Я не считаю себя плохим человеком. Хотя… Судите сами. Только сначала я должна все объяснить. А для этого надо вернуться на три месяца назад, в день нашей годовщины.
2. Утро годовщины
Пятница, 8 июля
Мы с Марком проснулись до рассвета. Сегодня наш праздник. Годовщина первого дня знакомства.
Мы остановились в бутик-отеле с пабом на побережье, в Норфолке. Марк нашел его в приложении к «Файненшнл таймс»: «Как потратить». Он выписывает газету, хотя читать успевает только приложения. Впрочем, не соврали, отель действительно оказался «уютным загородным оазисом». И я рада, что мы выбрали именно этот способ потратить деньги. Строго говоря, они пока не мои, однако, надеюсь, скоро станут.
Отель и вправду представляет собой идеальное гнездышко – свежие дары моря, холодное пиво, кашемировые пледы. «Челси на море», как называют его путеводители.
Последние три дня мы гуляли, пока ноги не начинали гудеть от усталости, а щеки – гореть от английского солнца и ветра. Наши волосы пропитались запахом леса и соленого моря. Прогулки, постель, купание, вкусная еда. Божественно.
Отель построили в тысяча шестьсот пятьдесят первом году как постоялый двор для работников таможни, останавливавшихся здесь на пути в Лондон, и среди его постоянных клиентов числится знаменитый уроженец Норфолка, победитель Трафальгарской битвы, вице-адмирал Горацио Нельсон. Флотоводец останавливался в пятом номере, рядом с нашим, и приходил сюда по субботам получать свои депеши все пять лет вынужденной безработицы. Интересно, что даже у лорда Нельсона были периоды безработицы. А я-то всегда думала, что, однажды попав в военно-морской флот, остаешься в нем навсегда. Оказывается, нет. Такое случается даже с лучшими из нас. Кроме того, за годы существования отеля в нем проводились многочисленные мероприятия: аукционы по продаже скота, выездные сессии судов и фестивали в честь Джейн Остин со всеми их радостями.
Буклет на журнальном столике в нашем номере восторженно сообщал, что в помещении малой столовой на первом этаже проходили предварительные слушания по делу печально известных бернемских убийц. Усомнившись в их известности, печальной или нет, поскольку никогда о них не слышала, я продолжила чтение.
История началась в тысяча восемьсот тридцать пятом году с того, что жену сапожника вдруг ужасно затошнило прямо во время семейного обеда, на глазах у супруга. Вскоре выяснилось, что миссис Тейлор, которую затошнило, отравили мышьяком. Кто-то подмешал отраву в муку, хранившуюся в кладовой, и при вскрытии в тканях желудка умершей обнаружили следы яда. Расследование установило, что мистер Тейлор крутил роман с соседкой, некой миссис Фанни Биллинг, которая незадолго до происшествия приобрела в местной аптеке мышьяка на три пенни. Он каким-то образом попал в мешок с мукой в доме Тейлоров, а оттуда – в клецки, оборвавшие жизнь миссис Тейлор. Видимо, мистер Тейлор в тот вечер от клецек отказался. Возможно, он придерживался безуглеводной диеты.
В ходе расследования выяснилось, что в тот день в доме четы Тейлор побывала некая миссис Кэтрин Фрэри, и люди слышали, как она наставляла Фанни перед допросом: «Стой на своем, и нам ничего не сделают».
Дальнейшее расследование установило, что муж и ребенок Кэтрин скоропостижно скончались за две недели до случившегося.
Тут уж заподозрили неладное. Желудки супруга и ребенка Кэтрин Фрэри отправили в Норвич, и анализ подтвердил наличие в них мышьяка. Свидетель из дома Тейлоров заявил, что Кэтрин навещала миссис Тейлор и добавила в кашу для больной белый порошок из бумажного пакетика, тем самым отравив ее во второй раз, теперь уже смертельно. Неделей ранее сообщницы тем же способом отравили невестку Кэтрин.
Кэтрин и Фанни были повешены в Норвиче за умышленное убийство своих мужей, миссис Тейлор, а также ребенка и невестки Кэтрин. Согласно «Еженедельному вестнику Найлса», 17 октября 1835 года преступницы «отправились в вечность на глазах у огромной толпы, состоящей из двадцати или тридцати тысяч зрителей, более половины из них – женщины». «Отправились в вечность». Милое выражение.
Странно, что историю «бернемских убийц» включили в информационный буклет отеля, учитывая его типичный контингент.
В половине пятого утра звонит будильник, и мы покидаем уютное гнездышко из гусиного пуха и египетского хлопка. Молча натягиваем приготовленную с вечера одежду: тонкие хлопчатобумажные футболки, джинсы, шерстяные свитера, которые пригодятся, пока не выйдет солнце, крепкие ботинки. Я делаю кофе в маленькой полуавтоматической кофеварке, а Марк тщательно причесывается в ванной. Нет, мой жених не показушник, однако, подобно большинству мужчин за тридцать, он уделяет слишком много времени прическе. Мне импонирует это маленькое несовершенство – крошечная трещинка в идеальном образе. Я собираюсь быстрее, чем он. Кофе мы пьем уже полностью одетые, сидя на застеленной кровати, с открытыми окнами. Марк молча обнимает меня за плечи. Мы еще успеем запрыгнуть в машину и попасть на пляж до рассвета. Восход сегодня в пять ноль пять – так написано в информационном листке, лежащем возле кровати.
