— Чушь! — хрипло прокричала сова, повернув голову и уставясь на него своими огромными глазами. — Взаимные аспекты ничего.
— Разве есть какая-то разница? — спросил кролик. — Я имею в виду между «чем-то» и «ничем»?
— Конечно, нет, — ответила сова. — Если ты это понимаешь.
— Потому что я есть то, что ты есть, а ты есть то, что я есть? — уточнил кролик.
— Совершенно верно, — ответила сова, — но если ты знаешь это, зачем говорить?
— Немного знаю, — сказал кролик скромно, — но я никогда не уверен, действительно ли я знаю это!
— Ты неизбежно знаешь это, — поправила его сова, — но ты так обусловлен, что с трудом веришь в то, что знаешь. А почему ты спрашиваешь?
— Я только что сорвал особенно сочный лист чертополоха и обнаружил, что говорю ему: «Ты есть то, что я есть»!
— Разве это не так?
— Так, но я потерял аппетит!
— Обусловленность! Обусловленность!! — про-ухала сова. — Он есть то, что ты есть как Я, а не как «я»!
— А какая разница? — спросил кролик растерянно.
— Вся и никакая, — объяснила сова. — «Разница» появляется относительно. Абсолютно, никакой разницы быть не может.
— Но относительно?..
— Относительно, например, твои отпрыски — это аспекты «тебя» как «я», в то же время являясь тем, что ты есть как Я, но абсолютно, не может быть никакой разницы.
— Значит, мне надо было съесть этот мясистый чертополох?
— Сантименты, сантименты! — проворчала сова недовольно. — Если ты живёшь относительно и к тому же сентиментально, ты не должен есть ничего, поскольку всё, что ты употребляешь себе во благо, ранит какой-то из аспектов того, что ты есть.
— А если я живу абсолютно? — спросил кролик.
— Можешь съесть всех своих друзей и родственников, но начни с себя! Какая разница с точки зрения абсолюта?
— Но жизнь превратится в хаос! — пожаловался кролик.
— А разве сейчас она что-то другое? — спросила сова, ухая в ответ на своё собственное эхо.
— Но она может быть гораздо лучше… — сказал кролик с сомнением.
— Конечно, может, — ответила сова, — она часто была лучше, и сейчас иногда лучше — немного — и снова может стать лучше в любой момент. Но это произойдёт в результате прямого постижения, а не какого-либо относительного метода достижения.
— На мой взгляд, трудно жить таким образом, — пожаловался кролик.
— Не живи никаким образом, — настаивала сова. — Позволь жизни проживаться: в любом случае так и будет, у тебя нет выбора!
— Даже это кажется слишком сложным! — сказал кролик.
— Сложно? Чепуха! — сказала сова. — Если ты постигнешь, что все вещи являются аспектами того, что ты есть как Я, они все станут тем-что-ты-есть, а если ты будешь воспринимать вещи как аспекты того, что ты есть как «я», ты будешь видеть их относительно, как аспекты «тебя», то есть пристрастно. Если все другие «ты» будут поступать так же, конфликт сменится равновесием.
— Но они могут поставить под сомнение мои личные нужды!
— Если они тоже поймут это — тогда не смогут, — сказала сова. — Они будут к твоим услугам, как и я.
— То есть тем, что мы называем «друзьями»?
— Именно, — заключила сова. — Это ответ на твой вопрос, почему мы друзья.
— Но будут ли другие «я» воспринимать себя как аспекты того, что я есть как «я»? — спросил кролик.
— Вчера я сказала тебе: «Когда Я осознаю, „ты“ воспринимаешь, потому что только Я ЕСТЬ», — ответила сова.
— Значит, я должен осознавать? — спросил кролик.
— Только Я могу осознавать, — сказала сова сурово.
— Значит, я есть Я? — спросил кролик, поднимая оба уха.
— Конечно, конечно, — ответила сова, — чем же ещё «ты» можешь быть, как не Я?
19. Одиночество
— Да? — сказала сова.
— Спасибо, — обрадовался кролик, — я действительно хотел задать тебе вопрос, но боялся прервать твои мысли.
— Прервать мои… что? — воскликнула сова, от негодования расправляя крылья.
— Твои, ну, твои… боюсь, что я сказал «мысли», — ответил кролик сконфуженно.
— Только бескрылые человеческие существа тратят время на подобную поверхностную объективную чушь! — с негодованием бросила сова, щёлкая клювом. — Их ум расщеплён с раннего детства и до самой могилы.
— Мне казалось, ты говорила, что «пространство» и «время» — это тоже «объективная чушь», — сказал кролик, — и я поинтересовался, почему.
— Объективно и по той же причине они являются химически чистой чушью, — ответила сова, — но субъективно они то, чем ты кажешься как объективное присутствие.
— Почему? — спросил кролик, поднимая одно ухо.
— Если бы твоё проявление не было растянуто в измерении «пространства» и если бы твоё проявление не имело продолжительности во «времени», ты не мог бы проявиться, — ответила сова. — Разве это не очевидно?
— И ты бы не могла увидеть меня? — задумался кролик.
