х народных сказок о злодействах Кощея и победе над ним последовательно «высветлялась» и получала «потешное», комическое выражение, в соответствии с советскими представлениями о потребностях юного зрителя – будущего строителя коммунизма, которому совершенно ни к чему «всякая мистика».
Налицо конфликт двух образов, причем этот конфликт не сводится к противостоянию игрового и анимационного кино: позитивный образ резко противоположен тому, который укоренен в отечественной культуре, и потому, думается, окажется недолговечным – в конце концов, в русском фольклоре, к которому по сей день продолжают обращаться творческие люди в поисках сюжетов и персонажей, не так уж много подлинных злодеев, чтобы жертвовать «каноническим» образом Кощея-злодея ради сиюминутной оригинальности.
В отечественной художественной литературе конфликт «злого» и «доброго» Кощеев отсутствует – Кощей по умолчанию олицетворяет зло. Так повелось с первого посвященного ему литературного произведения – романа Александра Вельтмана «Кощей Бессмертный. Былина старого времени» (1833). По Вельтману, Кощей в незапамятные времена был богатырем из «владычного рода», но предал побратимов и воссел правителем в стольном граде Киеве, а один из товарищей по оружию его проклял, отчего Кощей и стал, собственно, бессмертным:
Будь ты проклят, побрат Кощей, отныне до века! обратись кровь твоя в пламень! иссохни в собственном огне зависти и злобы! не покорствуй тело твое душе твоей! воспротивься душа твоя похотям тела! Жажди идти на Восток, а стопы твои да несут тебя на Запад! Богатей желаниями; нищай волею! Желай смерти и будь бессмертен! Желай жизни и умирай каждое мгновение! Будь в глазах твоих добро злом, а зло добром, хлад пламенем, а пламень хладом, любовь ненавистью, а твердая опора пропастью! Будь пленником и рабом самого себя, рабом людей, рабом жизни, рабом природы, рабом тварей, птиц, рыб, насекомых, рабом всего дышащего и неодушевленного, рабом движения и недвижности, рабом света и тьмы, рабом звука и тишины; да заключится смерть твоя в яйцо птицы Мувы, и да потонет в волнах Ливийского моря!
В том же году была опубликована «Сказка о царе Берендее, о сыне его Иване-царевиче, о хитростях Кощея Бессмертного и о премудрости Марьи-царевны, Кощеевой дочери» Василия Жуковского. В этой сказке Кощей тоже наделялся демоническим обликом:
Видят дворец Кощея бессмертного; высечен был он
Весь из карбункула камня и ярче небесного солнца
Все под землей освещал. Иван-царевич отважно
Входит: Кощей сидит на престоле в светлой короне;
Блещут глаза, как два изумруда; руки с клешнями.
Только завидел его вдалеке, тотчас на колени
Стал Иван-царевич. Кощей же затопал, сверкнуло
Страшно в зеленых глазах, и так закричал он, что своды
Царства подземного дрогнули…
Пропустим остаток XIX столетия в истории русской литературы и перенесемся сразу в век двадцатый, точнее, в последнее его десятилетие. Именно тогда в отечественной культуре утвердилось новое явление, или культурный жанр, – славянское фэнтези. В текстах этого жанра в изобилии присутствуют представители славянской демонологии, иначе говоря, фольклорной нечисти – бесы, кикиморы, домовые, Змей Горыныч, Баба Яга и, конечно, «повелитель русской нечисти» Кощей Бессмертный.
Как правило, Кощей славянского фэнтези – персонаж сугубо отрицательный, могущественный чародей и противник условной Руси.
В современной отечественной сетературе (сетевой литературе), в первую очередь в любительском славянском фэнтези и в любовных романах, Кощей не менее популярен, чем вампиры. Литературный облик Кощея в духе театрально-музыкальной и кинематографической трактовок – он правит нечистью и является главным злодеем русского фольклора для человека наших дней. Этот вывод подтверждают и результаты социологических исследований: наиболее известными антигероями сказок жители России назвали именно Кощея и Бабу Ягу. Причем за Кощея как за самого неприятного сказочного персонажа высказались 26 процентов опрошенных, по данным 2024 года.
Интересно отметить еще вот какое обстоятельство: приблизительно с начала 2010-х годов по всей стране началось состязание регионов за право владеть конкретными фольклорными персонажами как собственными брендами – то есть за право считаться родиной того или иного персонажа. Материальным воплощением этого состязания стала «Сказочная карта России», которая на самом деле имеет крайне отдаленное отношение к фольклору в строгом толковании этого термина, поскольку на ней сказочные и былинные персонажи – те же Емеля, Иванушка-дурачок, Илья Муромец, Добрыня Никитич и другие благополучно соседствуют с персонажами литературными – Чебурашкой, Хозяйкой Медной горы, Снегурочкой, Левшой, Буратино и персонажами низшей мифологии – Кикиморой, Водяным и прочими. Конечно, в этом состязании не обошлось и без Кощея Бессмертного, который, как уже не раз отмечалось, принадлежит к числу фольклорных образов, наиболее прочно укорененных в современной массовой культуре.
