В последние годы образ Бабы Яги получил еще одно истолкование – в ней усмотрели древнерусскую «икону феминизма». Дескать, она живет одна в лесу, без мужа, мудра и опытна, дает советы путникам мужского пола, которые без ее советов ни на что не способны, а потому ее можно и нужно признать «первой русской феминисткой». Если сопоставить это толкование с приведенной выше неоязыческой интерпретацией образа Яги как ипостаси Великой Матери и вспомнить, что архаическая Яга явно обладала мифологической, стихийной природой, феминистическая точка зрения на Ягу, сама по себе не слишком убедительная, полностью утратит смысл: Баба Яга – не самостоятельная «во всех отношениях» женщина, а порождающее и одновременно губительное начало, воплощенное в женской фигуре.
Итак, в рядах русской нечисти Баба Яга занимает совершенно особое положение – так было двести лет назад, когда записывались первые фольклорные тексты о ней, так остается и сегодня. Образ Яги чрезвычайно многозначен, его попросту невозможно истолковать каким-то одним образом, и это лишний раз свидетельствует в пользу архаической природы персонажа. Если сегодняшняя линия на «облагораживание» Яги сохранится в культуре, однажды Яга, без сомнения, окончательно утратит свои древние зловещие черты, но это будет уже совсем другая Баба Яга, так что будем ценить хотя бы то немногое, что нам известно о ней из минувших времен.
Лихо одноглазое и девки-лихоманки
Ни в одном фольклорном тексте не описывается иерархия русской нечисти, однако она, безусловно, существует – ее выстраивают исследователи, изучая фольклорные тексты, от былин и сказок до заговоров и пословиц. В этой иерархии можно выделить несколько уровней.
Самый верхний уровень занимают главные злодеи русского фольклора – Кощей Бессмертный и Баба Яга, а также пришедший в фольклор из христианской религии «Лукавый», то есть дьявол.
Демонические существа, которые обладают индивидуальностью, подобно главным злодеям, носят имена собственные; о них и пойдет речь в настоящем очерке.
К существам этого второго уровня «нечистой» иерархии принадлежат олицетворения всевозможных напастей – прежде всего жизненных неудач – Лихо, Невстреча, Недоля, Горе-Злосчастие и прочие, а также различных болезней – сестры-лихоманки, они же трясавицы. Все эти фольклорные персонажи носят собственные имена, хотя воплощают собой абстрактные понятия, и это обстоятельство явно ставит их особняком от остальной нечисти. По степени злодейства они уступают Кощею и Яге, а потому остаются лишь помощниками и пособниками главных фольклорных злодеев, преследуя род людской по «указаниям свыше».
Перед тем как приступить к описанию Лиха и родственных ему фольклорных персонажей, кажется вполне уместным и даже необходимым кратко затронуть традиционные представления о человеческой судьбе как таковой в русской народной культуре.
Считалось, что человек рождается на свет с предопределенной долей – уделом, участью, «написанной на роду». Исходно бытовала вера в то, что доля нейтральна, не хороша и не плоха, поэтому в разговорах о ней обычно уточняли – «добрая доля», «лихая доля»; то есть доля как бы задана от рождения, а человек своей жизнью исполняет эту «программу». Однако позднее сложилось понимание доли как чего-то сугубо положительного (удачи, благополучия и т. д.). Одновременно в фольклор вошла и недоля – дурная, скверная доля, обособленная сущность, причем такую сущность, ввиду ее очевидной недоброжелательности к человеку, стали причислять к нечисти.
Для народной культуры вообще характерно персонифицировать различные тяготы и невзгоды жизни в образах злонамеренных существ, которые изводят людей. Они сопровождают человека по всей его жизненной стезе. Именно об этом писал Федор Сологуб в стихотворении «Лихо» (1893):
Кто это возле меня засмеялся так тихо?
Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!
Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,
Лихо стояло и возле крестильной купели,
Лихо за мною идет неотступною тенью,
Лихо уложит меня и в могилу.
Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью,
Кто тебе дал эту силу?
Недоля – она же Тоска-Кручина, Нужда (Нужа), Беда, Лихо, Горе и Бессчастье – описывается как самостоятельный вредоносный персонаж в нескольких сказках из сборника А. Н. Афанасьева и из других собраний, а наиболее цельное представление о ней дает анонимная авторская «Повесть о Горе-Злосчастии», написанная в XVII столетии с широким привлечением фольклорного материала. Впрочем, о происхождении Горя в этом тексте ничего не сказано, говорится лишь, что Горе привязывается к людям, что его не прогонишь, сколько ни старайся.
В народных песнях происхождение Горя уточняется – оно появляется на свет «от сырой земли», «из-под камешка из-под серого» (или белого), «из-под ракитового куста» (ракита – одно из мест обитания чертей), «из-под мосточка Калинова» (Калинов мост над рекой Смородиной соединяет миры мертвых и живых в народных поверьях). То есть Горе явно обладает «нечистыми», бесовскими свойствами, что и позволяет отнести этот персонаж во всем разнообразии его проявлений к русской нечистой силе.
