Капитан, сносно владевший русским, рассказал о численности и вооружении заставы, о протяженности участка, о характере службы, о нарушениях границы. С его слов: нарушителей в июне — июле стало больше, японская агентура — это и японцы, и маньчжуры, и баргуты, и китайцы — пытаются проникнуть сюда и разведать обстановку. Капитан скромно подчеркнул: безнаказанных нарушений нет. Это значило: все пробравшиеся из-за кордона схвачены и обезврежены.
— Молодцы пограничники, — сказал Малиновский.
Василевский поинтересовался:
— Каковы виды пограничных нарядов?
Капитан перечислил: конные и пешие парные дозоры, часовые границы, по два-три человека — секреты, засады, заслоны, то есть наряды те же, что и на советских заставах. Василевский еще спросил:
— Служба по восемь — десять часов… Как выдерживают, учитывая еще и комаров?
— Монголы привычны, товарищ генерал-полковник. Терпеливы, выносливы… Будет приказ, так и сутки просидят в плавнях!
— Это верно, — сказал Малиновский. — Судя по всему, монголы — отличные солдаты, на Халхин-Голе себя показали… Кстати, я сам убедился: нашим современным оружием и техникой овладевают быстро и основательно, хотя грамотешка хромает…
— То ли еще было, товарищ генерал-полковник! — сказал капитан. — Сейчас читать умеют, многие пишут… А во время боев на Халхин-Голе, мой предшественник рассказывал, сплошь неграмотные были. И что удивительного? В Монголии в тридцатых годах три процента детей посещали школу, а то и меньше… Да, в свободный от службы час пограничники-новобранцы и учились грамоте… Клали на землю доску, смазанную разведенной в масле сажей. Начальник заставы чертил на ней палкой буквы, бойцы повторяли… Потом был бой с японцами… И понимаете, имена павших товарищей были первыми словами, которые вывели оставшиеся в живых…
Застава была расположена на крутом скате, да еще залезли на десятиметровую вышку — обзор что надо, но поднятая ветром песчаная кисея ухудшала видимость; песок заносило и сюда, на вышку, он сухо шуршал о доски. Малиновский сказал:
— Монгольские дожди.
Начальник заставы живо откликнулся:
— Товарищ генерал-полковник, дожди еще будут! Самые настоящие, проливные!
— Не сомневаюсь, что будут…
Река текла внизу, под обрывом, на правом фланге, граница проходила по фарватеру. Маршалы в бинокли разглядывали сопредельный берег, капитан пояснял:
— В последние дни японцы отселяют вглубь местное население, разрушают мосты, дороги…
— Тактика выжженной земли. Как у гитлеровцев, — сказал Малиновский и подумал, что скоро его войска будут уже по ту сторону границы.
А Василевский подумал: "Японцы хотят создать нам дополнительные трудности. Для нас дороги, особенно железные, — вопрос вопросов… Нельзя допустить — и опыт войны на Западе этому учит, — чтобы в Маньчжурии противник разрушал железнодорожные пути, тоннели, мосты. Так было, например, в Белоруссии летом сорок четвертого. Немцам удалось тогда вывести из строя железные дороги, это вызвало серьезные трудности с нашими перевозками… Чтобы воспретить противнику разрушить прп отходе железные дороги, здесь, на Дальнем Востоке, все фронты должны выделить специальные самолеты и подвижные части для борьбы с диверсионными отрядами…"
Заночевать решили на командном пункте армии — тем паче, что командарм к концу дня утратил робость и был целеустремленно напористым:
— У меня сможете отдохнуть! Банька имеется!
Смыть с себя пот и грязь было привлекательно, и Василевский сказал:
— Если комариков поменьше, чем здесь, поедем.
— И если квас будет, — сказал Малиновский.
Командарм поспешно заверил: так точно, комарья меньше, а квас отменный! Тут же бросился звонить на КН. Сияя, доложил Василевскому, что в бане их ждут через полчаса.
— Но мы еще не меньше часа здесь проработаем. Плюс дорога, — сказал Василевский. — А люди будут ждать…
— Подождут, товарищ маршал!
— Нет, неудобно… Позвоните и извинитесь за задержку…
— Слушаюсь!
Смущенный генерал побурел, а Малиновский усмехнулся: усердие командарма и обязательность главкома как бы столкну-, лись…
Завершив работу, поехали к командарму. Банька была недурна, квасок холодный, вкусный. Маршалы сидели в палатке с марлевым пологом, потягивали из немецких пивных кружек и вспоминали Халхин-Гол.
— Что на Халхин-Голе было необычайным, так это крупнейшие воздушные бои. Я, Александр Михайлович, и на фронтах Великой Отечественной, пожалуй, таких не видывал… До двухсот самолетов сходились в трехъярусной карусели!
— И я такое не часто видел, Родион Яковлевич…
— Всего японцы потеряли в тех сражениях свыше шестисот самолетов! Это и понятно: летчики-истребители у нас были первоклассные, имевшие опыт боев в небе Китая, Испании… На Халхин-Голе, между прочим, воевал кое-кто из моих знакомых летчпков-"испанцев".
— Японцы тоже стянули сюда своих лучших асов.