На сказочной карте родиной Кощея указан город Старица в Тверской области (на полпути между Тверью и Ржевом); как сказано в описании «Сказочной карты России»: на «старинном гербе Старицы изображена горбатая старуха с клюкой. По мнению местных краеведов, это и есть та самая Баба Яга, которая помогала Ивану-царевичу победить Кощея». При этом за право считаться родиной Бабы Яги выступает село Кукобой в Ярославской области. Даже на столь шатком основании место связывается с фольклорным «брендом» и ведется работа по дальнейшему укреплению этой связи. Известно даже о планах поставить в Старице памятник Кощею.
Так или иначе, Кощей продолжает жить в русской культуре – и в этом смысле в точном соответствии своему прозвищу оказывается действительно бессмертным, недаром каждый високосный год 29 февраля, в Касьянов день по старинному крестьянскому календарю, в СМИ и социальных сетях появляются призывы отметить «день Кощея».
Можно предположить, что фольклорный образ Кощея восходит к архаическим обрядам посвящения (отсюда сюжет о похищении девушки, которая временно «умирает», выходя замуж, то есть начинает новую жизнь) или к обрядам наследования власти через насильственную смерть старого правителя (по Дж. Фрэзеру). Постепенно обрядовая составляющая образа подверглась эрозии, и Кощей превратился во враждебное человеку демоническое существо, столетие за столетием обретавшее все более зримые и узнаваемые черты и занявшее определенное положение в иерархии «потусторонних» злодеев. Сегодня это положение, за редким исключением, не подвергается сомнению, и Кощей, если судить по книгам, фильмам и другим культурным продуктам, прочно владеет титулом «повелителя нечисти», пусть и присвоенным в ходе эволюции образа.
P.S. И вот, напоследок, единственное упоминание Кощея в былинах о русских богатырях «Иван Годинович»:
На ту пору, да на то время
Не шум шумит, да не гром гремит, —
Налетел-то Кощей Бессмертный,
Зарычал Кощей да во всю голову,
Мать сыра земля всколыбалася,
Сыры дубья пошаталися…
Они секлися-рубилися три часа,
И пособил ему Господи, молодцу Ивану Гудинову,
Одолеть Кощея Бессмертного.
Баба Яга
Пусть Кощей Бессмертный и повелевает русской нечистью, в фольклорных текстах гораздо чаще встречается другое имя главного «нечистого» противника сказочных героев – Бабы Яги. Конечно, утверждать следом за советским фольклористом В. П. Аникиным, что редкая волшебная сказка обходится без рассказа о ней, будет явным преувеличением, но это и вправду безусловно популярнейший персонаж русского фольклора, как традиционного, так и современного. При всем том образ Бабы Яги чрезвычайно противоречив и до сих пор во многих отношениях ставит исследователей в тупик. Что ж, попытаемся разобраться в этих хитросплетениях и раскрыть, насколько получится, хотя бы отдельные факты «биографии» Яги.
Варианты написания этого имени разнообразны и равноправны: Баба Яга, Баба-Яга, баба-яга, яга-баба, ягая баба и др. В настоящей книге принят первый вариант, когда словосочетание «Баба Яга» понимается как имя собственное.
Если появление Кощея в русской словесности, то есть в письменных источниках, удается датировать только приблизительно, то с Бабой Ягой все обстоит несколько проще: первым письменным упоминанием о ней мы обязаны М. В. Ломоносову, который в материалах к своей «Российской грамматике» (1755) сделал такую запись:
Леший, полудница, шуликун, водяной, домовой, бука, нежить, кикимора, яга баба… – вспомятовать все их действия. <…> Мы имели бы много басней, как греки, если бы науки в идолопоклонстве у россиян были.
Из этой записи следует, что, во-первых, фигура Яги уже в ту пору была широко известна, хотя бы в словесной, устной передаче, а также в лубочных картинках, и что, во-вторых, русские люди XVIII столетия почти не питали склонности к изучению собственной истории и культуры, эта склонность вошла в моду лишь в следующем веке.
Известен лубок первой половины XVIII века под названием «Баба Яга едет с крокодилом драться на свинье с пестом»; вариант: «Баба Яга деревянная нога…».
Правда, развернутое описание Бабы Яги – вполне фольклорное по своим подробностям – встречается в сочинении Василия Левшина «Повесть о дворянине Заолешанине» (1783):
Вдруг поднялся великий вихрь, деревья раздавались на обе стороны, и я увидела Бабу Ягу, скачущую на ступе, которую она, словно лошадь, погоняла железным пестом. Она была так страшна видом, что я, увидев ее, затрепетала. И можно ли не испугаться? Представьте себе пресмуглую и тощую бабу семи аршин ростом, у которой на обе стороны торчали, равно как у дикой свиньи, зубы, аршина полтора длиною, притом же руки ее украшали медвежьи когти; она приблизилась, схватила меня и помчала с собою. И хотя телохранители, со мною бывшие, и пустили в нее тучу стрел, но те ей никакого вреда не сделали. Я плакала безутешно, а особенно когда увидела, что Баба Яга, готовясь обедать, вынула из печи зажаренного мальчика лет шести; я не могла ожидать и себе иной участи, кроме как насытить алчность моей хищницы. Но Баба Яга обнадежила меня тем, что она, почитая мое происхождение, удостаивает меня принять в свои дочери и поверяет потому свое стадо. Я участь мою сочла счастливою, и всякий бы тех же, надеюсь, был мыслей, потому что лучше княжеской дочери быть пастушкою Бабы Яги, чем жарким на ее столе.