Недолго прожил после этого и Силантий. К морозам и Силантия свезли на кладбище.
Много тогда людей погибло. Много мужицких костей полегло в болотах и топях.
Город, который строил Никиткин отец, был назван Санкт-Петербургом. Через несколько лет этот город стал столицей Российского государства.
Снова поход
– Государь! – Меншиков осторожно потряс Петра за плечи. – Проснись.
Пётр приподнял голову и, не открывая глаз, перевернулся на другой бок.
– Государь, проснись, – вновь повторил Меншиков.
– Пошёл вон! – ругнулся Пётр и стал натягивать на голову одеяло.
– Проснись же, государь! – не отставал Меншиков. – У Нарвы неспокойно: к крепости идёт генерал Шлиппенба́х.
– Что?! – Пётр вскочил с кровати, схватил Меншикова за отвороты кафтана, притянул к себе. – Что? Шведы – к Нарве?!
– Да, государь.
Пётр отпустил Меншикова, зашагал по комнате из угла в угол.
Потом остановился, вонзив взгляд в Меншикова, сказал:
– Данилыч, час пробил. Пока Нарва у шведов – жить нам в страхе. Ступай, кличь генералов, снова быть битве.
На следующий день русские войска спешно выступили в поход. И вот опять дорога. Как тогда, четыре года назад. Идут войска, движутся пушки, длинной вереницей тянутся обозные телеги.
И вновь по дороге несётся царский возок. Догоняет Пётр русские полки, останавливает лошадей, кричит:
– Здорово, молодцы!
– Здравия желаем, бомбардир-капитан! – отвечают солдаты.
Идут солдаты стройными рядами. Тра-та-та, тра-та-та! – выбивают походную дробь барабаны, развеваются пёстрые полковые знамёна.
А высоко в небе светит солнце. Носятся в тёплом воздухе стрижи. Где-то впереди раздаётся солдатская песня. Слышна команда:
– Лева нога вперёд! Права нога вперёд! Шире шаг!
Стоит Пётр в возке. Снял шляпу. Развевает ветер Петровы кудри. Смотрит Пётр на войска, говорит Меншикову:
– Данилыч, смотри: российская армия идёт, наша, новая! Побьём шведа, а, Данилыч?
– Побьём, государь! Ей-ей, побьём! – отвечает Меншиков.
– То-то, – говорит Пётр. – Чай, на печи не лежали! – И весело, по-детски смеётся. Потом вдруг меняется в лице. – Но, но, – говорит Меншикову, – не хвастай! – Садится и начинает смотреть в небо, в безбрежную синь, в неохватную даль.
Войска идут к Нарве.
Машкарадный бой
Подошли русские к Нарве. Послали разведку. Оказывается, Шлиппенбах ещё далеко.
Остановились войска на правом берегу Наровы. Стали готовиться к штурму.
Однажды к Петру подошёл Меншиков.
– Государь, – обратился он, – разреши учинить машкарадный бой.
– Что? – переспросил Пётр.
– Машкарадный бой, говорю, – повторил Меншиков и зашептал царю что-то на ухо.
А на следующее утро к коменданту Нарвы генералу Горну прибежал корнет Попеншток.
– Генерал, генерал! – закричал Попеншток. – К Нарве идёт Шлиппенбах, русские готовятся к бою!
Схватил Горн подзорную трубу, бросился к крепостной стене, посмотрел: действительно, русские строятся. Носится по полю Меншиков, машет шпагой, куда-то показывает. Посмотрел Горн на запад – правильно, там, за лесом, поднимается пыль.
– О, слава тебе, святая Мария! – проговорил генерал. Потом повернулся к Попенштоку, сказал: – Жалую вас, господин корнет, званием капитана.
В это время вдалеке раздались два выстрела, потом ещё два и ещё. Это был шведский условный сигнал. Горн приказал ответить. С крепостной стены гаркнули пушки.
А вскоре из-за леса стройной колонной появились и сами шведы.
Заколыхались жёлтые и белые шведские знамёна, заняли всю ширь дороги синие мундиры шведских солдат. Развернулись шведы во фронт, выкатили вперёд пушки и открыли огонь. Русские стояли спиной к крепости, лицом к войскам Шлиппенбаха.
И Горн подумал: «А что, если ударить русским в тыл? Шлиппенбах – спереди, войска из крепости – сзади, зажать русских в тиски, разгромить, как тогда, четыре года назад, удержать шведскую славу».
Горн отдал приказ. Распахнулись крепостные ворота, выскочила конница, за ней побежали пешие отряды. Русские заметили вылазку, дрогнули, подались в сторону.
– Ура! – закричал Попеншток и побежал вниз с крепостной стены.
Он вскочил на лошадь и вылетел пулей из крепости. Хотел Попеншток и тут оказаться первым. Горн видел, как его белая лошадь, вздымая пыль, галопом мчалась по полю. Попеншток подскакал к русским, рубанул налево, направо, повернул коня и помчался к войскам Шлиппенбаха. Вот он подлетел к шведам, соскочил с коня и бросился обнимать какого-то офицера.
– Молодец! – шептал Горн. – Молодец Попеншток! – И восторженно смотрел на корнета.
Но что такое? Потеряв шляпу, Попеншток несётся назад. Вслед ему раздаются выстрелы. Шведы стреляют в шведов! Схватил Горн трясущимися руками подзорную трубу, стал искать Шлиппенбаха. Вот и он на коне, в окружении шведских знамён. Но – о святая Мария! – Горн смотрит и не верит своим глазам: на коне в костюме шведского генерала сидит царь Пётр. А те, кого Горн принимал за солдат Шлиппенбаха, схватив ружья наперевес, дружно бегут к открытым воротам крепости.
