К. К.); переезжают тихомолкой из дома в дом, чтобы она не нашла; пишут на дверях и окнах без ведома больного: “Дома нет”, чтобы этим обмануть лихорадку и спрятать от нее больного, которого потом окуривают его же паром. В предохранение от лихорадки носят на шее змеиную или ужовую кожу, ожерелье из змеиных головок или восковые шарики, сделанные из страстной свечи».
Еще использовались специальные куклы, которые вешали в избах около печи; считалось, что они отгоняют лихорадок от дома. Автор «Словаря живого великорусского языка» и книги «О повериях, суевериях и предрассудках русского народа» В. И. Даль писал, что «от лихорадки народных средств вообще чрезвычайно много… Вот народное средство, которое я испытал раз 30 и в чрезвычайном действии коего всякому легко убедиться, хотя и не так легко объяснить его и добиться до желаемого смысла: перед приступом лихорадки, за час или более, обкладывают мизинец левой руки, а в некоторых местах большой палец, внутренней пленой сырого куриного яйца; кожица эта вскоре прилипнет плотно и присыхает, а чтобы уберечь ее, обматывают палец слегка тряпичкой. От этого средства лихорадка, не всегда, но большею частью, покидает недужного».
В заговоре, опубликованном одним из основоположников русской филологии Ф. И. Буслаевым, двенадцать лихорадок сами объясняют свои имена (текст первоисточника приведен в соответствие с современной орфографией):
Едина рече: «Мне есть имя Тресея». 2-я рече: «Мне есть имя Гнея. Гнея же как печь смоляными дровами распаляется, так же разжигает телеса человеческие». Третья рече: «Мне есть имя Ледея. Ледею же как лед студеный, так знобит род человеческий, не может тот человек и в печи согреться». 4-я рече: «Мне есть имя Гнетея. Гнетея ложится у человека под ребра и взбивает утробу. Кто хочет есть, да ест, из души вон у того человека идет». 5-я рече: «Мне есть имя Грынуша. Та ложится у человека в груди, плечи гноит, исходит харкотой». 6-я рече: «Мне есть имя Глухея. Та ложится у человека во главе, уши закладывает и главу ломит, тот человек глух бывает». 7-я рече: «Мне есть имя Ломея. Ломея же ломит, как сильная буря сухое древо». 8-я рече: «Мне есть имя Пухнея… Тако ж пущает отек на род человеческий». 9-я рече: «Мне есть имя Желтея. Желтея же, как желтый цвет в поле». 10-я рече: «Мне есть имя Коркуша. Та всех проклятие, сводит ручные жилы и ножные». 11-я рече: «Мне есть имя Гледея. Та всех проклятие, в ночи человеку сна не дает, и бесы приступают к нему, и с умом смешивается тот человек». 12-я же рече: «Невея сестра им старейшая плясавица, коя усекнула главу Иоанну Предтече, и та есть всех проклятие, поймает человека, и не может тот человек жив быти».
Если подводить итог этому краткому обзору, справедливо будет сказать, что в традиционной культуре все «лихое» имело непосредственное отношение к нечистой силе и ее проискам – даже в лихие люди, то есть в разбойники, подавались по наущению нечисти («бес попутал»). Недаром сама эта сила называлась в том числе «лихой»; главное же предназначение лихой силы – вредить человеку, и в том она, судя по образам Лиха одноглазого и сестер-лихоманок, вполне преуспевала.
Бесы, демоны, черти
Судя по сказкам и русским народным поверьям, нечистая сила настолько обильна и разнообразна на белом свете, что ее с полным основанием можно считать вездесущей: она повсеместно присутствует в дикой природе и населяет освоенное человеком пространство, неизменно досаждая людям. Как правило, отдельные «породы» нечисти различаются между собой либо местами обитания, либо родом занятий – как мы узнали, сестры-лихорадки насылают болезни, а детские духи, о которых речь пойдет впереди, пугают детей. Однако имеется в русском фольклоре и особая «порода» таких существ: их можно встретить везде и всюду, и человеку они норовят навредить, по малости или, как говорится, на полную катушку, фактически в любом деле. Это самое многочисленное «племя» злых духов – бесы или черти.
Именно бесов и чертей обыкновенно подразумевают, когда говорят о злых духах. Причем слово «дух», однокоренное со словами «душа» и «дыхание», в данном случае толкуется не как «бестелесное явление» (В. И. Даль), а как нечто вполне вещественное, осязаемое – и вредоносное; злой дух – сверхъестественное существо, злонамеренное по отношению к людям.
В представлении о «мироправлении духов», которое в традиционной культуре очевидно предшествовало церковно-христианскому представлению об «ангельском мироправлении», все на свете в восприятии древнего человека одушевлялось, при этом зло и добро поначалу не разделялись, а духи – духи природы, духи предков и иные – обеспечивали взаимодействие человека с миром.
Позднее, в том числе под влиянием христианства, сложилась двойственная картина мироздания, в которой благом ведала «крестная» сила, а зло творила сила нечистая, и основными «сеятелями зла» среди людей – заведомо враждебными людскому и божественному порядку – были признаны бесы и черти как те, кто постоянно «прельщает, искушает и с толку сбивает».
