ЛУЖИ
В лесу прогалы лужами блестят,
А рядышком подснежники дрожат,
У тех и этих век измерен днями:
Цветы сойдут, и блестки талых вод
До капли будут выпиты корнями,
Что возведут темно-зеленый свод.
В набухших почках зреет темень крон,
Неумолим круговорот времен,
Круг замкнут, но покой ему неведом,
Поэтому пускай помедлит лес
Над мокрым стебельком и светлым следом
От снега, что вчера растаял здесь.
МЕСЯЦ
Я месяц примеряю к небесам
Над крышею и серебристым вязом,
Как ты, наверно, к темным волосам
Заколку примеряла бы с алмазом.
Я примеряю месяц молодой
То просто так, то в паре со звездой.
Как славно ясный месяц примерять,
Бродить, глядеть и тешиться игрою,
Над рощей укреплять и вновь снимать,
И приносить к ночной воде с собою,
И в пруд бросать, чтоб месяц плыл, качаясь,
И чудеса на свете не кончались.
СВЕТЛЯЧКИ
У звезд, что так ясны и высоки,
Есть на земле живые двойники -
Садовые ночные светляки.
Но как бы ни прилежен свет их был,
Да краток век и маловато сил,
Чтоб вторить блеску вечному светил.
ОСОБЕННАЯ АТМОСФЕРА
На пустыре земля оголена.
А в двух шагах стоит обращена
К ветрам палящим старая стена.
За ней благоуханье и прохлада.
Так создает садовая ограда
Особенную атмосферу сада.
ПОСТОЯНСТВО
Да будет сердце постоянно,
Как будто берег океана,
Оставшийся самим собою
Средь вечных перемен прибоя.
МИМОЛЕТНОЕ
Как часто из вагонного окна
Я замечал цветы у полотна.
Я замечал, но поезд дальше мчал,
И я цветов почти не различал.
Я вспоминал цветы по именам,
Но был уверен, что остался там
Какой-то удивительный цветок,
Которого припомнить я не мог.
А вдруг цветы, увиденные мной,
Не видел никогда никто иной?
Прозрение лишь тем из нас дано,
Кому недолго видеть суждено.
СМИРЕНИЕ
Светило меркнет, близится тот миг,
Когда закат уйдет на дно залива,
Однако ни единый птичий крик
На это не посетует тоскливо,
И как всегда, так и на этот раз,
Безмолвная средь темного безмолвья,
Смежит пичуга веки тусклых глаз
Или, вдали от своего гнездовья
Застигнутая сумраком, она
На ветку прянет, тут же страх забудет
И лишь шепнет тихонько: "Спасена!
И сколько теперь мрака не прибудет,
День все равно наступит и рассудит,
Чему случиться завтра. Будь, что будет!"
ОДНАЖДЫ НА БЕРЕГУ ОКЕАНА
Обрушивая воды, выл прибой,
За валом вал он приносил с собой,
Вода ревела, бедствия суля,
Каких еще не видела земля.
И тучи застилали небеса,
Свисая, будто космы на глаза.
Вселял надежду берег оттого,
Что подпирал крутой утес его,
А континент поддерживал утес,
Но мрак сгущался и угрозу нес.
Казалось, ночь грядет на сотни лет.
Готовым надо быть к напору бед,
Чтоб верх над нами не взяла вода,
Пред тем как свет погаснет навсегда.
ПИЧУГА
Решив прогнать пичугу прочь,
Чью песню было мне невмочь
Из окон слышать без конца,
Я припугнул ее с крыльца.
Все ж, видно, тут во мне вина -
Была та песня недурна.
И вообще закона нет
На песни налагать запрет.
ДЕРЕВО В ОКНЕ
Взгляну на дерево в окно
И на ночь опущу фрамугу.
Но отделить нас друг от друга
Ей не дано.
Витая облаком чела
И лепеча о всяком вздоре,
Не ведают деревья горя,
Не помнят зла.
Ах, дерево, злых непогод
Я видел над тобой немало,
И ты свидетелем бывало
Моих невзгод.
Не зря судьба челом к челу
Свела два разные несчастья,
С порывом внешнего ненастья
Сличая внутреннюю мглу.
СОЛОМЕННАЯ КРЫША
Зимнею ночью, под ливнем, во тьме,
Злость и обида одни на уме,
Глаз не спускал я со света в окошке -
И не сходил с освещенной дорожки.
