– Опять за книгами! – воскликнул он, бросаясь в свое любимое кресло. – Что за человек! Признайся, что ты не перестал бы корпеть над книгами, даже если бы весь Оксфорд разрушило землетрясением! Ну, да Бог с тобой! Мешать тебе не буду; две, три затяжки и я испаряюсь.
– Есть какие-нибудь новости? – спросил флегматично Смит, откладывая в сторону книгу.
– Ничего особенного. Вильсон играл против одиннадцати „фуксов» и выиграл 70 партий. Теперь они снова составляют против него коалицию и будут играть с ним вместо Бэддикомба, который проиграл в чистую.
Смит очень внимательно слушал приятеля, так как сам увлекался спортом.
– Ах, да, – продолжал Гисти. – Ты слышал, что случилось с Нортоном?
– Нет.
– Как же, ведь на него было покушение.
– Покушение?
– Да, когда он шел по Хай Стриту шагах в ста от Ольдских ворот.
– Но кто же?
– В том-то и штука. Гораздо правильнее спросить, «что», а не кто, напал на него. Нортон твердо убежден, что это не было человеческое существо, и я готов с ним согласиться, так как человек не мог оставить такие следы на шее.
– Вот это да! Кто же это напал на него? Какое-нибудь привидение? – и с этими словами Смит иронически засмеялся.
– Конечно, нет! За кого ты меня принимаешь? Но отчего ты не допускаешь мысли, что, например, из зверинца убежала обезьяна, которая теперь блуждает в наших краях и пошаливает. Для меня не новость, что Нортон ежедневно, в один и тот же час, возвращается домой одной и той же дорогой, по обе стороны которой растут большие развесистые деревья. С ветви одного из этих деревьев и прыгнуло, по мнению Нортона, это чудовище, обладающее замечательно крепкими, прямо стальными руками. По словам Нортона, он сразу потерял сознание и чувствовал только, как пара отвратительных холодных рук все сильнее и сильнее сжимала его горло. На крик его прибежали какие-то молодые люди, и тогда это странное существо с ловкостью кошки перепрыгнуло через забор и быстро скрылось в темноте. Нортон настолько растерялся, что не успел даже рассмотреть, что за чудовище это было. Как бы то ни было, этот инцидент сильно подействовал на Нортона. Сейчас он просто неузнаваем.
– Проделки какого-нибудь хулигана! – процедил сквозь зубы Смит.
– Возможно. Хотя Нортон категорически заявляет, что это был не человек. Воображаю, как обрадуется твоей сосед, когда узнает эту новость. Ведь он страшно зол на Нортона и не принадлежит к тем людям, которые скоро забывают обиды. Но послушай, голубчик, что с тобой?
– Ничего, – поспешно ответил Смит.
И с этими словами вскочил со стула и нервно зашагал по комнате с видом человека, которому внезапно пришла на ум очень неприятная мысль.
– Прости, голубчик, – сказал Гисти, – я не знал, что тебе так неприятен разговор про Бэллингейма. Кстати, говорят, ты с ним познакомился и даже близко сошелся?
– Познакомиться не значит сойтись, – ответил сумрачно Смит, – он заходил ко мне несколько раз и больше ничего.
– Конечно, это твое дело. Ты не маленький, чтобы тебе давать советы. Ли славный малый, а вот насчет этого авантюриста Бэллингейма, мне кажется, тебе скоро придется разочароваться. Кстати не забудь, что в следующую среду я участвую в гонках. Ты обещал прийти посмотреть. До свиданья, мой друг!
Лишь только Гисти скрылся за дверью, Смит отложил в сторону трубку и засел за книги. Но несмотря на все старания, несмотря на всю недюжинную силу воли, никак не мог сосредоточиться на изучаемом предмете. Его мысли неотвязно возвращались к человеку, который жил под ним, и к витавшей над ним ужасной тайне. Странное нападение на Нортона, его ссора с Бэллингеймом – все это, казалось, имело между собою тесную связь, но она была настолько бездоказательна и призрачна, что не могла составлять явной улики против человека.
– Черт его побери! – воскликнул наконец Смит, в сердцах швыряя от себя книгу. – Который день я не могу из-за него заниматься! Надо прекратить с ним всякое общение.
Прошло десять дней, в течение которых Смит так прилежно занимался, что ничего не слышал про своих соседей. Бэллингейм заходил к нему несколько раз, но так как дверь всегда была заперта на ключ, а Смит не отзывался на стук, то он уходил ни с чем, должно быть, ругая в душе своего необщительного соседа. Но однажды, когда Смит, спускаясь по лестнице, проходил мимо комнаты Бэллингейма, его дверь с шумом отворилась и оттуда выскочил с горящими глазами Монгаузен-Ли, а за ним и сам хозяин с красным, перекосившимся от злобы лицом.
– Жалкий дурак! – шипел Бэллингейм. – Ни на что неспособный человек! Смотри, чтобы тебе не пришлось в этом горько раскаиваться!
– Возможно! – отвечал, задыхаясь, Ли. – Я уже один раз сказал, что между нами все кончено, и повторять не стану. Можешь приберечь для кого-нибудь еще свои штуки!
– Да, но помни, что ты дал слово!