Сегодня слова «черт» и «бес» выступают, по сути, как синонимы, обозначая христианских дьяволов, больших и малых – от самого Сатаны до последнего «чертушки беспутного» (А. А. Коринфский). Однако это совмещение образов произошло довольно поздно: если выстраивать своего рода хронологию фольклорного развития, то бесы в традиционной русской культуре древнее чертей – представление о чертях проникло в русский фольклор в XVI–XVII столетиях (вероятно, из западнославянских областей), а ранее всех злых духов на Руси именовали бесами.
Словом «бес» передавали греческое «демон» в переводах Библии и этим же словом стали обозначать языческих божеств, а также их идолов (чуров), после принятия христианства. Как писал исследователь религии Ф. А. Рязановский, «замечательно, что в древнерусских письменных памятниках мы не встретили обыкновенного русского слова “черт”, такого обычного в памятниках народной словесности. Единственный памятник, где нам впервые попалось это слово, “Великое Зерцало”, где есть, например, такая повесть: “Яко не подобает рабов звати: поиде, черт, или Диавол”. Так как “Великое Зерцало” – памятник, перешедший к нам из Польши, то мы решаемся думать, что и слово “черт” польского происхождения (czart) и перешло к нам приблизительно с XVII в. В западнославянской мифологии этим именем называлось болотное божество, нечто вроде лешего».
Итак, бесы – возможно, само русское слово происходит от индоевропейского bhoi-dho-s, «вызывающий страх, ужас» – древнейшие «насельники» русских народных верований, а черти и дьяволы (еще одно общее название нечистых духов) присоединились к ним уже впоследствии.
Впрочем, в книжной культуре и в книгах для народного чтения, посредством которых – наряду с церковными проповедями и иконами – распространялось христианское вероучение, довольно долго бытовало мнение, что все эти существа различаются между собой по своим функциям. В «Абевеге русских суеверий» Михаила Чулкова, этом едва ли не самом раннем словаре русской мифологии (1786), утверждалось, например, что «черт смущает, бес подстрекает, Дьявол нудит (понуждает к злым делам. – К. К.), а Сатана знамения творит для колебания крепко в вере пребывающих». В XIX и начале XX века это различие тоже отмечалось, что подтверждается следующими поговорками: «Черт чертом, а Дьявол сам по себе». Но в наши дни все же слова «бес» и «черт» в русском языке приобрели одинаковое значение, а слово «дьявол» закрепилось как одно из имен Сатаны.
Фольклорная история происхождения бесов и чертей явно испытала сильное влияние христианства – фактически не сохранилось таких преданий, в которых появление бесов-чертей среди людей не объяснялось бы без отсылки к библейскому сюжету о падших ангелах. Когда ангелы перестали славословить Бога или просто отказались Ему повиноваться, то архангел Михаил низверг ослушников на землю: «Это-то ангелы и стали нечистыми», «претворишася в бесы и прелщают человеки». Кроме того, рассказывали, что «один из ангелов согрешил и других подговорил согрешить, вот и сделались они чертями»; вариант: «когда Адам и Ева согрешили, то промеж их и народился шут» или черт – отсюда народное прозвище нечисти «адамовы дети».
Также известны легенды, будто бесы возникли из плевка Бога или же злые духи «произошли тоже от Бога, как и весь мир, то есть по Его желанию»; другим «родителем» бесов-чертей признается Сатана, который в состязании с Богом создает из брызг земли «черные полки, ему кланявшиеся». Эта сатанинская сила, отказавшаяся служить Богу – в некоторых записях ее прямо называют «отпавшей силой», – падала с небес целых шесть недель, «аки мелкий дождь», и часть подручных Сатаны угодила в преисподнюю («тартарары»), а другая часть рассеялась по земле, обосновалась в болотах, омутах, озерах и лесах.
В фольклорных рассказах, записанных в XIX веке, когда «старое» фольклорное знание о духах природы растворилось в книжном знании об ангелах, черти нередко объединяются с лешими, водяными и другими природными духами: кто из ангелов упал в лес, те стали лешими, кто в воду – водяными и т. д.
Очутившись среди людей, бесы-черти настолько расплодились, что, как гласят отдельные предания, каждому человеку от рождения стал полагаться не только ангел-хранитель, но и свой черт, который постоянно пребывает за левым плечом «хозяина». Считалось, что «при рождении Бог посылает человеку ангела для защиты, черта для искушения». Это представление о бесчисленных бесах-чертях, всюду сопровождающих человека, нашло свое отражение в иконографии и проникло со временем в житийную и художественную литературу.
Вообще бесы незримы, как и ангелы, но по желанию способны становиться видимыми. Тогда они предстают людским взорам во всем своем демоническом безобразии.
Правда, на древнерусских изображениях, по сообщению Ф. И. Буслаева, беса часто рисовали в облике обнаженного женообразного юноши с женскими волосами, но «миниатюристы XVII в. смелее стали обращаться с личностью беса… Мастера XVII в. стали намеренно ухищряться в вымышлении отвратительных очертаний бесовских фигур»: «Фигуры и особенно лица бесов на миниатюрах древнейших русских рукописей иногда намеренно стерты или запачканы, вероятно, потому, что читатели не могли равнодушно смотреть на эту богомерзкую погань».