр его пропустил? — изумился я.
— Силовое поле еще неактивно, — пояснила Арина.
Экономия, мать ее.
Сам я тем временем перебросил в визуалку Арины информацию об убежавших мальчишках. Были они непросты, ох непросты. Мы дочитали их досье одновременно и одновременно же сказали:
— Крышата!
Крышат я не люблю еще больше, чем луддитов. Сами-то они зовут себя руферами и приписывают едва ли не вековую историю своему движению. Вот только руферы столетней давности не прыгали с крыш, а всего лишь их исследовали. Крышата же — банальные искатели адреналина. Шли бы покорять Эверест — я так считаю. И с него бы прыгали заодно. Но нет, они пробираются на крыши и прыгают вниз, чтобы словить двойной кайф: сначала от свободного падения, потом от объятий силового поля, которое нежно подхватывает их и осторожно, по спиральной траектории, опускает на землю. Разумеется, Нетке приходится каждый раз пересчитывать и перенаправлять транспортные потоки, но кого это волнует?
— Думаешь, он собирается прыгнуть? — спросила Арина.
— Похоже на то.
— Маленький засранец.
— Ты должна понимать его как никто, — осторожно заметил я. — Пацан устал быть изгоем и не видит другого способа вписаться.
— Есть способы получше. Рожи начистить парочке сверстников, и сразу впишешься как родной.
Арина замолчала, бросила на меня уничижительный взгляд и поспешила сменить тему.
— Давно пора научить силовые поля новым трюкам. Но твое ведомство…
И я подумал: ну да, вам, архитекторам, лишь бы все перестроить, улучшить и изменить. И тотчас пресек эти мысли. Девчонка была права. Лучший способ борьбы с крышатами — лишить их удовольствия от процесса. Никакого тебе плавного, точно в аквапарке, спуска на землю. Пусть бы часами висели в нескольких метрах над землей, барахтались беспомощно на виду у смеющейся толпы. И, Арина была права, изменениям противился именно наш отдел. Очень уж энергозатратно, но не это главное. Основная проблема — вероятные помехи движению транспорта. А движение транспорта — святое.
Сейчас все это не имело ровным счетом никакого значения. Шестнадцатиэтажный монстр стал невидимым, Нетка вымарала его со своей карты, отключила все сенсоры, ослепла и оглохла. Некому будет отреагировать на новоявленного крышонка, не включится силовое поле. Мальчик разобьется.
Арина уже развернула свою визуалку на триста шестьдесят градусов и сосредоточенно сортировала данные. Отвлеклась на мгновение, чтобы сказать:
— Что стоим, кого ждем? Давай на крышу. А я попробую отменить капсулирование.
Я посмотрел на нее с сомнением. Нынче все происходит куда быстрее, чем в былые времена. Но процедуру такого размаха не обратить вспять щелчком пальцев. Только на цепочку переговоров уйдет минимум час. И это будет перформанс сродни попытке остановить бегущего носорога.
Арина в очередной раз верно истолковала мой взгляд.
— Я не буду говорить с людьми, я поговорю с Неткой. Вряд ли удастся вернуть весь функционал, не хватит ни времени, ни энергии. Но даже на минимальном уровне Нетка отреагирует на тебя. Иди уже!
Логично. Мальчишку без цифрового отпечатка система на минимальных настройках проигнорирует, а вот меня заметит точно.
И я побежал, на бегу подглядывая краем глаза в визуалку Арины, которая по-прежнему была расшарена со мной. Строчки ее кода — практичного и простого — сливались в изящный, виртуозный даже рисунок, в котором виделось мне что-то знакомое.
Я вырубил аугментацию, не дожидаясь границы, за которой Нетка отключилась бы от меня сама. Не хотел, чтобы моя догадка обернулась неосознанным запросом. Если я прав, есть повод считать, что мы с Данькой в надежных руках.
Если все пройдет хорошо, подумал я, приглашу ее на ужин. Обсудим историю Москвы, «Девлет-Гирея», «Наполеона»… Кто из нас не хулиганил в юности? Просто некоторые умеют хулиганить с размахом.
Мир вокруг как будто не изменился. «Первый Московский» действительно почти полностью повторял реальный облик города. Но в мелочах все было иначе. Глаза разбегались от этих мелочей. Я и забыл, сколько деталей в настоящем мире. Несовершенных, иной раз — неприятных, но потрясающих своим многообразием и вещественностью. Листья на деревьях — тусклые, пожелтевшие к осени; трещины на плитке складываются в как будто осмысленный узор; свежее (и совершенно непристойное) граффити на стене; какофония звуков — смех и крики, мерный шум траволатора и нестройный гомон птиц, ветер, шелест, скрип, шепот, треск…
Перехода периметра я не заметил.
