— Я уверен, что вы часто добиваетесь успеха, — успокоил его кролик, срывая горсть тимьяна.
— На Востоке — да, — согласился дракон, — множество людей могут видеть сквозь чепуху относительности.
— Но разве «добро» и «зло» — это одно и то же? — спросил кролик удивлённо.
— В их отсутствии, конечно, — заметила сова.
— Так приятно найти здесь тех, кто понимает, — вздохнул дракон, сжигая дотла своим дыханием дикий розовый куст.
— А что есть их отсутствие? — спросил кролик.
— Отсутствие любой относительной псевдосущности, которая могла бы вообразить себе разницу, — объяснил дракон.
— Их псевдосущность, — вмешалась сова, — это вечное препятствие, которое держит их в псевдосвязанности.
— И как мы избавляем себя от неё? — спросил кролик, укрываясь за бревном.
— «Мы» — никак, — объяснила сова. — Нет никаких «мы», которые «избавляют», и никаких «себя», которые могут «избавиться» от чего бы то ни было.
— Тогда кто это делает? — спросил кролик в растерянности.
— Я, — заявила сова. — Спроси нашего друга.
— Совершенно верно, как ты сказала, это делаю Я, — согласился дракон, извлекая свою «жемчужину» и поджигая кучку сухих листьев.
— Но… но, — пробормотал кролик, отпрыгивая за спину дракона, — всё, что мы говорим, говорим «мы»!
— В этом-то и проблема, — объяснила сова сквозь дым, — всегда остаётся какое-то «мы», которое думает.
— Ты абсолютно права! — согласился дракон, гоняясь за своей «жемчужиной» вокруг дерева. — Пока есть «мы», которое думает, всё сказанное будет чепухой.
— Но почему так? — спросил кролик, отпрыгивая подальше.
— Потому что мысль относительна, а истина абсолютна, — объяснила сова коротко.
— Но что же делать? — прошептал кролик, задыхаясь от дыма, и впился в лист зелёного шалфея.
— Нет ничего, что можно было бы «делать», — ответила сова, пощёлкивая клювом, — есть только действие, которое делаю Я.
— Но как я могу делать это? — спросил кролик между приступами кашля.
— Скажи ему, друг мой, — сказала сова дракону. — Он хороший зайка и иногда понимает. Твоё прогревание может проникнуть глубоко.
— Ты сам только что сказал это, дорогой зайка, — сказал ему дракон, — «Я делаю это» — это и есть действие.
— Но ведь «я» спрашивало: «Как я могу это сделать?», — возразил кролик.
— Совершенно верно! Если ты чувствуешь, что за твоими словами всё ещё стоит «какое-то я», знай, что «змея по-прежнему в поленнице», — указал дракон.
— Так что же мне делать? — спросил кролик в растерянности.
— Пусть оно выгорит дотла! — просто сказал дракон.
— Но кто сделает это? — удивился кролик.
— Я, — сказал дракон, — это моя функция, моя Великая Функция.
— И когда ты сделаешь это для меня?.. — поинтересовался кролик.
— Ты сделаешь это как Я, — объяснил дракон.
— Но как это может быть сделано? — спросил удивлённо кролик.
— Я есть всё деяние, — заявил дракон. — Я просто делаю это — и объективная фантазия исчезает.
— Спасибо тебе, большое спасибо, — закашлялся кролик, — я сделаю это! — и нырнул в норку.
— Он поймёт, — сказал дракон, вращая свою «жемчужину». — С твоей помощью он поймёт, кто он есть.
— Твоё присутствие было очень… зажигательным, — сказала сова вежливо. — Оно согрело ему сердце — настоящий зной: даже я чувствую тепло в твоём присутствии.
— Ну что ты, — ответил дракон. — Для меня удовольствие приносить тепло в жизни людей Запада! — добавил он, уносясь вслед за своей «жемчужиной» в темнеющую даль, как шаровая молния в небесах.
29. Бессмертие
— Сегодня вечером ты слишком поздно! — сказал кролик. — Полная луна уже взошла,
— Я не могу опоздать, — ответила сова, — «время» — это то-что-Я-есть.
— Относительно, конечно же? — заметил кролик.
— Абсолютное «время» называется «Бессмертием», — объяснила сова, — и это то-что-Я-есть.
— Так вот почему ты не можешь опоздать! — согласился кролик. — Но феноменально?..
— Феноменально, Я должна интегрировать мою ноуменальность, — ответила сова.