Свет был единственной связью для нас -
Но не приду я, пока не погас,
Но не погаснет, пока не приду я, -
Кто же кого обыграл подчистую,
Кто же не выдержит первым борьбу?
Мир был невидим, и в черном гробу,
Дождь замерзал на лету, и могилу
Буря ночная старательно рыла.
Вдруг под рукой, слышу, что-то трещит.
Птичий насест! И соломою крыт!
Хлопанье крыльев, возня... Оказалось,
На зиму несколько птиц задержалось.
Значит, смахнул рукавом ветхий кров,
Значит, закончил работу ветров,
Значит, я птиц распугал, все подворье
Разом порушив. И вмиг мое горе
Стало от этого горько вдвойне -
То, что порушил, не выправить мне:
Птицам теперь не прожить без насеста,
Я же лишил их последнего места,
Где - до рассвета, а то до весны -
Были хоть кое-как, но спасены
(Крылья зимою не больно важны).
Черное, хоть и случайное дело!
В мыслях о нем моя боль ослабела,
В мыслях о них - моя главная боль.
Ведь подсказала пернатая голь:
С нашего домика крышу сорвало,
Тысячелетье любви миновало,
Дождь, что когда-то шумел за окном,
Бродит по комнатам в доме пустом.
ЗИМНИЕ КУЩИ
В ольховой роще посреди болот
Зимой, едва немного припечет
И зайцы на снегу замельтешат,
Не райский разве чудится уклад?
Снега не просто землю замели,
Но бытие приподняли с земли,
Пусть на ступень, а все же - к небесам,
И гроздья лета пламенеют там.
А яблоне не люб такой нанос:
Зверь-объедала словно бы подрос.
Он лакомится нежною корой:
Там пир его, докуда снег зимой.
Небесных кущ покой царит и в том,
Что птицам быть не хочется вдвоем -
Поодиночке, без былой возни,
Досматривают почки здесь они.
Мгновенно потемнели небеса.
В таком раю день длится два часа.
Свет только-только вспыхнул - и угас.
Достаточно ли этого для нас?
ЗНАКОМСТВО С НОЧЬЮ
Ночь, я с тобой воистину знаком!
Я шел туда, где нету городов, -
Туда под дождь, обратно под дождем.
Вал городской, за ним - угрюмый ров.
Я мимо стража молча проходил,
Не зная, как сказать, кто я таков.
Я замирал, и шум шагов гасил,
И слышал слабый крик издалека
(Хоть там кричали, не жалея сил), -
Но не по мне звучала в нем тоска.
А наверху, в пространстве неземном,
Часы, что отмеряют нам века,
Внушали: Время - над добром и злом.
Ночь, я с тобой воистину знаком!
ЗАПАДНАЯ РЕКА
"Где север, Фред?"
"Где север? Да вон там!
Река течет на запад".
"Значит, вот что,
Пусть она будет Западной рекой.
(Так до сих пор ее и называют.)
Течет на запад - вот ведь какова!
Все остальные норовят к востоку -
Там океан. Упрямится она,
Уверенная в собственном упрямстве,
Как я в тебе, а ты во мне. А мы -
А кто мы?.."
"Смельчаки?"
"В каком-то смысле.
Мы оба. Нет, мы трое. Мы с рекой.
Как мы с тобой повенчаны друг с другом,
Так с нею мы повенчаны. Давай
Построим мост через нее! Он будет
Рукою, обнимающей ее.
Смотри, она кивает нам волною!
Она нас слышит!"
"Как ты увлеклась.
Там камень, а поэтому и волны.
(Черным-черна, вода во весь опор
Там ударялась о подводный камень
И в белой пене пятилась назад,
Не обретая, но и не теряя,
Как будто белый птичий пух застлал -
А птица побывала в передряге -
Стремительную тьму речной воды
И черное пятно водоворота
И зарябил на дальнем берегу.)
Там камень, а поэтому и волны.
Так повелось с тех пор, как на земле
Есть реки. Нет, она нам не кивает".
"Кивает! Может, только мне одной. -
Кивает, призывает, зазывает".
"Тебе одной? Но, если ты права
И перед нами царство амазонок,
Мужчина вправе только проводить,
А дальше отправляйся в одиночку.
Река твоя, и кончен разговор".
"Нет, ты не договариваешь что-то".