– Я хозяин своего слова! Но все-таки Ева никогда не будет во власти такого негодяя, как ты. Она сделает то, что я ей скажу. Пожалуйста, чтобы твоей ноги больше не было в нашем доме. Смит невольно оказался свидетелем этой крупной размолвки, но, боясь быть замешанным в дальнейшую ссору, которая могла произойти между двумя товарищами, поспешил спуститься вниз и выйти на улицу. Должно-быть, ссора имела серьезные основания, раз Ли отказал Бэллингейму от дома и не позволил ему ухаживать за своей сестрой. Смит вспомнил, как Гисти сравнил Бэллингейма с жабой, ухаживающей за невинной голубкой, и в душе порадовался такому исходу сватовства Бэллингейма. Но какая могла быть причина такой серьезной ссоры и какую такую тайну Монгаузен Ли не имел права выдавать? Эти вопросы не давали Смиту покоя.
В этот день должно было состояться состязание между Гисти и Муненом. Масса народу стекалась к берегам реки Айсис. Яркое майское солнце светило на безоблачном небе, огромные ивовые деревья бросали черные тени на желтую песчаную дорогу, по обе стороны которой торчали низенькие, серые домики, а вдали над этим веселым, деревенским ландшафтом покровительственно возвышались две мрачные башни «almae matris» с узкими окнами, где провели лучшие годы своей юности тысячи молодых людей. Степенные профессора в длинных черных сюртуках, посредники предстоящего состязания по гребле, бледнолицые студенты, загорелые атлеты – спортсмены в разноцветных фланелевых рубашках – все, весело болтая, спешили к голубой реке, быстро катившей свои воды среди зеленых оксфордских лугов.
Опытный в вопросах спорта, сам заядлый спортсмен, Смит выбрал место, где, по его мнению, должна была произойти самая интересная, решительная борьба между противниками – гребцами. До него донесся отдаленный крик, свидетельствовавший о том, что гребцы стартовали, одобрительные крики стоявшей на берегу толпы, наконец мерные, сильные удары весел по воде. Вскоре на повороте реки показались и сами лодки. В первой под № 34 сидел Гисти, который тяжело дышал и ежеминутно оглядывался назад, а за ним на расстоянии одной лодки мчался Мунен. Смит прокричал браво своему молодцу приятелю, который никак уже не мог проиграть, посмотрел на часы и собирался уже идти домой, чтобы продолжать прерванные занятия, как почувствовал, что кто-то тронул его сзади за плечо. Обернувшись, он увидел стоявшего позади него Монгаузена Ли.
– Я вас издали узнал, – начал он застенчиво. – Не можете ли вы уделить мне полчаса времени, я хотел бы с вами поговорить. Вот моя обитель. Я живу там с Гаррингтоном. Зайдем ко мне, выпьем чашку чаю.
– Я только что собирался идти домой, – ответил Смит, – мне страшно много еще осталось зубрить. Но, если позволите, я с удовольствием зайду к вам на несколько минут. Я пришел сюда исключительно ради Гисти.
– И я тоже. Не правда ли, как он артистично греб? Куда Мунену до него! Заходите. Конечно, это не очень комфортабельное жилище, но летом здесь великолепно работается.
Они вошли в большой, квадратный, чисто выбеленный домик с зелеными дверьми и такими же ставнями, с большими деревенскими воротами, отстоявший шагах в пятидесяти от берега реки. Внутри в большой комнате, служившей рабочим кабинетом, была простая, но удобная обстановка: большой деревянный стол, такие же простые полки для книг, на стенах несколько дешевых олеографий. На столе стоял чайный прибор, а на спиртовке кипел большой металлический чайник.
– Пожалуйста, присаживайтесь. Вы курите? – предложил любезный хозяин. – Позволите вам налить чашку чаю? Как мило с вашей стороны, что вы зашли ко мне. Я знаю, что вы очень заняты, и потому-то советовал бы вам переменить квартиру.
– Зачем? – спросил удивленно Смит, выпрямившись на стуле с зажженной спичкой в одной руке и папиросой в другой.
– Вам, конечно, покажется странным и даже смешным, но я не могу объяснить вам причину подобного совета, так как я связан честным словом и клятвой, ах, ужасной клятвой. Об одном я вас должен предупредить, что Бэллингейм не безопасный сосед.
– Опасный сосед? Но почему?
– Ах, этого я не могу сказать. Послушайтесь моего совета и переезжайте куда-нибудь в другое место. Я с ним сегодня страшно поругался. Вы спускались в то время по лестнице.
– Да, я видел, как вы от него выскочили.
– Это ужасный негодяй, Смит! Вот все, что я могу вам про него сказать. Я разочаровался в нем и стал недоверчиво к нему относиться с той ночи, когда он упал в обморок – помните, вы тогда приводили его в чувство? Сегодня он открыл мне такую вещь, от которой у меня волосы стали дыбом. Он рассчитывал сделать меня своим сообщником. И этот негодяй хотел жениться на моей сестре! Счастье, что он высказался сегодня.
– Все это очень хорошо, – заметил серьезно Смит, – но, по-моему, вы или ничего не знаете, или знаете очень мало.
– Я вас только предостерегаю, а там поступайте, как знаете.
– Если есть серьезные основания, никакие обещания не могли бы удержать меня открыть страшную тайну. Неужели я не предупрежу, если буду знать, что злоумышленник хочет взорвать кого-нибудь динамитом.
– Да, но я не в силах предотвратить этого, и потому считаю своим долгом предостеречь вас. – От кого и чего предостеречь?