Это сочинение Левшина послужило источником для поэмы Некрасова «Баба Яга, Костяная нога. Русская народная сказка в стихах. В осьми главах», опубликованной анонимно в 1841 году. Левшин многое сделал для популяризации русского фольклора у образованной части общества, но все-таки его произведения были далеки от массового читателя и воспринимались как своего рода литературные курьезы.
Первый же собственно фольклорный текст, в котором действует Яга, был записан и опубликован в 1820 году в статье этнографа-любителя М. Н. Макарова о русских праздниках с пометкой: «Баба Яга была страшное и уродливое чудовище».
С этих дат и начинается отсчет бытования образа Бабы Яги в отечественной письменной культуре, а любые ссылки на будто бы найденные более ранние упоминания о ней представляют собой всего-навсего лингвистические и культурологические реконструкции.
В собрании сказок А. Н. Афанасьева Баба Яга выступает персонажем добрых трех десятков текстов и предстает в том своем «хрестоматийном» облике, который закрепился за ней в русской культуре XIX и XX столетий, – это безобразная и злобная старуха-ведьма, обитающая обыкновенно в избушке на курьих ножках, что стоит где-то в лесу: «На краю края земли, где небо ясное / Как бы вроде даже сходит за кордон», если процитировать «Песню о несчастных лесных жителях» Владимира Высоцкого, – или под землей; она враждебна «русскому духу» и так и норовит съесть героя, которого привела к ее избушке путь-дорога; впрочем, герой хитростью или силой непременно одолевает Ягу и получает от нее желаемое – совет, подсказку, чудесный предмет или помощника.
Любопытно, кстати, что на сказочной карте России местом «рождения» и местоположением избушки Бабы Яги указано село Кукобой на северо-востоке Ярославской области, в лесах Пошехонья; действительно, окрестные глухие чащобы даже в наши дни мнятся дикими и непроходимыми, а в былые времена они и вовсе казались, скорее всего, непреодолимой преградой, которая как бы замыкала освоенное человеком пространство, отделяя людское от мира потустороннего. Так что эта географическая привязка фольклорного «элемента» к фактической точке на карте выглядит вполне обоснованной, и неудивительно поэтому, что «сказочный» брендинг в данном случае работает на благо территории, привлекая все новых туристов.
Итак, первые факты «биографии» Яги – условные дата и место рождения – установлены, и можно переходить к следующим, наиболее спорным среди которых является, пожалуй, само имя этого персонажа. По одной из версий, слово «Яга» (или «Ега», как указано в словаре В. И. Даля) восходит к праславянскому корню со значением «досада, раздражение, гнев» или к корню со значением «немощь»; по другой версии, оно образовано от праславянского же корня со значением «змея, гадина» или от корня со значением «яркий свет, обжигающий огонь»; что касается получившего известную популярность в последние годы толкования, будто имя «Яга» связано со словом «йога» (то есть с древними целительными практиками), это толкование в духе так называемой «народной этимологии», примером которой может служить, скажем, печально знаменитое утверждение «этруски – это русские», лишено сколько-нибудь достоверных оснований и должно угодить в копилку лингвистических казусов заодно с прочими образцами полета любительской фантазии.
Раз уж речь зашла о «народной этимологии», нельзя не затронуть, хотя бы кратко, такое расхожее суждение, будто в традиционной культуре Бабу Ягу могли еще называть Бабкой Ёжкой. Это суждение сегодня настолько распространено, что выпускаются художественные тексты и мультипликационные фильмы, в названиях которых присутствует данное имя, а уж Рунет и подавно пестрит «доказательствами» тождества Ёжки и Яги: «Ёшка, правильнее – Ёжка, народное уменьшительное от “Яга”», «Ёшкин кот – это кот Бабки Ёжки, Яги» и т. д. Фонетически подобное производное не нарушает принципов и законов русского словообразования, однако пара «Яга – Ёжка» не имеет ни малейшего отношения к традиционной культуре, это изобретение советского времени, той поры, когда русский фольклор после эпохи гонений и запретов 1920-х годов был частично «реабилитирован», но при этом угодил в категорию произведений для детей. Советские поэты стали использовать фольклорные образы в своих стихах – и кто-то из них первым употребил уменьшительно-ласкательное слово «Ёжка» вместо сурового слова «Яга», благо слово «Ёжка» куда больше походило детской тематике произведений и проще рифмовалось («гармошка», «сапожки» и т. п.). Именно так слово «Ёжка» проникло в повседневную речь и постепенно приобрело свое сегодняшнее значение, которое фиксируют даже академические словари; с фольклорной же традицией оно, повторимся, никак не связано.
Облик Бабы Яги внушал отвращение и страх, что подтверждается уже наиболее ранними записями фольклорного материала; так, в статье М. Н. Макарова приводилось такое стихотворное описание Яги:
Ростом – древний дуб высокий,
Толщиной – огромна печь!
