Приняв решение, союзники тут же принялись за дело. Для начала требовалось разгрузить скопившиеся на рейде транспорты, отдавая предпочтение тем, что доставляли осадную артиллерию и боеприпасы. Саперы тем временем укрепляли лагерь, возводили позиции для тяжелых мортир и пушек.
Первой за одну ночь была отрыта французами траншея на дистанции в 450 саженей от 4-го и 5-го бастионов. Затем ее быстро развернули в полноценную параллель и тут же принялись выводить следующую, уже гораздо ближе. С одной стороны, эти работы неминуемо приближали день предстоящей схватки, с другой однозначно показывали, что противник отказался от идеи немедленного штурма и готовится к правильной осаде.
Пока у союзников шли земляные работы, на передовой наступило относительное затишье, и лишь небольшие группы охотников, время от времени устраивали ночами вылазки на передовые вражеские позиции, да дозорные вели непрекращающиеся перестрелки друг с другом.
Самый большой участок фронта традиционно достался французам. Их 3-я, 4-я и 5-я дивизии встали от Карантинной бухты и до Куликова поля. Далее, у Сарандинакиной балки, где линия осады поворачивала к Югу, расположились британцы, чья зона ответственности доходила до самых Балаклавских высот и села Кадыкой. Но поскольку сил на такой большой участок у англичан не хватало, на Семякиных высотах заняли позиции 1-я и 2-я дивизии под общим командованием Боске, а еще восточнее на Гасфортовых высотах нашлось место для остатков турецкой дивизии Сулейман-паши.
Русские позиции здесь располагались по Зеленой и Сапун-горе, а Федюхины высоты остались в серой зоне, поскольку обе противоборствующие стороны опасались отсекающего удара и последующего разгрома со стороны противника.
К слову сказать, поначалу большинство сухопутных генералов было против вынесения нашей обороны на столь значительное расстояние от крепостных обводов. Однако прошло совсем немного времени и выгоды этой позиции стали очевидны. Находящийся в низине враг всегда был перед нами как на ладони. И любая попытка атаковать или маневрировать тут же пресекалась артиллерийским огнем. Наши же линии снабжения расположились на северном склоне Сапун-горы и потому были совершенно укрыты от неприятельского обстрела.
Несмотря на крайнюю занятость, я несколько раз посещал тамошние укрепления, чтобы удостовериться в правильности принятого решения. Знакомился с командирами, осматривал дороги и перекинутые для удобства сообщения через балки легкие мостки. Беседовал с офицерами и солдатами. Нижние чины поначалу терялись, не зная, как вести себя со столь высокопоставленным лицом, но постепенно привыкли, и стали вести себя более естественно, охотно отвечая на вопросы.
В одно из таких посещений мне привели британского пленного. Высокий худой шатен с изможденным от свалившихся на него в последнее невзгод лицом, он настороженно смотрел из-под кустистых бровей.
– Охотники захватили или казаки? – поинтересовался я, у начальствующего над укреплением майора Кременецкого.
– Зачем же? – усмехнулся офицер. – Сам пришел!
– Вот как? Перебежчик, значит. И много ли подобных случаев?
– Раз на раз не приходится, ваше императорское высочество. В иную ночь совсем нет, а бывало, что и сразу с полдюжины. И это только на моем участке, а что делается на прочих, простите великодушно, не осведомлен.
– И много ли среди них британцев?
– Не очень. Турок гораздо больше.
– Как зовут? – спросил я по-английски у пленника.
– Слава богу, хоть кто-то здесь меня понимает! – обрадовался солдат. – Рядовой Джереми Смит.
– Номер части?
– 7-й полк Королевских Фузилеров, милорд! – британец угадал по моему виду и погонам высокий статус, наградив на всякий случай самым уважительным обращением.
– Легкая дивизия Броуна?
– Так точно, милорд! Бригада покойного генерала Кодрингтона.
– Откуда родом?
– Из лондонского Ист-Энда.
– Столичный житель? Почему сдался?
– У меня не осталось сил терпеть лишения. Нам не хватает ни продовольствия, ни обмундирования. Обещали дать шинели, но транспорт, который их вез, сгорел во время налета вашего флота на Евпаторию. Да, что там говорить, вы только посмотрите на мои сапоги!
Внешний вид пленника и впрямь оставлял желать лучшего. Потрепанный мундир в нескольких местах небрежно заштопан. Правый сапог, что называется, просил каши, а у второго и вовсе не было подошвы, отчего бедолага был вынужден обмотать ногу какой-то тряпкой. Вдобавок ко всему, англичанин давно не мылся, о чем неопровержимо свидетельствовал распространяемый им запах. Прежний Константин, чтобы спастись от этого «аромата» наверняка зажал бы нос надушенным платком. Я же в последнее время, видел и не такое, поэтому просто не обращал внимание.
– В полку большие потери?
– Изрядные, милорд. При Альме вы здорово нам наподдали, но это еще не самое страшное. Не поверите, но от моей роты осталось всего несколько человек и большинство потеряно не в бою.
– И где же?