Архитектуру брежневских времен не исправишь никакой аугментацией. Особенно внутри. Обычно я избегаю визитов в подобные здания. Благо, рабочий день мой проходит на улицах, а квартиру я себе нашел в бывшем купеческом особняке с крохотным садиком, надежно упрятанным от городской суеты в заповедных переулках замоскворецких Толмачей.
Удачно, что Нетка отправила на этот вызов именно меня. Вопрос не столько в шоке, каким сопровождается смена привычной аугментации на непредсказуемую реальность. Меняется способ взаимодействия с окружением. Я с моей неприязнью к визуальным интерфейсам был готов к этому больше других. И все же не полностью.
С полминуты я стоял у лифта и ждал, что створки автоматически распахнутся передо мной или уползут вверх, а на смену им появится открытая кабина «патерностер», а потом догадался все же нажать кнопку. Если верить Нетке, в последний раз система лифтов обновлялась в этом здании в двадцатом, шестьдесят лет назад. От осознания, какому древнему и морально устаревшему механизму доверяю свою жизнь, я почувствовал острый приступ клаустрофобии. Между тем лифт работал сносно, двигался без рывков, пусть и медленно.
Скажу честно, я надеялся, что люк, ведущий на крышу, будет заперт. А потом надеялся, что обнаружу крышу пустой, а потом надеялся, что мне привиделось…
Но он был там. Мальчик Данька стоял на краю крыши и с отчаянием смотрел на город, окруживший его. Отсюда, с шестнадцатого этажа, Москва, настоящая, не аугментированная, выглядела величественно и торжественно. Хотелось вслед за персонажем фильма, найденного мною в пору увлечения историей кинематографа, сказать: «Лепота».
Царство синевы и ветра.
Я шел к нему не спеша, но и не слишком медленно. Расслабленно, спокойно, точно и сам был крышатником.
В реальном мире невозможно в любой момент, без предварительных ухищрений, замаскировать внешность. Форменный сюртук я снял еще у лифта, а рукава рубашки закатал по локоть, но когда я подошел ближе, даже семилетний мальчик опознал во мне представителя закона.
— Я ничего не сделал! — крикнул он.
— Вот и славно, — ответил я. — Значит, все будет в порядке.
— Все будет в порядке, когда я прыгну.
— Прыгнешь — разобьешься. Система отключена.
На мгновение в его глазах промелькнул ужас, а потом он снисходительно улыбнулся дрожащими губами.
— Сказки для малышей, — отрезал он. — Меня предупреждали.
Данька посмотрел на город за краем крыши. Потом снова на меня.
— Я не зассу, — сказал он. Аугментация непременно исправила бы эту фразу. «Я не струшу», — сказал бы он в той реальности, которая мила мне. Но мы стояли на краю крыши один на один, без корректора и цензуры.
Данька зажмурился и сделал шаг.
Время замедлилось. Вот честное слово. Сколько раз читал эту фразу (а я люблю читать, причем непременно бумажные книги, пусть футурологи и кричат о скорой безоговорочной победе виртуальных технологий над книгоизданием), никогда не верил. Но время действительно замедлилось, и мгновения точно бусины нанизались на его ось. Я мог рассмотреть каждое из них.
Мысль о том, что сейчас мне куда легче, чем Даньке. Мое решение было принято в тот момент, когда я увидел его на краю крыши. Я словно прозрел будущее, и все мои слова не имели целью остановить его — только задержать, выиграть время, приблизиться к нему, чтобы иметь шанс, когда он все-таки сделает этот шаг.
Мысль о том, что сейчас Даньке куда легче, чем мне. Он не верит в отключение системы. Не верит, что некому подхватить его и бережно донести до земли. Не знает, что надежда у нас — только на юную Арину, которая должна в одиночку остановить бегущего носорога.
Мой собственный шаг, мои руки, желающие ухватить Даньку, но вместо этого рассекающие холодный воздух.
Мой крик ужаса. Как мы ни обещаем себе принимать испытания молча и с достоинством, натура себя покажет, когда испытание случится в настоящем мире, а не в воображаемом.
Ослепительная синева неба, инфернальная, пугающая, рокочущая. Ветер. И убежденность, что это не мы летим к земле, а она прыгнула нам навстречу, чтобы поймать и уже никогда-никогда не отпускать.
Всего на миг — но я мало в чем уверен в этой жизни так безоговорочно, как в реальности этого мига, — синева неба сменилась тягучим и спокойным цветом моего покоя. Зеленый шартрез.
А потом ласковое силовое поле подхватило нас обоих, точно руки невидимого великана.