Несмотря на отсутствие продвижения и ясности в ситуации, я постоянно пытался убедить себя, что ничего не получится. Это не имело никакого отношения к пессимизму, это был реализм. «Формула-1» по-прежнему оставалась невероятно нестабильным видом спорта (особенно если вы владели командой), и, хотя я верил в свои силы и способности, я полностью понимал, почему потенциальные инвесторы могли не захотеть в это ввязываться. В жизни нужно рисковать, но в разумных пределах. Я знал, что никому не смогу продать эту идею. Кто-то должен был захотеть ее реализовать.
На следующий день мне позвонил Джин. На этот раз у него был только один вопрос: «Можешь приехать на базу и заглянуть в мой офис сегодня? Хочу с тобой переговорить». Я прибыл в офис Джина около двух часов дня. «Мне нужно связаться с правлением», – сказал он. Я предположил, что мне будет лучше подождать за дверью, но он попросил не беспокоиться. «Это не займет много времени», – заверил он меня.
Пока он общался с правлением, я решил отправить несколько электронных писем. Когда я набирал второе письмо, Джин сказал то, что привлекло мое внимание. «О, кстати, – сообщил он коллегам, – мы с Гюнтером собираемся подать заявку на получение лицензии для “Формулы-1”».
Вот это новости!
– Мы правда собираемся? – спросил я Джина, когда он завершил звонок.
– Правда.
После долгих трех лет переговоров со сменявшими друг друга претендентами я наконец-то был на правильном пути.
– Но перед тем, как мы об этом поговорим, – сказал он, – у меня есть к тебе несколько вопросов.
Да черт бы тебя побрал.
Лицензия
– Как раз вовремя. Я уже начал думать, что этот человек либо не знает цену времени, либо просто сумасшедший.
– Джин Хаас ни тот ни другой, – сказал я Ники, позвонившему мне, чтобы поздравить. – Он просто очень проницательный и успешный бизнесмен, который хочет, так сказать, всех цыплят сразу посчитать.
– А потом задать им кучу вопросов? Поздравляю, Гюнтер. Ты почти у цели.
Очевидно, я все тщательно продумал, прежде чем сначала написать, а затем представить свое предложение различным заинтересованным сторонам. Однако на самом деле я понятия не имел, как все может измениться с точки зрения активных действий, если и когда мы дойдем до этого этапа. Могу с уверенностью сказать: когда все в итоге сложилось, это стало для меня некоторым шоком. Если раньше мне через день звонил Джин, чтобы задать свои вопросы, и где-то раз в две недели – Ники, желавший узнать, есть ли какой-нибудь прогресс, то теперь мой телефон трезвонил без умолку. Стали расползаться слухи о том, что мы с Джином подаем документы на получение лицензии, и люди жаждали узнать всю подноготную. «Оставьте меня на хрен в покое, – отвечал я большинству из них. – Мы только начали процесс подачи заявки, и это все, что я могу сказать».
К счастью, довольно много звонков поступало от людей, вовлеченных в этот процесс и нуждающихся в информации. Это были положительные моменты, поскольку каждый звонок напоминал о том, что мы добиваемся прогресса.
Примерно через неделю после того, как мы объявили о подаче заявки на получение лицензии, мне пришлось ехать в Европу по делам Fibreworks. Где-то в три часа ночи на вторые сутки моего пребывания там зазвонил телефон. Все еще уставший от путешествия, я отключился в половине десятого вечера и, проснувшись, едва ли был счастлив и доволен жизнью. «Кто это, черт возьми?» – пробормотал я, вглядываясь в телефон. Номер не определился, однако мне очень сильно хотелось наорать на того, кто вытянул меня из глубокого сна, поэтому я взял трубку.
– Да, кто это? – прорычал я. Кто бы там ни был, ему предстояло огрести по полной.
– Гюнтер, это Ники, – ответили в трубке. – Я в Индии с Берни и Стефано. Они сейчас рядом со мной, а телефон на громкой связи, так что будь осторожнее в выражениях. Мы говорили о твоей заявке, и у Берни есть несколько вопросов.
– Правда? – ответил я, попытавшись встать с кровати и чуть не упав на задницу. – Хорошо, да, Берни. Спрашивайте.
Следующие два часа Берни Экклстоун, время от времени прибегая к помощи Ники Лауды, расспрашивал меня о том, что у меня на уме и как я намерен реализовать и поддерживать проект. К счастью, почти все возможные вопросы мне уже задавал Джин, так что я смог дать вполне исчерпывающие ответы.
– Все прошло неплохо, – сказал Ники на следующий день. – Ему понравилась идея, и, что не менее важно, ему понравился ты. Немного. Мне так кажется.
Несмотря на то что меня застигли врасплох, о лучшем старте я не мог и мечтать.
Следующими, кто захотел устроить мне допрос, стали Чарли Уайтинг, которого я знал лучше, чем Берни, и Жан Тодт, бывший в то время президентом FIA. К слову, все эти обсуждения являлись предварительными. По просьбе Ники Чарли и Жану было предложено познакомиться как со мной, так и с моим планом до подачи заявки и проведения официальной презентации. Стефано также замолвил за меня словечко перед ними, так что в итоге все выглядело очень обнадеживающе.