– Холера, – развел руками словоохотливый перебежчик. К слову сказать, говорил он на кокни и понимать его было не так уж просто.
– От этой мерзости нет никакого спасения, – продолжал он. – И все от дурной пищи и несвежей воды. Я это знаю, наверное, поскольку слышал разговор нашего лейтенанта с доктором Грэмом.
– Неужели все так плохо?
– Как вам сказать, сэр. Те, у кого водятся денежки, могут устроиться с комфортом. Правда стоит все очень дорого. К примеру, цена обычной полупенсовой свечи может доходить до двух шиллингов. Бутылка дрянной водки семнадцать. Я как-то хотел приобрести себе старое одеяло, чтобы иметь возможность согреться ночами, так этот мерзавец маркитант запросил за него целых две гинеи!
– Однако! – даже присвистнул я, ведь один шиллинг на наши деньги был равен тридцати копейкам серебром. – Вам не позавидуешь.
– И не говорите, милорд. Одно радует, что этим мерзким османам еще хуже. Им вообще почти ничего не дают, и потому они вынуждены побираться. Ходят целыми днями по нашему лагерю и так и смотрят, чтобы украсть. Ей богу, у нас даже в Уайтчепел нет таких наглых негодяев.
– Я думал вы с турками заодно.
– О да. Наш лейтенант часто нам говорил об этом, когда узнавал, что мы вздули очередного «союзника». Знаете, я не слишком усердно учился в школе и многого не понимаю, но даже наш пастор не может объяснить, какого черта мы воюем с христианами на стороне мусульман.
– А что у французов дела так же плохи?
– Сказать по правде, сэр, у лягушатников все организовано много лучше. И кормежка, и обмундирование. Даже палатки и те теплее наших.
– Понятно. Что ж, теперь война для тебя окончена. Я распоряжусь, чтобы тебя покормили и отправили в тыл.
– Благослови вас бог, милорд! Позволено ли мне будет узнать ваше имя?
– Меня зовут великий князь Константин.
– Черт меня подери! Так вы Черный принц?!
Глава 2
Возвращаться домой всегда приятно, а Севастополь все больше становился моим домом. Я успел привыкнуть к его тенистым улочкам, все еще теплому морю, своеобразным жителям и прочему колориту. К тому же мой быт постепенно налаживался. И если какой-то месяц назад, я прибыл в город с небольшими количеством спутников и только самыми необходимыми вещами, то сейчас вслед за мной подтянулся положенный великому князю по рангу обслуживающий персонал.
Несколько слуг, два камердинера, два повара (один для господ и знатных гостей, другой для прислуги), конюх, кучер и еще бог знает кто, всего общим счетом почти полтора десятка человек. Добавьте к этому охрану и нанятых на месте людей и получится целый штат.
Зачем-то привезли даже мою виолончель. Не знаю, кто распорядился об этой без сомнения «наинужнейшей» на войне вещи, скорее всего Александра Иосифовна. Хотя могли и сами проявить инициативу, они у меня старательные. Хорошо хоть про рояль оставили в Мраморном дворце. Качественный инструмент, жаль было бы потерять.
С одной стороны, понять их можно. Великий князь Константин – известный любитель музыки и, во всяком случае, до моего вселения весьма недурно играл. Не Ростропович, конечно, но вполне прилично. Так что теперь имеется возможность вести светскую жизнь, то есть устраивать званые вечера, приемы и прочие посиделки и даже устраивать концерты для избранных.
То есть все то, что жизненно необходимо всякому аристократу и совершенно не нужно в условиях осажденной крепости. С другой стороны, дома всегда есть что, уж простите за мой французский, пожрать!
С другой стороны, можно приглашать к себе нужных людей, вести с ними доверительные разговоры. В конце концов, мне это ничего не стоит, а для них такой визит еще долго будет оставаться предметом гордости, и вызывать зависть окружающих.
С такими мыслями я добрался верхом до Михайловской батареи, где пересел в адмиральскую гичку и уже по воде прибыл в город. Официальное название этой пристани – Екатерининская, в честь моей великой прабабки, но все зовут её – Графской. Небрежно козырнув встретившему меня караулу, я уже направлялся к своему экипажу, но заметил одного давнего знакомого Кости – князя Виктора Барятинского.
Рано оставшийся сиротой, этот юный аристократ получил, тем не менее, блестящее образование, после чего пожелал служить на флоте. Причем делал это на собственном корабле – довольно хорошо построенной парусной яхте «Ольвия». Прославился, помимо всего прочего, раскопками в Херсонесе Таврическом и даже в Афинах, а после начала войны стал флаг-офицером у Корнилова и в этом качестве участвовал в погоне за турецким пароходом «Таиф» и бое с «Перваз-Бахри».
В Севастополе он один снимал целый дом и, если бы Юшков узнал об этом раньше, я бы, скорее всего, остановился у него.
– Добрый день, ваше императорское высочество, – первым поприветствовал он меня.
– Здравствуй, Виктор. Давно не виделись.
– Вы очень заняты. Впрочем, как всегда.
– Это точно. Но старых приятелей всегда рад видеть. Куда направляешься?