— Да! По с нашими тягаться они не могли. Хотя не отрицаю: храбры, тактически подготовлены, техникой владеют…
— А японский пехотинец? Он стоек, вынослив, дисциплинирован, умрет, но приказ выполнит. Это нам надо помнить… Думаю, по воинским качествам японцы заметно превосходят американцев. Ход сражений на Филиппинах, в Бирме, вообще на Тихом океане веско подтверждает это…
— Да! Американцы значительно превосходят японцев и по численности, и по оснащению техникой, но каждое укрепление, город, остров даются им большой кровью. И как они медленно, я бы сказал, мучительно медленно подбираются к метрополии…
— Родион Яковлевич, нам-то доподлинно известно, что американское командование планирует лишь на ноябрь вторжение на Кюсю, а на март сорок шестого — на Хонсю…
— Несомненно, наша операция в Маньчжурии ускорит события, Александр Михайлович!
— Думаю, ускорит, и еще как…
— Что же касается халхин-гольских событий, то Баин-Цаганское побоище произвело в те времена впечатление! Жуков наголову разгромил две императорские дивизии…
— Ну, дивизия у них — это приблизительно наш стрелковый корпус: двадцать одна тысяча штыков, сильная артиллерия. Да еще отдельные полки, охранные и железнодорожные отряды. Словом, можно говорить об уничтожении целой армии. Итог халхингольских событий не только военный, а и политический. В тридцать девятом японцы убедились, во-первых, в том, что Советский Союз выполняет свои обязательства, в данном случае перед Монголией, а во-вторых, — в силе Красной Армии.
— А каково тогда будет военно-политическое значение разгрома всей Квантунской армии! Тут не пятьдесят тысяч человек — миллион!
— Если быть точным, нам на Дальнем Востоке противостоит около миллиона двухсот тысяч. Последствия разгрома будут далеко идущие, долговременные. И в первую очередь для самой Японии. И если она сумеет посмотреть вперед, а не назад…
— Поможем! — то ли шутливо, то ли серьезно сказал Малиновский. — Не назад, а вперед надо поглядеть и Америке, и Китаю, и всей Юго-Восточной Азии!
— Надеемся, так оно и будет. История — авторитетнейший учитель. Были бы ученики прилежные… Да, еще о халхин-гольских событиях… Они показали: японцы любят ночной бой.
— До сих пор эта любовь не угасла!
— Верно. Но рукоаашпой нынче избегают. После ХалхинГола психология изменилась, считают: погибнешь от русского штыка — не попадешь в ран… Это нам следует учесть. Учтем также: командование Квантунской армии рассчитывает применить бактериологическое оружие.
— Готовим войска к противохимической и противобактериологпческой защите, Александр Михайлович.
— От японцев можно ожидать чего угодно, Родион Яковлевич. А чтобы сорвать их замыслы, мы должны нанести сокрушительный удар, спутать их расчеты, посеять дезорганизацию и панику. Чем выше будут темпы наступления, тем успешней выполним свои задачи! Темпы, темпы — опять к этому приходишь…
В штабе главкома войск Дальнего Востока раздался телефонный звонок. Издалека, из Потсдама, с конференции глав союзных держав, звонил Сталин. Слышимость сверхпохвальная, и через тысячи азиатских и европейских километров до Василевского донесло знакомый, глуховатый и тихий голос:
— Как идет подготовка операции, товарищ Василевский?
Нельзя ли ускорить ее начало дней на десять?
Александр Михайлович. доложил, что темпы сосредоточения войск и подвоза всего самого необходимого не позволяют сделать этого, и попросил:
— Оставьте, пожалуйста, прежний срок, товарищ Сталин…
Верховный покашлял и ответил совсем тихо:
— Хорошо, оставим старый срок…
И тогда Василевский, не зная причины, по какой Сталин хотел ускорить начало Маньчжурской операции, но радуясь, что Верховный не стал на этом настаивать, доложил ему: срок проведения самой операции предполагается сократить.
— Хорошо, хорошо, высылайте свои соображения, — сказал Сталин. — До свидания, товарищ Василевский.
— До свидания, товарищ Сталин, — И Василевский услыхал, как Верховный положил трубку.
12
Вдруг прекратились занятия по тактике: начальство посчитало, что мы уже в совершенстве овладели искусством прорывать долговременные, сильно укрепленные позиции противника? Или тут что-то другое? Не лукавь, лейтенант Глушков: конечно, другое. Во-первых, нет предела совершенству, и гоняли бы нас до скончания века, если позволяло бы время. Но. вероятно, время-то ч не позволяло, надо делать иное: проверять исправность оружия, получать боевые патроны и гранаты, — как говорится, полный боекомплект, приводить в порядок снаряжение, наконец, просто давали людям отдохнуть хотя бы физически.
Был и еще признак — вернейший, что события не за горами: из санчасти выписали всех, кто там кантовался. По западному опыту знаю: перед наступлением хватит болеть, собирай шмуткп и дуй в свои подразделения. Ко мне в роту тоже вернулись два гаврика из санчасти, попавшие туда с расстройством желудка.
Не только по тактике — все занятия по боевой подготовке уже не проводились. Зато что ни день — политзанятия, политинсрормации, беседы, собрания и митинги. На разные темы. Поминали и Японию, самураев, ясно было: чтобы восстановить справедливость и мир, нужно воевать.