Эбби фыркнула и вздохнула.
— Он не хотел пропускать её, Мер. Ему плохо от этого. Не делай все еще хуже.
— Отлично, — сказала я. — Но я не оставлю тебя здесь одну. Я останусь, пока он не явится сюда.
Эбби обняла меня, и я опустила подбородок на её плечо, оглядывая мрачную комнату. Она так изменилась с тех пор, как я впервые вошла в дверь в наш первый год. Трэвис настоял, чтобы Эбби обустроила для себя комнату Шепли, когда он съехал вскоре после их свадьбы. Вместо дорожных знаков и постеров с рекламой пива стены были украшены картинами, свадебными фото и семейными фотографиями с Тотошкой. Там было полно ламп, столов и керамических украшений.
Я повернулась, посмотрев на полные холодной еды тарелки на небольшом обеденном столе. Свеча догорела до засохших потеков воска, почти касавшихся обработанного дерева.
— Ужин вкусно пахнет. Я обязательно ему это припомню.
Шепли прислал мне сообщение, и я быстро набрала ответ.
— Шеп? — спросила Эбби.
— Да. Он думал, я уже дома.
— Как дела?
— Он чистый фрик, Эбби. Как ты думаешь, у нас дела? — сказала я с отвращением.
— Вы все были в бешенстве, когда твои родители сказали, что ты не можешь приехать с ним. Вы оба полтора года хандрили в общаге. Наконец, они сдались, а теперь ты ненавидишь это.
— Я не ненавижу. Я боюсь, что он возненавидит меня.
— Уже почти три года, Мер. Если бы Шепли мог чувствовать к тебе что — либо кроме обожания, сомневаюсь, что возненавидел бы тебя из — за пары грязных носков.
Я притянула колени к груди, почти захотев, чтобы это был он в моих объятьях.
Мне часто было интересно, когда моменты, проведённые рядом с Шепли или в мыслях о нем, перестанут вызывать во мне так много чувств, но с течением времени мои чувства становились только сильнее.
— Мы выпускаемся в следующем году, Эбби. Ты можешь в это поверить?
— Нет. Тогда нам и правда придется быть взрослыми.
— Ты стала взрослой еще в детстве.
— Правда.
— Я все думаю, что он сделает мне предложение.
Эбби вскинула бровь.
— Когда он произносит мое имя по — особенному или мы идём в сказочный ресторан, я думаю, что это случится, но он никогда этого не делает.
— Он предлагал тебе, Мер, помнишь? Ты сказала «нет». Дважды.
Я вздрогнула, вспоминая то утро на пляже и несколько месяцев спустя, свет от свечей, блестевший в его глазах, домашнюю пасту и огромное разочарование на его лице.
— Но это было в прошлом году.
— Ты думаешь, что упустила свой шанс, да? Ты думаешь, он больше никогда не наберется мужества, чтобы спросить тебя снова. — Я не отвечала, но она продолжила: — Почему бы тебе не спросить его?
— Потому что я знаю — для него важно, чтобы спросил именно он.
Мысль сделать предложение Шепли приходила мне в голову, но я вспомнила, что он сказал о той новости, когда Эбби предложила Трэвису руку и сердце. Это беспокоило его почти так же сильно, как понимание того, что он был так традиционен в этом вопросе. Шепли считал, что делать предложение было его задачей как мужчины. Я не понимала, что если не буду готова, когда он сделает предложение, то он перестанет спрашивать.
— Ты хочешь этого? Чтобы он спросил тебя снова?
— Конечно, хочу. Мы не должны жениться сразу же, правда?
— Правда. А почему ты так спешишь обручиться? — спросила она.
— Я не знаю. Кажется, ему скучно.
— Скучно? С тобой? Не он ли только что написал сообщение, чтобы проверить, как ты?
— Да, но….
— Тебе скучно?
— Скучно — это неверное слово. Ему некомфортно. Мы топчемся на месте, и я вижу, что это беспокоит его.
— Может, он ждет от тебя знака, что ты готова?
— Я оставляла их направо и налево, разве что кроме знаменитого «Нет» Америки. У нас негласное соглашение не говорить об этом.
— Может, тебе стоит сказать ему, что ты готова, когда он будет готов снова спросить.
— А если не будет?
Эбби поморщилась.
— Мер, мы говорим о Шепе. Он, вероятно, борется с собой, чтобы не делать тебе предложение каждый день.
Я вздохнула.
— Речь не обо мне. Я здесь ради тебя.
Она нахмурилась.
— Я почти забыла.
Дверная ручка зашевелилась, и дверь распахнулась.
— Гулька? — крикнул Трэвис. Его выражение лица увяло, когда он увидел еду на столе, а потом посмотрел на нас, сидевших вместе на диване.
Глаза Эбби засветились, когда он подбежал к дивану и опустился перед ней на колени, обхватив руками её тело и зарывшись лицом в колени.
Шепли, улыбаясь, стоял в дверном проеме.
Я лучезарно улыбнулась ему.
— Ты подлый.
— Он заказал обратный рейс. Я должен был забрать его из ФПО здесь, в городе. — Он закрыл за собой дверь и ухмыльнулся, скрестив руки. — Я думал, у него сердечный приступ случится до того, как мы приедем сюда.
Нос Эбби сморщился.
— ФПО? Ты имеешь в виду этот крошечный аэропорт сразу за городом? — она посмотрела на Трэвиса. — Чартерный самолет? Сколько это стоило?