"Что ж, возвращаясь к спорам о реке:
Смотри, как возвращается теченье
От камня... Ведь вода нас породила,
Вначале были воды, только воды.
И вот мы возвращаемся сюда -
К началу всех начал, к истоку жизни,
К реке, текущей вдаль и вечно вдаль.
Жизнь неподвижна, говорят одни,
Молниеносна, говорят другие,
А жизнь течет по руслу, как река,
Течет печально и неторопливо,
Чтоб пустоту наполнить пустотой.
Течет - и мимо нас, как эти воды,
А все-таки - над нами. И меж нас
Течет она в тоскливые мгновенья.
Над нами и меж нас она течет -
И вместе с нами... Время, сила, пламя,
Любовь и жизнь - и все, что есть, - все в ней.
И даже смерть, с ее вселенским ливнем
Небытия вне правил и преград,
Подвластна жизни, пусть и не покорна,
И возвращает все, что ни возьмет, -
В раскаянье или в благоговенье.
Жизнь вечно переполнена собой -
И, расточив последние запасы,
Тем самым жизнь чему-нибудь дает.
Часы приводим в действие мы жизнью,
А жизнь приводит в действие река,
А реку в действие приводит солнце,
И нечто есть, что движет и его, -
И все стремится к своему истоку:
Против теченья, что уносит нас
И хочет утянуть, плывем к истоку.
В природе подглядели это мы -
И переняли".
"Этими словами
Отмечен нынче день".
"Нет, он отмечен
Твоим открытьем: Западной рекой".
"Отмечен нынче день и тем, и этим".
ДЮНЫ
Зеленой, мокрою
Бывает волна морская.
Но бурой охрою
Над нею встает сухая.
Холмины длинные
Морские ветра нарыли -
Надгробья чинные
Всем тем, кого в бездне скрыли.
Их очертания
Меняются раз за разом, -
По злому манию, -
Так море мутит нам разум.
Оно заботится -
Как выманить нас из дома?
Оно охотится...
Охотимся на него мы!
CANIS MAJOR[2]
Со блещущим оком
Созвездие Пса
К востоку свершает
Прыжок в небеса.
Сносимый на запад,
Глядишь на восток,
И все-то тебе
Не закончить прыжок.
Я дольняя псина -
Полаю с тобой,
Со Псиной Небесной,
Объятою тьмой.
БЛАЖЕННАЯ НОША
Рыбак у цирюльника в кресле. Кругом
Разложены кисточка, бритва, гребенка.
Болтают по-свойски о том и о сем.
Сейчас на приколе стоит плоскодонка.
На якоре - словно ушла на покой.
Завалена по борт охапками лилий, -
Точь-в-точь ровно давеча - свежей треской,
Когда от Георговой банки отплыли.
И, судя по грузу, тот час недалек -
Дождаться бы только погоды хорошей, -
Когда плоскодонка, и в ней рыбачок,
Отправится вновь за блаженною ношей.
СЧЕТ ЖИЗНИ
На полпути был родничок.
Вблизи валялся черепок,
Которым возчик черпал воду,
Пока его ждала подвода
И на хозяина уныло
Косилась старая кобыла.
А стоило когда-нибудь
Кобыле тяжело вздохнуть,
Как тот, который воду пил,
Ей непременно говорил:
"Смерть веку нашему ведет
По вздохам, дескать, свой подсчет,
И с новым вздохом каждый раз
Все ближе наш последний час".
Пусть поговорка и права,
Но я бы на ее слова,
Что всуе поминают смерть,
Такой бы наложил зарок,
Чтобы никто их больше впредь
Произнести уже не смог.
Да лучше пусть все сразу прахом
Идет, чем дни считать со страхом.
ПОСЛЕДНИЙ ПОКОС
По слухам, на Дальнем лугу
Не станут косить в этот год,
И, может быть, больше никто
Туда никогда не пойдет.
А значит, косы уже там
Не надо бояться цветам.
Бояться ж им надо, чтоб лес,
Заметив просвет, не полез
На бывший покос и его
Не занял. Иначе беда
Цветам угрожает. Они
Зачахнут в холодной тени.
А люди уже не страшны.
Они не вернутся сюда.
Пока же весь луг отдан вам,
Неистовым, диким цветам,
И я вас не по именам -
По сочным и ярким цветам
Запомню теперь навсегда.