Одним из вариантов Горя-Недоли в сказках выступает Лихо одноглазое, которое обыкновенно является наполовину в людском, наполовину в чудовищном облике. Так, в одной сказке это старая «высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая»; в другой сказке это «громадный и тучный великан; голова на покути, ноги на печке; ложе под ним – людские кости». Еще говорится, что великан слеп, питается людьми («подало ему Лихо человечью голову и потчует»), а проживает он в железном замке, окруженном частоколом «из человечьих костей, черепа воткнуты сверху». Женский облик Горя-Лиха и склонность Лиха к людоедству побуждают исследователей усматривать в этом образе фигуру, близкую к фигуре Смерти и к «тому свету».
Одноглазость Лиха роднит его с древнегреческими циклопами; исследователи считают сказку «Лихо одноглазое» из сборника А. Н. Афанасьева, в которой герой-кузнец спасается от Лиха, натянув на себя овечью шкуру, русской обработкой «бродячего сюжета», лучше всего известного по истории об Одиссее и циклопе Полифеме.
По мнению исследователей, и слепота, и одноглазость Лиха – типичные признаки существ из иного, потустороннего мира, следовательно, Лихо можно с полным на то основанием признать нечистью. В «Повести о Горе-Злосчастии» само Горе-Злосчастие предъявляет другие признаки своей инаковости, чуждости людской среде: «В тот час у быстрой реки скачет Горе из-за каменя: босо, наго, нет на Горе ни ниточки, еще лычком Горе подпоясано». Вдобавок Горе-Лихо – оборотень, умеющий принимать множество обличий.
Иногда «лихим» в местных говорах называли дьявола или черта, что опять-таки говорит в пользу причисления Лиха к нечисти. Тут нелишним будет вспомнить и распространенные в традиционной культуре представления о «лихом глазе», то есть о сглазе или порче, якобы насылаемых теми, кто знается с нечистой силой (колдуны и ведьмы); все перечисленное доказывает, что Лихо и родственные с ним персонажи наделялись в народном воображении демоническими, «нечистыми» чертами.
В сказках герои отправляются искать Лихо в нарушение запрета, который сохранился до наших дней в известной поговорке «Не буди лихо, пока оно тихо». Чаще всего на поиски их зовет обыкновенное праздное любопытство: «Я горя никакого не видал. Говорят, лихо на свете есть; пойду поищу себе лихо». Как нередко бывает в повседневной жизни, такое любопытство оборачивается печальными последствиями, а избавиться от Лиха-Горя-Недоли очень и очень непросто.
Об этом говорится и в стихотворении Николая Клюева «Обидин плач» (1908):
Только я, млада, на гульбище
Выйду в старо-старом рубище,
Нищим лыком опоясана…
Притулятся на завалины
Старики, ребята малые —
Диво-дивное увидючи,
Промежду себя толкуючи:
«Чья здесь ведьма захудалая
Ходит, в землю носом клюючи?
Уж не горе ли голодное,
Лихо злое, подколодное,
Забежало частой рощею,
Корбой темною, дремучею…»
Оттого в заветный праздничек,
На широкое гуляньице
Выйду я, млада, непутною,
Стану вотдаль немогутною,
Как кручинная кручинушка…
Лихо бессмертно, как Кощей, и его можно только припрятать – в одной сказке Горе запирают в сундук, в другой заманивают в яму, где раньше был клад, и придавливают камнем, в третьей – затыкают в кувшине, а кувшин бросают в прорубь. Но рано или поздно найдется тот, кто откопает Лихо-Горе или выпустит его из кувшина, как происходит в сказке о бедном и богатом братьях – бедный избавился от Горя, зарыв сундук с нечистью внутри, и разбогател, а богатый позавидовал брату, выспросил у него, где зарыто Горе, и откопал сундук.
«Ступай, – говорит, – к моему брату, разори его до последней нитки!» – «Нет! – отвечает Горе. – Я лучше к тебе пристану, а к нему не пойду; ты – добрый человек, ты меня на свет выпустил! А тот лиходей – в землю упрятал!» Немного прошло времени – разорился завистливый брат и из богатого мужика сделался голым бедняком.
В культуре XX века и в современной культуре образ Лиха одноглазого не слишком популярен и, конечно, не выдерживает сравнения ни с Кощеем, ни с Бабой Ягой. Тем не менее отдельные авторы и сценаристы все-таки дают себе труд погрузиться в русский фольклор до такой глубины, чтобы отыскать в фольклорных «запасниках» не только всем известных персонажей, но и менее «раскрученных» сверхъестественных существ. Прежде всего нужно вспомнить пролежавший на полке более ста лет художественный фильм актера и режиссера Николая Ларина «Лихо одноглазое» (1916), по сюжету которого главный герой, мужик Тихон, по наущению Лиха впадает в грех и совершает различные преступления; этот фильм кинокритики назвали «предтечей отечественного мистического триллера». В советском сказочном кино Лихо появилось в фильме «Там, на неведомых дорожках» (1982), поставленном по мотивам сказочн