— Ты ведь не имеешь в виду, что покидаешь меня? — сказал кролик, роняя в отчаянии одуванчик.
— Покидаю тебя, зайка? — заухала сова. — Куда, по-твоему, Я могу уйти?
— Не имею ни малейшего представления, — ответил кролик с облегчением, — но жизнь без тебя стала бы очень печальной.
— Спасибо, дорогой зайка, — сказала сова, — но, видишь ли, моё феноменальное исчезновение не может на самом деле разделить «нас».
— А тебе обязательно надо исчезать? — в смятении спросил кролик.
— Исчезнет то, что соответствует твоему «ты», но Я не могу исчезнуть!
— Но как это? — спросил кролик, почёсывая ухо.
— Я никогда не появлялась, как Я могу исчезнуть? — ответила сова мягко.
— Но, феноменально… — засомневался кролик.
— Ничто феноменальное не может случиться с тем-что-Я-есть, — сказала сова сонно, — поскольку то-что-Я-есть не существует относительно.
— Но как феномен?.. — снова пробормотал кролик.
— То-что-Я-есть является всем, что появляется и исчезает, и растянуто в пространстве и времени, — объяснила сова, — а Я осознаю что-Я-есть.
— Тогда что ты есть как Я? — спросил кролик растерянно.
— У меня нет личного существования как Я, — продолжила сова, — поскольку существование конечно, а Я нет.
— Ты бесконечна как «Я»?.. Да, да, — задумался кролик, — но тем не менее ты существуешь?
— Существование объективно, — сказала сова, — поэтому Я не могу им быть.
— Ты не объективна как «Я»… — повторил кролик.
— Существование относительно, — добавила сова, — а Я абсолютна.
— И не относительна… — продолжал бормотать кролик. — Тогда чем ты можешь быть? Кто ты как «Я»?
— Как может существовать какое-то «Я», кроме Я? — прокричала сова, расправляя свои огромные крылья… — Я, кто есть всё и ничто… Я, кто не может даже быть Я! — закончила она неистово.
— Тогда где ты есть как «Я»? — спросил кролик, восторженно подняв уши.
— В безмолвии ума — Я ЕСТЬ! — заключила сова с силой и, расправив крылья, медленно взлетела с ветки.
Огромные крылья захлопали в воздухе, и она величественно закружила над деревьями на фоне полной луны.
Затаив дыхание, кролик наблюдал со смесью благоговения и ужаса, как она поднималась всё выше и выше в небо, пока не стала крошечной точкой над головой.
Вдруг она сложила крылья, и чёрная тень понеслась вниз, глухо ударилась о землю и осталась лежать комком дрожащих перьев у ног кролика.
Он долго не мог прийти в себя. А затем в лесу раздался пронзительный хохот, и сознание вернулось к нему.
— С твоего позволения, дорогой кролик, — сказала гиена, — теперь это моё дело, а не твоё!
— Оставь кесарю кесарево… — пробормотал кролик, оборачиваясь к гиене, — то, что принадлежит Богу, — моё.
— И что же это? — спросила гиена, несколько растерянно.
— Если хочешь это знать, — ответил кролик, пронзительно гладя ей в глаза, — сначала узнай, что ты есть то, что Я ЕСТЬ.
In Memoriam[7]
(процитировано, с разрешения, из Главы 79 «Посмертных Осколков»)
Я не подвержен пространству, и потому не знаю никакого «где»,
Я не подвержен времени, и потому не знаю никакого «когда»,
Пространство-время есть то, что Я есть, и ничто конечное не относится ко мне.
Будучи нигде, Я везде, будучи везде, Я нигде,
Поскольку Я не нигде и не везде,
Ни внутри, ни снаружи ни всего, ни ничего,
Ни вверху, ни внизу, ни до, ни после, с любой стороны всего и ничего.
Я не принадлежу тому, что воспринимаемо или познаваемо,
Поскольку восприятие и познание — это то, что Я есть,
Я ни за пределами того и этого, ни внутри, ни снаружи,
Потому что это тоже Я.
Я не растянут в пространстве, Я не длюсь во времени;
Всё это мои проявления, всё это концептуальные образы того, что есть Я,
Поскольку моё отсутствие, моё абсолютное отсутствие делает концепции постижимыми.
Я вездесущий, и как отсутствие и как присутствие,
Поскольку как Я,
Я не присутствую и не отсутствую.
Я не могу быть познан умом,
Так как Я и есть познавание, и даже «ум» является моим объектом.
— Вэй У Вэй