— Тебя бы не было ни для того чтобы быть видимым, ни для того чтобы смотреть, — подчеркнула сова.
— Так значит, всё это феноменальное проявление — «чистая чушь»? — воскликнул кролик.
— Можно подумать, что ты начинаешь что-то понимать, — заметила сова с удивлением.
— Но если бы это было понятно, тогда всё стало бы ясно и обсуждать больше было бы нечего! — возразил кролик задумчиво.
— Как скажешь, — бросила сова, — разве может быть что-то более очевидное?
— Тогда почему ты не обучаешь этому? — поинтересовался кролик.
— Я не обучаю, — проухала сова. — Я отвечаю на вопросы, но задающие их, по-видимому, не обращают внимания на ответы.
— И когда ты говоришь это, ты «голос, вопиющий в пустыне», — предположил кролик.
— Сова, ухающая в небесах, — поправила его сова.
— Тебе, наверное, одиноко, — посочувствовал ей кролик, — небеса выглядят такими пустыми.
— Только объект может быть одиноким, — резко ответила сова. — А я не объект.
— Но когда ты ухаешь в небесах, разве ты не объект?
— Только для тебя, — ответила сова, сверля его своими огромными глазами.
— Как это? — спросил кролик.
— Все объекты являются таковыми только для «тебя», — подчеркнула сова. — Разве ты этого не видишь?
— И ты, не будучи объектом, не одинока? — спросил кролик, в раздумье почёсывая за ухом.
— Все объекты неизбежно одиноки, — сказала сова, — поскольку кажутся отделёнными. Разделённые и одинокие, они считают себя несчастными. А Я никогда не одинока.
— Но почему?
— Как Я могу быть одинокой? — воскликнула сова. — Я есть небеса. Как-как-как-кто-о-о: Я, кто есть всё, Я, кто есть ничто!
20. Ураган
— Сегодня очень ветрено, — сказала сова, прочно цепляясь когтями за ветку, — лучше оставаться дома, если он есть.
— Я могу спрятаться под землёй, — прокричал кролик сквозь ветер, ревущий среди деревьев, — а ты там очень высоко. Держись крепче или спускайся ко мне!
— Кажется, ты забыл, — проухала сова сурово. — Я и есть ветер.
— Конечно, конечно, я забыл, — крикнул кролик, оправдываясь, — но зачем ты это делаешь?
— Я не делаю это, — проухала сова, — Я не делаю ничего. Я просто есть это.
— Не повезло! — закричал кролик. — Тебе там наверху, должно быть, гораздо хуже, чем мне внизу!
— Так и есть — относительно, — ответила сова. — Но, в конце концов, почему бы и нет?
— По мне, так это только справедливо, — осмелел кролик, — поскольку ты и есть это.
— Но ты тоже есть это, осёл! — парировала сова.
— Я никогда об этом не думал! — крикнул кролик, уворачиваясь от падающих веток. — Так я ещё и осёл?
— Я использовала этот термин фигурально, — проухала в ответ сова, — но, конечно же, ты и есть он, в любом случае.
— И такой же глупый? — поинтересовался кролик.
— Ослы совсем не глупые, — ответила сова, — это человеческое выражение, и довольно дурацкое, как всегда, когда дело касается других животных. Такими они кажутся расщеплённому уму ослеплённых собой двуногих.
В этот момент ветка, на которой сидела сова, отломилась, и она слетела вниз к кролику.
— Здесь лучше, — заметила она, — по крайней мере, при чрезвычайных обстоятельствах. Поблизости есть крысы или другие подлые хищники?
— Не в такую погоду! — воскликнул кролик. — Позволь пригласить тебя к себе.
— Большое спасибо, — сказала сова, — но я не смогу проявить в ответ своё гостеприимство, к тому же у меня не будет возможности расправить крылья, если ты задашь мне какой-нибудь особенно глупый вопрос.
— Безобидные друзья лучше опасных врагов, — настаивал кролик, — в моём доме ты будешь в безопасности.
— Безопасность относительна, — объяснила сова, перекрикивая ветер, — так же как и друзья и враги. И одним глазом видно.
— Верно, — хитро подтвердил кролик, — и к счастью, у нас их два.
— У нас всего по два, — согласилась сова, — или почти всего, что имеет значение. Я так устроила.
— Как это мудро, как дальновидно! — сказал кролик льстиво. — Я горжусь, что у меня есть такой друг.
— Мой дорогой милый зайка, — сказала сова ласково, — какая разница может быть между «друзьями» и «врагами»? И те и другие одинаково хороши на вкус!
— Да, да, конечно, — занервничал кролик, — но… но если бы на меня сейчас напала крыса, разве ты не защитила бы меня?
— Конечно, конечно, — сказала сова с теплотой, — крысы гораздо более аппетитные, чем кролики!
— Это твоё определение «любви»? — спросил кролик, слегка задетый.
— «Любовь», «ненависть» — какая между ними может быть разница? — спросила сова. — И то и другое — ничто. Они могут быть чем-то только по отношению друг к другу!
— Тогда где лежит эта разница? — спросил кролик.
— Нет никакой разницы между противоположными концепциями, — объяснила сова терпеливо, снимая большой прут с головы кролика.