Инопланетянин вытащил из потертого портфеля не менее потертую черную шкатулку, расписанную под палех. Лак на ней потрескался, краска местами облупилась. На крышке был изображен страхолюдный белый конь. Его правый глаз был ярко зеленым, а левый – тускло-красным. Присмотревшись, я поняла, что это крохотные лампочки.
Он открыл крышку, и я увидела внутри сиротливую сторублевку.
- Прошу, - инопланетянин достал ее, протянул мне и закрыл крышку шкатулки. На морде коня загорелась красная лампочка. – Через два часа, не раньше, когда снова загорится зеленый элемент, вы сможете достать следующую купюру. И так бесконечно.
- Они… не фальшивые? – я с опаской крутила в руках сторублевку.
- Ни в коем случае. Это точные молекулярные копии банкнот, которые безвозвратно вышли из обращения. Например, сгорели, утонули, были уничтожены. Энергию аппарат получает от электромагнитного поля Земли, информацию – от информационного. Исходный материал – порция воздуха внутри. К сожалению, аппарат маломощный, поэтому и цикл такой длительный. Запомните правила. Если вы откроете крышку, пока не загорится зеленый элемент, процесс остановится и продолжен не будет. Вот смотрите, - он открыл крышку, и я увидела внутри полупрозрачное облачко. – Достаньте его.
Я запустила руку в шкатулку, пальцы наткнулись на холодный скользкий кисель. Подцепив, я брезгливо стряхнула его под стол и вытерла руку салфеткой.
- Вот теперь процесс начнется снова, - продолжил инструктаж инопланетянин. – Это возможно только при опустошении аппарата.
- А если я не достану деньги через два часа?
- Неважно. Новый цикл начнется только тогда, когда вы их достанете. И учтите, Ольга, если вы расскажете кому-то, вас либо сочтут сумасшедшей, либо поверят вам и… разумеется, отберут аппарат. Всего хорошего.
Он встал, слегка поклонился и быстро вышел из кафе. Я продолжала сидеть, ошарашенно глядя то на шкатулку, то на сторублевку в руке. Потом положила шкатулку в сумку и вышла из кафе. Подумала и свернула к продуктовому магазину. Походила между полками, напряженно размышляя, чем бы таким за сто рублей себя угостить. Выбрала наконец пакет пельменей и маленький стакан сметаны. Внутренне сжавшись, подошла к кассе – а вдруг сейчас кассирша скажет, что купюра фальшивая? Ну что ж, в таком случае верну пельмени… и скормлю купюру терминалу, в оплату за мобильную связь.
Но кассирша равнодушно выбила чек и бросила на тарелку несколько монет сдачи.
В голове шумело, как после изрядной порции спиртного. Этого не может быть, говорила я себе. Наверно, я сплю. А пельмени откуда тогда? Вот эти, холодные, со слоном на обертке?
Сто рублей за два часа. 1200 в сутки. 36 тысяч в месяц. Не богатство, разумеется, но по сравнению с моими пятнадцатью, которые выплачивают когда придется и не целиком…
Дома я поставила шкатулку на журнальный столик и до 6 вечера бродила вокруг нее кругами, нетерпеливо поглядывая на часы. Загорелся зеленый глаз, я достала сто рублей, покрутила в руках, понюхала, разве что не лизнула. Потом сварила пельмени – весь пакет целиком – и впервые за много времени наелась до отвала.
8 вечера, 10, 12 – к тому моменту, когда я собралась ложиться спать, на столике рядом со шкатулкой лежало 400 рублей. Четыре бумажки разной степени потрепанности. Всю ночь мне снились груды денег – россыпью и толстыми пачками, но проснулась я не в самом радужном настроении.
7 часов на будильнике, пятая сотня на журнальном столике – и что дальше? А дальше мне надо было идти на работу. С 9 до 18, с перерывом на обед. И дома я буду только в 7 вечера. Даже если лечь в час ночи, мое благосостояние увеличится всего на 400 рублей. Не тащить же шкатулку с собой. Я там сижу в общей комнате у всех на виду. Бегать каждые два часа с сумкой в туалет? Или ковыряться на ощупь в сумке под столом? А вдруг ее у меня вырвут в давке, когда я буду ехать в метро? Или попросту раздавят шкатулку в толпе?
Итого… вовсе не 36 тысяч. Примерно 22 рабочих дня в месяц по 500 рублей – 11 тысяч. И еще 8 выходных. Допустим, по тысяче. Выходит 19 тысяч в месяц. Мда… Похоже на издевательство. Как он там сказал? «Маломощный аппарат»? Да уж, вполне маломощный.
Я чувствовала себя ребенком, которому пообещали конфету, а дали пустой фантик. Ну хорошо, хорошо, не совсем пустой. С шоколадными крошками. От раздражения и досады хотелось плакать. Приехав на работу, я написала заявление об увольнении по собственному желанию.
Моя дальнейшая жизнь превратилась в кошмар. Еще несколько дней назад я радовалась случайной десятке, завалявшейся в кармане. Теперь дармовые 1200 рублей в день вызывали у меня только бешенство. Да-да, 1200. Ложась спать, я ставила будильник в телефоне так, чтобы он будил меня каждые два часа. Не открывая глаз, нашаривала на тумбочке рядом с кроватью шкатулку, доставала из нее сотню, закрывала крышку и мгновенно засыпала – до следующего звонка. Утром вставала разбитой и еще сильнее ненавидящей весь белый свет.
