«Афоризмы». «Достоинство и мера вещей»
«Афоризмы» и «Достоинство и мера вещей» занимают в творчестве Сологуба особое место. По своей стилистике, хотя и с большой долей условности, они могут быть названы философскими текстами.
«Достоинство и мера вещей» состоит из 85 фрагментов, записанных карандашом на карточках без авторской датировки, и содержит оригинальные высказывания писателя о добре и зле, красоте и безобразии, пользе и удовольствии, любви и смерти. Произведение оставляет впечатление незавершенного текста или принципиально «бесконечного», который можно было бы дополнять, наращивая число фрагментов.
Сохранилась также копия «Достоинства и меры вещей», составленная О. Н. Черносвитовой. Во время предсмертной болезни писателя Черносвитова копировала по его просьбе отдельные документы и наиболее ценные рукописи. Бумаг, перебеленных ее рукой, немного: по-видимому, она переписала трактат по желанию Сологуба.
По содержанию и форме «Достоинство и мера вещей» вплотную примыкает к «Афоризмам» 1896–1906 гг. Текст произведений позволяет судить о том, что Сологуб не стремился к оригинальной форме изложения, но ориентировался на хорошо известные ему источники, в первую очередь на афоризмы сочинений Ф. Ницше («Утренняя заря», 1881; «Веселая наука», 1882; «Сумерки идолов», 1889, и др.). Лапидарность фразы, стилистическая изощренность, игра словом чрезвычайно сближают высказывания Сологуба с афоризмами философа.
С основными идеями Ницше Сологуб, вероятно, познакомился еще до появления первых переводов его сочинений на русский язык[90]. В 1892–1898 гг. личность и произведения Ницше вызывали глубокий интерес в среде литераторов, близких журналу «Северный вестник», в котором с 1894 г. Сологуб активно печатался. В майской книжке журнала за 1896 г. был помещен очерк Лу Андреас Саломе «Фридрих Ницше в своих произведениях», а спустя год Саломе приезжала в Петербург и встречалась с представителями «новой литературы».
В марте 1897 г. Сологуб получил письмо из Вены от Алекса Браунера, переводившего в то время его книги на немецкий язык, в котором сообщалось: «Lou Andreas Salome, о которой Вы, вероятно, также слыхали, отправляется на днях в Петербург и желает с Вами познакомиться. Прошу извинить меня, что я самым бесцеремонным образом располагаю Вашей благосклонностью: я ей дал Ваш адрес, и она, вероятно, сейчас же после приезда в С.-П<етер>б<ург> зайдет к Вам. К сожалению, она известна только как подруга Ницше. Что она русская, что она очень, очень талантливая писательница, об этом не знает даже редакция „Северного вестника“, которая в прошлом году напечатала перевод ее книги о Ницше…»[91]. В тетради с заметками Сологуба о посещении его разных лиц сохранились записи о встречах с Лу Андреас Саломе. Она посетила его 8 и 28 марта, 9 марта он побывал у нее в гостях.
Приезд Саломе в Петербург способствовал усилению интереса к личности и сочинениям Ницше в символистской среде, и Сологуб в данном случае не был исключением. Склонный к философскому миросозерцанию с юношеских лет, воспитавший себя на сочинениях Шопенгауэра, поклонником которого оставался и в зрелые годы, он не мог не оценить оригинальность и подлинную красоту произведений Ницше, который, кстати, называл Шопенгауэра своим учителем. В то же время увлечение автором «Заратустры» не было для Сологуба исключительно данью моде. Начиная с середины 1880-х гг., он последовательно занимался изучением истории античной, европейской и восточной метафизики. Среди его бумаг сохранились отрывочные конспекты, свидетельствующие о систематических занятиях философией, и записи, озаглавленные: «Конфуций»; «Платон»; «Древние кельты и галлы»; «Гераклит»; «Политеизм вед»; «Зороастризм»; «Патанджали, индусский мистик»; «Сакия Муни»; «Китай, Менций»; «Сократ»; «Аристипп»; «Антисфен»; «Обычное против Эмпедокла»; «Софисты»; «Протагор»; «Горгий»; «Анаксагор»; «Демокрит»; «Пифагор»; «Общее против Пифагора»; «Общее против Гераклита» и др.[92] Имя Ницше в этих разрозненных заметках не упоминается, что, однако, не должно вызывать недоумения — для сологубовского поколения немецкий мыслитель был современником, «властителем дум»[93], но не классиком; ему подражали, у него заимствовали и т. п. Скрытые цитаты и реминисценции из Ницше встречаются уже в ранних произведениях Сологуба — очевидно, тема рассказа «Свет и тени» (1894) восходит к идее «блаженного безумия». Не исключено, что «Афоризмы» и более позднее сочинение «Достоинство и мера вещей» были написаны под непосредственным влиянием языковой стихии произведений философа.
