Пролетает средь облачной мглы
И, следуя ветру,
Несется за берег морской.
Деревья у моря,
Как ранней весною, белы,[79]
Прибрежный песок
Белоснежной покрыт пеленой.
С рекою Яньси[80]
Вдохновенье связало меня,
Где Лянского князя
Пиры,[81] что пригрезились мне?
Инчжунская песня[82]
Плыла там, по струнам звеня.
Я песню окончил —
И снова грущу в тишине.
747 г.
На закате солнца вспоминаю Шаньчжун[83]
Дождь кончился,
И в дымке голубой
Открылось небо
Дивной чистоты.
Восточный ветер
Обнялся с весной
И раскрывает
Юные цветы.
Но опадут цветы —
Уйдет весна.
И человек
Начнет вздыхать опять.
Хотел бы я
Все испытать сполна
И философский камень[84]
Отыскать.
Без названия
И ясному солнцу,
И светлой луне
В мире
Покоя нет.
И люди
Не могут жить в тишине,
А жить им —
Немного лет.
Гора Пэнлай[85]
Среди вод морских
Высится,
Говорят.
Там, в рощах
Нефритовых и золотых
Плоды,
Как огонь, горят.
Съешь один —
И не будешь седым,
А молодым
Навек.
Хотел бы уйти я
В небесный дым,
Измученный
Человек.
Стихи о краткости жизни
День промелькнет —
Он короток, конечно,
Но и столетье
Улетит в простор.
Когда простерлось небо
В бесконечность?
Десятки тысяч кальп[86]
Прошло с тех пор.
И локоны у феи
Поседели[87] —
То иней времени
Оставил след.
Владыка
Взор остановил на деве —
И хохот слышен
Миллионы лет.[88]
Остановить бы
Шестерых драконов[89]
И привязать их
К дереву Фусан,[90]
Потом, Небесный Ковш[91]
Вином наполнив,
Поить — чтоб каждый
Намертво был пьян.[92]
Хочу ли
Знатным и богатым быть?
Нет!
Время я хочу остановить.
Увидев цветок, называемый «белоголовым стариком»[93]
У деревенских
Глиняных домов
Бреду уныло
По земле суровой,
И на лугу,
Средь полевых цветов,
Гляжу — растет
«Старик белоголовый».
Как в зеркало,
Смотрю я на цветок:
Так на него
Виски мои похожи.
Тоска. Ужели
Этот карлик мог
Мои печали старые
Умножить?
Ссылаемый в Елан, пишу о подсолнечнике[94]
Я стыжусь: ведь подсолнечник
Так защищает себя[95] —
А вот я не умею,
И снова скитаться мне надо.
Если все же когда-нибудь
Буду помилован я,
То, вернувшись, займусь
Лишь цветами любимого сада.
Поднявшись на Фениксовую террасу у Цзиньпина[96]
Когда-то бывали фениксы здесь,
Теперь — терраса пуста,
И только река,[97] как прежде, течет,
Стремительна и чиста.
И возле дворца,[98] что был знаменит,
Тропинка видна едва.
И там, где гремели всю ночь пиры,[99] —
Курганы, цветы, трава.
И речной поток у подножья гор
Проносится, полный сил,
Здесь остров Белой Цапли[100] его
Надвое разделил.
Я знаю, что солнце могут закрыть
Плывущие облака:[101]
Давно уж Чанъаня не вижу я —
И гложет меня тоска.
761 г
Су У[102]
Десять лет он у варваров
Прожил в жестоком плену,
Но сумел сохранить
Доверительный знак государев.
Белый гусь столько раз
Пролетал, возвещая весну,
Но письма не принес —
А скрывался, крылами ударив.
Пас овец он — Су У —
В чужедальнем и диком краю,
Там, в горах и степях,
Тосковал он о родине милой.
Ел он снег, проклиная
И голод, и долю свою,
Пил он воду из ям,
Если летняя жажда томила.
А когда, получивший свободу,
Он тронулся в путь,
Обернулся на север —
И вспомнил снега и морозы,
Вспомнил нищенский пир,
Где склонился он другу на грудь,
И заплакали оба —
И в кровь превращалися слезы.
По ту сторону границы[103]
Пятый месяц, а снег
На Тяньшане бел,
Нет цветов
Среди белизны.
Зря о «сломанных ивах»[104]
Солдат запел —
Далеко еще
До весны.
Утром бьет барабан —
Значит в бой пора,
Ночью спим,
На седла склонясь.
Но не зря наш меч
Висит у бедра:
Будет мертв
Лоуланьский князь.[105]
Император войска
Посылает на север пустыни,
Чтоб враги не грозили
Поить в наших реках коней.
Сколько битв предстоит нам,
И сколько их было доныне, —
Но любовь наша к родине
Крепче всего и сильней.
Нету пресной воды —
Только снег у холодного моря.
На могильных курганах
Ночуем, сметая песок.
О, когда ж, наконец,
Разобьем мы врага на просторе,
Чтобы каждый из воинов
Лег бы — и выспаться мог!