– О Боже, о Боже! – закричал Горн. – Ворота, скорее закрыть ворота!
Генерал побежал вниз. У самых ворот он столкнулся с Попенштоком. Подскочил Горн к Попенштоку, осадил его белую лошадь, сдёрнул седока на землю.
– Вы, вы!.. – кричал, задыхаясь, Горн. – Вы, Попеншток, мальчишка! О Боже, о Боже! Это всё вы! Ну, где же ваш Шлип- пенбах?! Рядовым, в карцер, под суд! О святая Мария! О святая Мария!
Около трети нарвского гарнизона полегло в машкарадном бою.
По случаю удачной выдумки в русском лагере шло веселье.
Меншиков ходил важный, приговаривал:
– Бивали мы этих шведов запросто. Что нам шведы!
– Умолкни! – крикнул Пётр. – Хоть ты и герой, да похвальбе знай меру! Тьфу, тошно слушать!
Бабат Барабыка
Баба́т Барабы́ка был барабанщиком в бомбардирской роте. На всю армию не было второго такого умелого барабанщика. Выбивал Барабыка и маршевую дробь, и все сигналы воинские знал исправно.
А ещё Барабыка был известен тем, что разговаривал с самим генералом Горном.
Было это так.
Тридцатого июля, в воскресенье, русские начали обстрел Нарвы. Стреляли по бастионам Виктория и Гонор. Отсюда, пробив в стене брешь, хотели штурмовать город. Семь дней не отходили от пушек бомбардиры. Не отходил и Барабыка. Отложив в сторону барабан, подтаскивал ядра, засыпал в пушки порох. На восьмой день бастион Гонор осел. Земляная насыпь вокруг него обвалилась в ров.
– Ну, – заговорили солдаты, – теперь готовься к штурму.
В это самое время Барабыку вызвали к царю. Посмотрел Пётр на раскосые глаза Бабата.
– Татарин? – спросил.
– Калмык, – ответил Барабыка.
– Ишь ты! – усмехнулся Пётр. – А тоже солдат.
– Барабанщик я, – ответил Барабыка.
– Вот ты мне и надобен, – сказал Пётр. – Пойдёшь к крепости, передашь письмо нарвскому коменданту. Да смотри иди осторожно, – напутствовал Пётр. – Бей в барабан шибче, говори, что ты есть российский парламентёр.
Пошёл Барабыка, бьёт в барабан что есть силы. Заметили шведы солдата, перестали стрелять.
– Кто такой? – закричали, когда Барабыка подошёл к крепости.
– Я есть парламентёр российской армии, – отвечает Барабыка.
Скрипнули железные засовы тяжёлых крепостных ворот, одна из створок их медленно приоткрылась. Барабыка вошёл в крепость. Повели Барабыку кривыми маленькими улочками нового города мимо разбитых и горящих домов к Нарвскому замку. Перед замком – глубокий ров. Через ров – мост. Мост поднят.
– Кто такой? – закричали с той стороны часовые.
– Я есть парламентёр российской армии, – вновь повторил Барабыка.
Громыхнули тяжёлые цепи, мост опустился. Барабыка вошёл в замок. Повели его по узким коридорам и крутым лестницам. Наконец вошли в большой зал. В глубине увидел Барабыка высокого, худого старика. «Генерал Горн», – узнал Барабыка.
Взял Горн письмо, стал читать. «Сам Господь Бог разрушил Гонор, – писал Пётр, – путь к приступу открыт…» Пётр предлагал Горну сдать крепость и кончить кровопролитие.
Прочёл Горн письмо, уставился на Бабата.
– Иди к царю Петру, – сказал, – передай: шведы не сдаются.
– Никак нет, – отвечает Барабыка.
– Иди к царю Петру, – повторил Горн, – скажи: нет такого правила, чтобы шведы сдавались.
– Как так – нет? – возражает Барабыка. – Есть. И при Орешке сдавались, и при Ниеншанце сдавались. Выходит, есть такое правило. А Нарва чем лучше? И при Нарве сдадутся.
– Что?! – закричал Горн.
Налились кровью генеральские глаза. Схватил Горн шпагу, бросился к русскому солдату.
– Вон! – закричал. – Вон!.. О святая Мария!
Так и ушёл Барабыка ни с чем.
Доложил Барабыка царю всё, как было.
– Ишь ты! – сказал Пётр. – Так и сказал: «Шведы не сдаются»?
– Так точно, бомбардир-капитан!
– А может, и прав генерал Горн? – спрашивает Пётр.
– Как так – прав? – возражает Барабыка. – Я же ему говорю: «При Орешке сдались – раз, при Ниеншанце сдались – два и при Нарве, выходит, сдаться должны». Как же так, Бог троицу любит.
– Молодец! – говорит Пётр. – Мыслишь, как пристало российскому солдату.
– Никак нет, государь, – говорит Барабыка.
– Что – никак нет? – не понимает Пётр.
– Какой же я солдат? Барабанщик я.
– Ну и что, барабанщик – не солдат, что ли? – удивился Пётр.
– Нет, бомбардир-капитан, – отвечает Бабат, – какой же он солдат, раз ружья не имеет.
– Ишь ты! – вновь усмехнулся Пётр. – Ружья́, говоришь, не имеешь? Ладно, иди к ротному командиру, скажи: государь приказал ружьё выдать. А про шведов это ты правду сказал: и при Нарве сдадутся.
Штурм
На следующий день русские начали штурм Нарвы. Шли на приступ тремя большими колоннами.
Солдаты тащили лестницы и багры, оставив для облегчения в лагере походные ранцы.