Первые переводы афоризмов Ницше на русский язык появились осенью 1897 г. в «Новом времени»[94]. Отдельные даты, проставленные Сологубом во фрагментах текста «Афоризмов», относятся к июлю 1896-го и январю 1897 г. Однако данное несоответствие во времени не дает серьезных оснований отрицать воздействие стилистики Ницше на тексты Сологуба, который был знаком с сочинениями немецкого мыслителя уже в начале 1890-х гг. и, вероятно, читал их в оригинале. Кроме того, «Афоризмы» и «Достоинство и мера вещей» ориентированы на прозу Ницше не только по формальному признаку. В 1890-е — 1900-е годы. Сологубу была чрезвычайно близка этическая новизна его суждений, а также их неповторимый индивидуалистический колорит. Размышления писателя о природе страдания, боли, любви выдержаны в духе творца «Заратустры».
Идейный и стилистический «контакт» с прозой философа отразился и в более поздних произведениях Сологуба. В основу книги стихов «Пламенный круг» (1908) положена идея «вечного возвращения»; формула «творимое творчество» или «творимая легенда», по-видимому, восходит к мысли Ницше: «искусство для художника». В целом, исследование влияния взглядов Ницше и ницшеанства на творчество Сологуба представляется весьма актуальным, и прежде всего потому, что автор «Мелкого беса» был художником, внутренне близким Ницше. «Лабиринтный человек никогда не ищет истины, но всегда лишь Ариадну, — что бы ни говорил нам об этом он сам», — писал философ[95]. «Лабиринтный человек» жил в поэте задолго до его знакомства с сочинениями «властителя дум», о чем свидетельствуют строки его стихотворения 1883 г.:
Близость с Ницше во взглядах на природу страдания и боли, совпадение в мыслях о цели искусства, антихристианский пафос отдельных высказываний Сологуба (декларативный «имморализм»), а также воспринятая им, вероятно от немецкого философа, форма изложения — не лишают «Афоризмы» и «Достоинство и меру вещей» своеобразия. Оба произведения окрашены яркой творческой индивидуальностью писателя, их стержень: «Неистощимая тема — о себе». Оба текста предельно насыщены мотивами и настроениями, ставшими неотъемлемой приметой собственно сологубовской художественной манеры: мотив «босых ног» («Люди будут счастливы, когда все дети будут ходить босыми»); эстетизация обнаженного тела («Любите наготу, — только она прекрасна»); алголагнические мотивы («Всего приятнее — сочетание стыда и боли»); некрофильская (по Э. Фромму) эстетизация смерти («Сладостнейшее из вожделений — вожделение смерти»); мотив двоемирия («Одной жизни для одного человека, конечно, мало; нужна хотя бы опостенная другая…») и т. д. Помимо этого, в «Афоризмах» и в штудии «Достоинство и мера вещей» присутствует типичная для слога Сологуба установка на оригинальное, неожиданное сочетание несочетаемых суждений или понятий («Прелюбодействуй целомудренно»), на парадоксальность высказывания («…Сатана ли искушал Христа в пустыне, или Христос Сатану?») — своеобразная доминанта «языка» писателя, на которую обращали внимание современники[97]. Эти черты стиля Сологуба указывают также на родство его «Афоризмов» с «Мыслями и афоризмами» Козьмы Пруткова. Благодаря названным особенностям публикуемые тексты Сологуба нельзя считать актом подражания Ницше; вероятно, их следует рассматривать как пример стилизации.