Красота ее – гриб старый,
Взор – всех хныкать заставлял,
Пешей сроду не ходила,
А любила все скакать!
Вообще, если пренебречь привычными для сказок преувеличениями и свойственной сказочным текстам фольклорной ритмикой, красочные описания Бабы Яги отражают архаическую демоническую природу ее образа и позволяют предполагать в этом персонаже существо из другого, нечеловеческого мира.
Особый признак Яги – ее нога, как правило, костяная, а еще золотая, деревянная или железная; эпитет «костяная нога» принято толковать как указание на принадлежность Яги к иному миру, ведь костяные ноги – у скелетов, то есть у мертвецов. В некоторых сказках единичная Яга разделяется на трех сестер-ведуний, и тогда выясняется, что у одной деревянная нога и оловянный глаз, у второй – костяная нога и серебряный глаз, а у третьей – стальная нога и золотой глаз. Металлический глаз и сам факт одноглазия Яги в этом случае тоже служат обозначением потусторонней природы персонажа.
Местом жительства Яги обыкновенно выступает избушка или «хатка» на курьих ножках, стоящая в «дремучем лесу», «в лесу на поляне», или «в лесу за тридцать озер», или «за тридевять земель, в тридесятом царстве, за огненной рекою». Иногда эта избушка может стоять в чистом поле или на горе, но чаще всего она располагается именно в лесу, на границе освоенного, покоренного человеком пространства и дикой природы. Главная отличительная особенность избушки Яги – курьи лапы вместо фундамента: «Стоит хатка на курьих лапках, на собачьих пятках».
Избушка стоит неподвижно, в некоторых сказках говорится, что она «повертывается», но имеется в виду, что она способна вращаться и ее необходимо повернуть; обычно она обращена к герою сказки тыльной стороной, и для того, чтобы попасть внутрь, нужно произнести «заветные» слова: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом!»
Причем избушку нельзя обойти самому, потому что вокруг нее «тьма кромешная» либо дом плотно обнесен частоколом с насаженными на колья черепами, и приходится просить, чтобы изба развернулась. Местоположение избушки Яги в сказках побудило замечательного советского фольклориста В. Я. Проппа увидеть в этом жилище своего рода сторожевую заставу на рубеже человеческого и нечеловеческого миров: «Эта избушка – сторожевая застава. За черту он (герой. – К. К.) попадет не раньше, чем будет подвергнут допросу и испытанию, может ли он следовать дальше». Сама же Яга оказывается сторожем или хранителем границы между мирами.
Иногда вместо избушки сказки поселяют Ягу в каменных палатах или в тереме, но вариант проживания Яги в лесной избушке встречается куда чаще, поэтому другие места ее обитания можно счесть позднейшими вставками в фольклорные тексты под влиянием лубочной литературы и народных представлений о жилищах, подобающих власть имущим.
Курьи ножки избушки Яги – по всей видимости, вовсе не птичьи лапы, а курные столбы, то есть окуренные дымом подпорки, на которые ставились в старину славянские «избы смерти», срубы с прахом покойника внутри. Если Яга – страж дороги в потусторонний мир, на «тот свет», то ее избушка должна обладать соответствующими внешними характеристиками, понятными герою сказки, и курьи ножки как раз и играют роль такого указателя. Позднее, в конце XIX и в XX столетии, выражение «курьи ножки» стали толковать буквально, благодаря чему на картинах, книжных иллюстрациях и в игровом и анимационном кино избушка Яги получила птичьи лапы.
При всем том функции Бабы Яги в русских сказках отнюдь не сводятся только к охране границы между мирами. Тот же В. Я. Пропп, изучив корпус русских волшебных сказок и поведение Яги в этих сказках, выделил несколько типов – это Яга-дарительница, Яга-воительница и Яга-похитительница, а другие исследователи добавили к этому списку Ягу-чародейку, Ягу-мстительницу и Ягу – коварную советчицу. Большинство этих типов отрицательны, и даже условно положительный тип (дарительница) нередко совершает то или иное доброе дело по принуждению, а не по своей воле; в целом же Баба Яга неизменно выступает в сказках как отрицательный персонаж, и такое восприятие бытует по сей день, так что предпринимаемые в современной массовой культуре попытки переосмыслить ее образ, сделать Ягу более «позитивной», склонить к добру вряд ли можно признать успешными.
Яга-дарительница дает герою сказки полезные советы или вручает какой-либо чудесный предмет. Как правило, поначалу она ведет себя неприязненно, кричит: «Фу-фу! Русским духом пахнет!» и даже грозит съесть незваного гостя, но тот напоминает о правилах гостеприимства: «Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напои-накорми, в баню своди, да после и спрашивай», – после чего Яга меняет гнев на милость, становится приветливой хозяйкой и делится с героем чем-то полезным: советом, подсказкой, чудесным клубочком, который укажет путь к цели, сапожками-самоходами, золотым блюдечком, в котором видно происходящее далеко от избушки, конем или птицей.