В относительной тишине доезжаем до Холкем-Бич. Хотя мы вместе, каждый думает о своем, в одиночку сражаясь с еще не выветрившейся сонливостью. Наш ритуал. Знаете, как порой бывает? В вашу жизнь прокрадывается немного волшебства, и вы лелеете его, будто экзотический цветок. Все это мы уже проделывали, такова традиция. Утро нашей годовщины. Мы въезжаем на парковку, и я задумываюсь, будем ли мы так же отмечать этот день после свадьбы, до которой осталось два месяца. Или нашим новым праздником станет день бракосочетания?
Мы выходим из машины, и нас окружает густая тишина Холкем-Холла, то и дело пронизываемая птичьими трелями. Потревоженные хлопаньем дверцы олени на соседнем поле поднимают головы и замирают. Мы завороженно смотрим на них в ответ, и они вновь начинают щипать траву.
Сегодня мы потревожили глинистый гравий парковки одними из первых; чуть позже тут, как всегда, станет гораздо веселее – появятся собаки, дети, фургоны и всадники, целые семейства, спешащие насладиться последними теплыми деньками. Со дня на день похолодает. Впрочем, так говорят каждый год.
А пока что никого не видно, и мы шагаем по галечной дорожке к бесконечному песчаному пляжу Холкем – четыре мили золотисто-белого песка, окаймленного сосновым лесом. Ветер с Северного моря колышет островки диких трав, сдувая песок вдоль гребней высоких дюн. Долгие мили нетронутых песчаных холмов, море, и ни души вокруг. Неземной предрассветный пейзаж. Пустота. Хочется начать все с чистого листа, заново. Как на Новый год.
Марк берет меня за руку, и мы идем к берегу. У кромки воды стягиваем ботинки, потом, подвернув джинсы, ступаем в ледяную воду.
Его улыбка. Глаза. Горячая рука крепко сжимает мою. Ледяная вода обжигает ноги. Мы правильно рассчитали время. Небо начинает светлеть. Мы смеемся. Марк, глядя на часы, отсчитывает секунды. Мы терпеливо смотрим на горизонт.
Над светлеющим небом из серебристой воды выныривает солнце. Желтая полоса на горизонте плавно подсвечивает низкие облака персиковым и розовым, а все небо вспыхивает синевой. Лазурной синевой. Невозможная, умопомрачительная красота. До головокружения.
Когда холод становится невыносимым, я шлепаю обратно на берег, наклоняюсь на мелководье, чтобы смыть с ног песок, и обуваю ботинки. Мое помолвочное кольцо ловит лучи солнца, преломляющиеся в кристально чистой воде. Утренняя дымка рассеялась, прозрачный соленый воздух напоен влагой. Все нереально яркое, свежее. Самый лучший день в году. И всегда столько надежд, каждый год.
Марк попросил моей руки в октябре прошлого года, когда ему исполнилось тридцать пять. Я удивилась, хотя мы уже несколько лет встречались. Иногда кажется, что до меня все доходит как до жирафа. Возможно, я невнимательна или просто не очень догадлива. Поэтому события часто застают меня врасплох. Всегда удивляюсь, когда слышу от Марка, что кто-то из общих знакомых не любит того-то или того-то, что я кому-то нравлюсь или наоборот. Никогда не замечаю таких вещей. Наверное, это к лучшему. Меньше знаешь – лучше спишь.
А Марк все замечает. Он умеет ладить с людьми. Те просто сияют, когда он подходит. В редких случаях, когда я появляюсь где-то без Марка, меня почти всегда кто-то спрашивает изумленным и разочарованным тоном: «Марк что, не придет?» Я не обижаюсь, ведь прекрасно их понимаю. С Марком все становится лучше. И он по-настоящему умеет слушать. Смотрит в глаза – не агрессивно, а ободряюще, будто говорит: «Я здесь, и этого довольно». Люди ему интересны. Марк не отводит глаз, он всегда с тобой.
Мы сидим на дюне, оглядывая раскинувшееся перед нами пространство неба и моря. В ушах воет ветер, как всегда наверху. Я радуюсь, что мы надели теплые свитера. Грубая ирландская шерсть пахнет псиной и согревает. Заговариваем о будущем. В этот день мы всегда строим планы. Как новогодние обещания, только в середине года. Я с детства люблю расписывать свои цели наперед, просто обожаю. И подводить итоги. Марк до нашего знакомства никогда подобным не занимался, но подхватил от меня: ему по душе прогрессивно-футуристическая природа этого занятия.
В моих видах на будущее ничего особенного. Все как обычно: больше читать, меньше смотреть телевизор, лучше работать, проводить больше времени с близкими, правильно питаться, меньше пить, быть счастливой. А Марк вдруг выпаливает, что хочет сосредоточиться на работе.
Марк работает в банковской сфере. Да, знаю: фу, гадость. Могу сказать лишь одно: он не мерзавец. Уж поверьте на слово. Он не из тех итонских [7] снобов, что пьют только с членами своего клуба и не мыслят жизни без игры в поло. Он славный парень из Йоркшира. Ну да, его отец не шахтер. Мистер Робертс, теперь уже удалившийся от дел, трудился в качестве консультанта пенсионного фонда «Пруденшиал» в Ист-Райдинге.