Текст «Афоризмов» воспроизводится по авторизованной машинописи (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 173), текст незаконченного сочинения «Достоинство и мера вещей» печатается по рукописной копии (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 539. Л. 45–50).
Афоризмы
В наши дни весь род людской делится на две части: блондин и брюнет. Это первый вопрос про человека, о котором вы заговорите в обществе, где его не знают: блондин он или брюнет? Остальное неважно, но на этот вопрос вы должны ответить.
Положение непризнанного поэта имеет свою прелесть: живешь в строжайшем инкогнито.
Полунагота соблазнительнее наготы. Здесь отношение такое же, как между полузнанием и знанием.
Как многие на лоне природы жалеют об удобствах городских квартир!
Презирай людей.
Людские мнения еще презреннее, чем сами люди.
Раскаяние — одно из гнуснейших чувств.
Я — объявило себя Богом. Люди захотели забыть этот смысл первой заповеди.
В отношении человека к страданиям познается все родство его любви и его ненависти, — ибо муки желанны и ненавистны человеку.
Любовь и ненависть имеют общий корень — стремление усвоить себе, то есть уничтожить.
Любовь относится к ненависти приблизительно так, как тепло к холоду. Для существа совершеннейшего, чем человек, наша земная любовь была бы ненавистью.
Не теряй времени даром, — работай или воруй, — и наконец станешь почтенным человеком.
Люди уважают правила нравственности, но презирают тех, кто им строго следует.
Люди любят побои, — потому так любят родителей.
Современные люди не могут быть нравственными, — да и не должны быть…
Часто легче прикрикнуть, чем сказать.
Собственники должны были бы заботиться о размножении мошенников и воров, — это смягчало бы социальные неравенства и поддерживало бы современный мещанский строй.
Хорошо бы воровать, да очень трудно.
Люди любят, чтоб с ними говорили искренно. Лги, да только так, чтоб это выходило искренно и правдиво, — и люди удовлетворятся.
Чтоб быть успешною, работа должна быть спешною.
Люди будут счастливы, когда все дети будут ходить босыми.
Люди много знают, но мало могут.
Ученые поступают слишком по-простецки, отдавая свои услуги государству: они сами могли бы установить царство гения и науки.
Впрочем, профессиональная зависть в профессорах так же сильна, как и в клоунах.
Профессорский мозг — седалище науки: она ходит туда испражняться.
Чем больше порицают газеты правителей, тем лучше правительство. Если же министрам льстят в печати, то это признак полнейшего порабощения общества.
«Чтобы уметь приказывать, умей повиноваться», — говорили встарь. И это верно: только рабы в душе любят повелевать.
Рабы, случалось, были свободны духом; цари — никогда.
Всего приятнее — сочетание стыда и боли.
Воровать труднее, чем работать. Поэтому справедливо, что удачливых воров почитают люди. Ценят здесь их искусство.
Человек может быть кумиром толпы, — толпа не должна быть кумиром человека.
Чем святее для тебя истина, тем менее говори о ней: люди думают, что их хотят обмануть, и запачкают твою правду своею глупостью.
Да будет праздником для тебя — молчание и одиночество.
Подчиняйся всему, что установят люди: все это слишком ничтожно, чтобы спорить против этого.
Зло всегда будет дорого людям.
Прелюбодействуй целомудренно.
Люби наготу, — только она прекрасна.
Не будь слишком правдив, — а то тебя сочтут лжецом.
Приятно человеку слушать хулу на друга его.
В напряжении сил люди любят боль и стыд, — и в этом корень сладострастия.