Моя изначальная идея состояла в использовании на старте прошлогодних деталей, что снизило бы затраты. «Это все, конечно, здорово и классно, – сказал Джин. – Но как мы тогда сможем быть конкурентоспособными? Я хочу паритета с Ferrari с самого начала».
В конце концов мы прилетели в Италию, чтобы встретиться лично со Стефано и Маттиа Бинотто, который тогда возглавлял отдел двигателей в Ferrari. «Паритет на самом деле подходит нам больше, – сказал Стефано, – поскольку в таком случае необходимо будет изготавливать только одну модель каждой детали». Вместо того чтобы оставить все как есть, мы с ним расширили концепцию, в результате чего команда Haas стала называться командой-сателлитом Ferrari.
В наши дни подобная концепция для новой команды представляется невозможной по той простой причине, что правила стали жестче. А еще мне кажется, что некоторым из существующих коллективов было бы что сказать по этому поводу! В то время количество деталей, которые клиентская команда могла бы приобрести у заводской, еще не регламентировалось, просто потому что никто не думал о подобном. Вопрос по-прежнему был открыт для обсуждения, и мы в полной мере воспользовались этим. Я уже много раз говорил об этом раньше, но в такой ситуации либо у команды заканчиваются деньги, либо у инвестора заканчивается энтузиазм, и моей задачей было устроить все так, чтобы у Джина Хааса хватало и того и другого.
Суть, которую я пытался донести до каждого (будь то Джин, Берни, Чарли или Жан), заключалась в том, что подобная концепция была выгодна всем. Мы получали бы детали, которые поставлялись бы нам при постоянной поддержке самого опытного и успешного производителя в мире, у «Формулы-1» появилась бы абсолютно новая команда с гораздо менее рискованной бизнес-моделью, чем у тех, что потерпели (и продолжали терпеть) неудачу, а Ferrari заимела бы нового клиента, способного вовремя оплачивать счета и заинтересованного в дальнейшем сотрудничестве – в рамках правил, конечно. Это была пресловутая беспроигрышная ситуация, по крайней мере на мой взгляд.
Первое, что мне нужно было сделать при подаче заявки на получение лицензии, – это заполнить так называемое заявление о заинтересованности. По сути, оно информировало FIA о наших намерениях и об участвовавших в процессе лицах. Я говорю в прошедшем времени, потому что к настоящему моменту процедура, вероятно, уже изменилась. Так или иначе, если заявление принималось, можно было затем подать заявку. Вот тут-то дело и приобретало серьезный оборот, потому что после заявления требовалось заплатить FIA невозмещаемый залог в размере 150 000 евро. Это сделали для того, чтобы оплатить комплексную инспекцию, проводимую федерацией, а также выявить всех трепачей языком.
– Получается, если мы не получим лицензию, я конкретно облажался, – подытожил Джин, когда я ему об этом сообщил.
– Я бы так не сказал. Просто тогда ты станешь чуть более бедным. Или лучше сказать, чуть менее богатым. Так или иначе, лицензия будет у нас в кармане. Вот увидишь.
Сделаем на авось, да небось выгорит!
Оглядываясь назад, я думаю, что единственный нюанс, который мог нам помешать, – это тот факт, что Джин являлся осужденным преступником. Про это до сих пор не слишком широко известно, но в январе 2006 года Джин получил двухлетний тюремный срок за уклонение от уплаты налогов и был условно освобожден 16 месяцев спустя. Не могу сказать наверняка, но рискну предположить, что любой, кто в наше время подает заявку на получение лицензии «Формулы-1» и имеет недавнюю судимость, не пройдет и дальше первого этапа. Однако когда мы с Джином подавали документы, все было по-другому. Наш спорт отчаянно нуждался в новых командах, поэтому на подобное все закрывали глаза, уши, рты и задницы.
В британских футбольных лигах, таких как английская Премьер-лига, существует так называемый тест на профпригодность, который призван предотвратить появление недобросовестных и ненадежных людей, владеющих профессиональным футбольным клубом или входящих в его правление. Причина, по которой подобное было введено, полагаю, заключалась в предыдущем неудачном опыте. Уверен, что тест не идеален (не всех ненадежных или недобросовестных людей поймали и/или привлекли к ответственности), но, как мне кажется, это изменило ситуацию.
Хоть я и не знаю, какова была точная позиция «Формулы-1» по поводу того, кто считался подходящим для владения или руководства командой, приговор и тюремное заключение Джина едва ли упоминались в процессе подачи нами заявки на получение лицензии. У меня есть две теории, почему это могло произойти. Во-первых, людям на самом верху было наплевать, они попросту крайне нуждались в новой команде, а во-вторых, поскольку заявка подавалась под моим руководством и я вел бо́льшую часть переговоров (а еще не сидел в тюрьме), верхушка и не рассматривала это как проблему. На мой взгляд, вторая теория наиболее вероятна, однако и первая наверняка тоже сыграла свою роль.