Необходимость тратить деньги теперь буквально выводила меня из себя. Пожалуй, я стала экономить еще больше, чем раньше. Какие там пельмени со слоном! Овсянка, сэр! Или макароны с маргарином. Или без маргарина. При этом я старательно убеждала себя, что вовсе не являюсь мерзкой сквалыгой. Вот накоплю побольше – и уж тогда… Куплю шубу. Или поеду на Мальдивы. Я говорила себе, что все дело в дразнительно смехотворном размере упавшей с неба – в буквальном смысле! – халявы. Вот если б в шкатулке появлялись пятисотенные, а еще лучше тысячные или пятитысячные купюры, я бы ни в чем себе не отказывала. И даже занялась бы благотворительностью.
Впрочем, беспокоили меня не только продуктово-коммунальные траты и малая скорость накопления наличности. Например, я боялась, что меня ограбят. Вряд ли кто-то позарился бы на ободранную шкатулку, но вот деньги… Я перепрятывала их по десять раз на дню. Это напоминало мне маневры хомяка, на которого внезапно свалилось сказочное богатство в виде целой морковки, - и вот теперь он мечется по клетке, не зная, куда ее припрятать, и в результате пытается запихнуть за щеку. Да, стыдно признаться, но я действительно коротала межсотенные двухчасовые промежутки, перебирая и пересчитывая пачки купюр. Вопрос о том, не положить ли деньги в банк или вложить во что-то, отпал в полуфинале.
Я перестала читать, смотреть телевизор, а на улицу выходила, только когда заканчивались макароны, – в ближайший магазин. Поначалу мне было жутко – со мной происходило что-то отвратительное. И даже раздражение – оно все же было живым. Но потом… меня словно затянуло в болотную тину. Тупое равнодушие ко всему, слегка оживляемое лишь видом очередной сторублевки.
Теперь, продирая утром глаза, я брела в ванную, кое-как чистила зубы и плескала в лицо водой – скорее по привычке, а не потому, что испытывала в этом необходимость. Душ, чистое белье, стирка, мытье посуды, уборка квартиры – мне все труднее было заставлять себя делать это. К чему? Все равно ко мне никто не приходит. А если бы и пришел – кому какое дело, как я живу?
Скоро я перестала строить планы насчет того, как потрачу деньги, когда их станет много. Ведь их же тогда сразу станет меньше! Достаточно уже того, что мне приходится покупать еду и платить за квартиру.
Однажды я рискнула открыть шкатулку на минуту раньше. Купюра выглядела абсолютно настоящей. Кассирша в магазине тоже ничего не заподозрила. Я осмелела и провела целую серию экспериментов. И только извлеченная на двадцать одну минуту раньше срока сторублевка выглядела какой-то… недоделанной. В магазине ее принимать отказались. Таким образом, я сократила производственный цикл до одного часа и сорока минут, и это принесло мне лишних двести с хвостиком рублей в сутки.
Так прошел год, слившийся в сплошную серую полосу бесконечных открываний и закрываний шкатулки. Год сторублевок. Год макарон. Во все укромные места квартиры были запрятаны пакетики с деньгами. Около 400 тысяч рублей. Иногда я тоскливо прикидывала, что через десять лет такой жизни у меня будет 4 миллиона. А инфляция? А что, если деньги обесценятся? И какая-нибудь очередная денежная реформа произойдет? Но, видимо, эти мысли были слишком для меня сложными – я просто отмахивалась от них и продолжала, продолжала открывать и закрывать шкатулку.
Однажды утром в дверь позвонили. Я поплелась открывать как была – в рваном, засаленном халате и с не мытой две недели головой. На пороге стоял брат-близнец моего иноземного дарителя. Такой же серый и неприметный.
- Ольга, - то ли спросил, то ли констатировал он. – Позвольте войти.
Я посторонилась, и визитер просочился в прихожую, а оттуда в комнату. Подошел к кровати и взял стоящую на тумбочке шкатулку.
- Я вынужден ее забрать, - без тени эмоций сказал он. - Извините.
- Но… как? С какой стати? – ахнула я.
- Закон № 0958-45/789 предписывает пристальное наблюдение за каждым существом, получившим неисчерпаемый денежный источник в качестве материальной благодарности за спасение жизни. По вашему счету период наблюдения составляет год. Если выяснится, что владение неисчерпаемым денежным источником наносит ущерб моральному облику обладателя, мы вынуждены аннулировать акт благодарности и забрать неисчерпаемый денежный источник. Что и произошло в вашем случае.
Я попыталась остановить его, чтобы отобрать шкатулку, но не смогла сдвинуться с места. Все тело словно замерзло и онемело.
Хлопнула входная дверь. С трудом переставляя ноги, я подошла к кухонному окну. Мой посетитель со шкатулкой под мышкой быстрым шагом пересек двор и скрылся под аркой.
Я вздохнула и поправила стоящий на подоконнике цветочный горшок. Когда-то в нем пышно цвела фиалка, а теперь торчали только несколько сухих черешков – листья высохли в труху. Когда это произошло – я и не заметила. А пыли на подоконнике! А окно-то какое грязное! Впрочем, все равно видно, что на улице во всю светит солнце. Потому что весна.
А что, если… - подумала я. Что, если помыть голову, одеться в чистое и прогуляться до сквера? Наверно, на пруд уже прилетели утки, и их можно покормить. А на обратном пути купить пельменей со слоном. А еще – зайти в турагентство и поинтересоваться путевками на Мальдивы.