Трэвис посмотрел на нее, качая головой.
— Неважно. Я просто должен был добраться сюда, — он посмотрел на меня. — Спасибо, что посидела с ней, Мер.
Я кивнула.
— Конечно. — Я встала, улыбаясь Шепли. — Я провожу тебя домой.
Шепли открыл дверь.
— После тебя, малышка.
Я помахала на прощание Трэвису и Эбби, но они не заметили, потому что он почти вгрызался в её лицо.
Шепли держал меня за руку, когда мы спускались по лестнице к нашим машинам. Чарджер, припаркованный рядом с моей поцарапанной и грязной красной Хондой, сиял как новенький. Он открыл дверь, и запах дыма ударил мне в нос.
Я помахала рукой перед лицом.
— Как отвратительно. Если ты так любишь свою машину, почему разрешаешь Трэвису курить в ней?
Он пожал плечами.
— Я не знаю. Он никогда не спрашивал.
Я ухмыльнулась.
— Что бы сделал Трэвис, если бы однажды ты не позволил ему делать так, как ему все время хочется?
Шепли поцеловал уголок моего рта.
— Я не знаю. Что бы ты сделала?
Я моргнула.
Выражение лица Шепли отразило весь ужас.
— О, дерьмо. Просто вырвалось. Я не имел в виду то, как это прозвучало.
Я схватила свои ключи.
— Все нормально. Увидимся дома.
— Детка, — начал он.
Но я уже была на полпути к Хонде.
Я села на потертое водительское сиденье своего старенького хэтчбека, заводя его, хоть я и хотела посидеть немного и поплакать. Шепли выехал задом, а я последовала за ним.
Я не была уверена, что было хуже — слушать непреднамеренно сказанную правду или видеть ужас в его глазах после того, как он это сказал. Шепли чувствовал себя тряпкой по отношению ко всем, кого любил, включая меня.
Шепли
Я въехал на закрытую парковку рядом с Хондой Америки и вздохнул. Рулевое колесо скрипело, когда я сжимал и разжимал руки с побелевшими костяшками. Выражение лица Америки, когда я ляпнул не подумав, было таким, каким я его еще никогда не видел. Если я сказал что — то глупое, в её глазах был бы виден гнев. Но я не разозлил её. Это было что — то похуже. Не желая этого, я обидел её, глубоко задел.
Мы жили в трех домах от Трэвиса и Эбби. В нашем здании было меньше студентов и больше молодых пар и семей. Парковка была полна, остальные жильцы уже были дома и спали.
Америка вышла. Дверца машины скрипнула, когда она резко закрыла её. Она пошла к тротуару безо всяких эмоций на лице. Я научился оставаться спокойным во время споров, но Америка была эмоциональной, и любая её попытка спрятать эмоции никогда не удавалась.
Жизнь с моими двоюродными братьями отлично научила меня обращаться с такими упертыми людьми, как Америка, но влюбленность в самоуверенную и сильную женщину иногда заставляла меня бороться с моей собственной неуверенностью и слабостями.
Она подождала, пока я выйду из Чарджера, а потом мы вместе пошли к нашей квартире внизу. Она молчала, и одно лишь это уже заставляло меня нервничать еще больше.
— У меня не было времени приготовить что — нибудь до того, как я ушла к Эбби, — сказала она, заходя на кухню. Она обошла барную стойку и замерла.
— Я приготовил, прежде чем забрал Трэвиса.
Она не обернулась.
— Но я сказала, что все сделаю.
Дерьмо.
— Все хорошо, малышка. Это не заняло много времени.
— Тогда я думаю, мне следовало бы найти время приготовить, прежде чем я ушла.
Дерьмо!
— Я не это имел в виду. Я был не против.
— Я тоже, вот почему я сказала, что приготовлю. — Она швырнула сумочку на стойку и исчезла в коридоре.
Я слышал её шаги, как она зашла в комнату, и как хлопнула дверь ванной.
Я сел на диван, закрыв лицо руками. Наши отношения не были такими уж прекрасными в последние несколько месяцев. Я не знал точно, было ли это потому что она была несчастна, живя со мной, или она была несчастна со мной. В любом случае, это не сулило ничего хорошего для нашего будущего. Ничто не пугало меня больше, чем это.
— Шеп? — позвал тихий голос из коридора.
Я повернулся, увидев Америку, выходящую из темноты в тускло освещенную гостиную.
— Ты прав. Я слишком властная, и я жду, что ты всегда будешь мне уступать. Если нет, то я закатываю истерику. Я не могу продолжать поступать так с тобой.
Кровь застыла у меня в жилах. Когда она села рядом со мной, я инстинктивно отклонился, боясь боли, которую она могла причинить мне, сказав слова, которых я больше всего боялся.
— Мер, я люблю тебя. Что бы ты ни думала, перестань.
— Прости, — начала она.
— Стоп, черт возьми.
— Я стану лучше, — сказала она, и слезы заблестели в её глазах. — Ты не заслуживаешь этого.
— Подожди. Чего?
— Ты слышал меня, — сказала она, казавшись смущенной.
Она снова исчезла в коридоре, и я встал, следуя за ней. Я открыл дверь в нашу темную спальню. Лишь луч света просачивался из ванной, освещая заправленную кровать и тумбочки с грудой журналов, учебников и нашими черно — белыми снимками.