РОДИНА
На склоне светлом и крутом
Отец себе поставил дом.
Забор вокруг соорудил,
Родник нашел и склон обжил.
Но главной из его затей
Явилась дюжина детей.
Горе была день изо дня
Забавна детская возня.
Гора сама была порой
Скорей ребенком, чем горой.
Теперь, наверное, она
Забыла наши имена.
И вырос темный лес взамен
Тех, кто сошел с ее колен.
ДВЕРЬ ВО ТЬМЕ
На ощупь я ночью по дому прошел,
Ловя, как слепой, еле слышные звуки,
Я шел осторожно, но, видимо, руки
Пошире, чем надо, при этом развел,
Не видя, что дверь приоткрыта, впотьмах,
И дверь между рук прямо в лоб мне - шарах! -
Да так, что едва устоял на ногах!
Должно быть, и правда привычная связь
Людей и вещей в наши дни пресеклась.
НОША
Пустяк порою выпадет из рук.
Нагнешься подобрать его, и вдруг
Нечаянно упавшему вослед
Вниз полетит еще один предмет,
И поползет тихонько ноша, вся
Из рук твоих рассыпаться грозя,
Поскольку она слишком тяжела
И слишком велика тебе была.
Тогда, прижав ее к своей груди,
Растерянно ты сядешь посреди
Своей дороги, чтоб потом опять
Все подобрать и заново поднять.
ЧТО СКАЗАЛИ МОИ ПЯТЬДЕСЯТ
Учитель мой был стар, а я был мал.
В холодной форме огненный металл
Затвердевал. Меня учил старик,
Чтоб у него я прошлое постиг.
Теперь я стар, зато учитель молод.
На переплавку слиток мой расколот.
Учусь у юных. Я теперь у них
Грядущего прилежный ученик.
МЕДВЕДЬ
Медведь облапил деревце, и грубо
Прижал к себе, и вишни, словно губы,
Как будто на прощанье целовал...
И ветви в небо отпустив, упал,
Спихнул валун из каменной ограды,
И покатившись вниз, на дно оврага,
Задел колючей проволокой бок,
Оставив на колючках шерсти клок.
Так, вольно двигаясь сквозь лес зеленый,
Медведь гуляет, клеткой не стесненный.
В просторном мире славно жить зверям -
Во всей Вселенной тесно мне и вам.
Мы как медведи в узкой клетке бродим,
Весь день в бессильной ярости проводим,
Не отдыхая, шаркая, стуча,
Зачем-то нерешительно мотая,
Башкою от плеча и до плеча...
Закрыв глаза и морду задирая,
Садимся на фундаментальный зад,
И в небо мутные глаза глядят.
То в звездах роемся, то в микромире,
Надеясь, что пространство станет шире.
Труд безнадежен, но зато упрям.
Ну как еще не надоело нам
В экстазе, вряд ли искреннем, качаться,
То с тем, то с этим греком соглашаться,
Когда нам начинает вдруг казаться,
Что в нем-то мы сумели разобраться...
И все равно, ты хоть броди, хоть стой -
Вид трогательный, жалкий и пустой.
ЯЙЦО И ПАРОВОЗ
Он с ненавистью рельсу пнул. И вдруг
В ответ послышался далекий стук,
Как будто впрямь - по рельсам лишь ударь,
И оживет на них стальная тварь.
Ему хотелось выломать дубину,
Чтобы свалить железную махину
Иль рельсу выгнуть, чтобы под откос
Сам полетел проклятый паровоз.
Он захотел... да только поздно. Разом
Далекий стук колес сменился лязгом.
Пришлось посторониться. Слава богу,
Не то бы паром обварило ногу.
Громада налетела. В тот же миг
Хаос и грохот заглушили крик,
Проклятья бесполезные. Потом
Вновь воцарилась тишина кругом.
Бедняга же понурился в тоске
И разглядел внезапно на песке
След черепаший - точки и черта:
От ножек след и от ее хвоста.
Он поискал другие отпечатки
И обнаружил черепашью кладку.
Яйцо в гнезде, совсем как у пичуг,
Да не одно, а целых девять штук
Лежат, как девять маленьких торпед,
Для маскировки взяв песочный цвет.
"Теперь попробуй сунься! - крикнул он
Притихшей дали. - Я вооружен.
И новому железному маразму
В глаз запущу вот эту протоплазму!"