Жены были бы вполне счастливы, если бы мужья нежно их ласкали ночью, и днем иногда больно секли, — конечно, за вины.
Несчастием ближнего утучняется наше самолюбие.
Вещи удивительны: может быть, их и нет, но они предстоят настойчиво и неотступно.
Мужики, барыни и дети — вот три разряда людей, которые толкаются на улице, — один из признаков недостаточного развития.
Все в мире хочет, но не все может. Счастие — сочетание хотения и возможности. Поэтому, между прочим, жизнь сама по себе многими почитается счастием.
Четыре формы бытия в хотении: 1, хочу и могу — счастие; 2, хочу и не могу — несчастие; 3, не хочу, но могу — томление; 4, не хочу и не могу — спокойствие. Смерть относится к четвертой категории, жизнь — ко всем четырем.
Испытание боли дает жизни полноту и значительность; только ничтожные люди не выносят боли.
Если бы можно было по произволу забывать известные отделы понятий, особенно отвлеченных, не изглаживая уже произведенного ими действия, то восприятия тонко-чувствующего человека были бы удивительными источниками великих Откровений.
Сказано, — будьте как дети. Но неужели нельзя сделаться не только подобным ребенку, но и на самом деле отроком? Или увядание кожи беспощадно?
Великое средство самовозрождения — жизнь среди людей, которых не знал до того, и с которыми после никогда не сойдешься.
Всякое деяние вознаграждено вперед, и всякий труд вперед оплачен. Потому только и действуем, что в нас есть свободная энергия, ищущая исхода.
В этом объяснение богатства и гнусность его: ибо работодатели сперва берут работу — даром, — а потом платят, что и дает силу для следующих работ. Первая доля их чистый барыш, а последняя заработная плата есть возврат части: переборов и процентов; выходит, что капиталист вечно в долгу перед работником.
Можно ли не завидовать? Ведь никто из счастливых не заслуживает счастия.
Не раздражайся, говоря с людьми. Воистину, быть с людьми есть подвиг и труд, — итак, на разговор с ними смотри как на долг, который следует выполнять как можно лучше.
Истинно, что трудно быть с людьми: умные из них срывают с тебя маску, а глупые осмеивают ее. А без маски показаться людям, — все будут презирать как простого и глупого.
Для толпы вещи ценнее людей: уважают того, кто имеет или делает вещи; презирают того, кто не имеет вещей; ненавидят отнимающего или ворующего вещи; убийц охотнее прощают, чем воров; конокрадов убивают.
Кто сказал: «Сотворим человека по нашему подобию»? Бог Сатане, или Сатана Богу?
Сатана — четвертое лицо Божества, или второе?
Черная месса служится на голом и живом теле, святая месса — на одетом престоле, — но что есть храм Бога живого? И какая же месса угоднее Несказанному? И не обнаженное ли тело Его принесено в первую литургийную жертву?
Воистину, Он близок Сатане, и недаром беседовал с ним в пустыне.
Бог творит закон, Сатана — случаи.
Я не знаю, — и кто это знает? — Сатана ли искушал Христа в пустыне, или Христос Сатану.
Людей на земле слишком много; давно пора истребить лишнюю сволочь.
Мир непрерывен; все разделенное — разделено произвольно.
Действия нашего сознания есть только действия упрощения того неопределенного вещества, которое предстоит сознанию.
Одной жизни для одного человека, конечно, мало; нужна хотя бы опостенная другая. Святая ложь, блаженный обман, — как же могли бы мы обойтись без ваших благодеяний!
Сладостнейшее из вожделений — вожделение смерти. Это не есть бегство от жизни через самоубийство, признак большой слабости. Вожделение смерти — сопутно силе, и является в высшем напряжении жизни. Оно движет поступками возвышенными и опасными.
Своя смерть благоуханна, — чужая зловонна. Своя — невеста, чужая — Яга.
Блаженны нарушающие закон.
Слова возрастают в своем значении. Грядет Слово — царить, судя.
Нагое тело свято; одетое — грязно. Ибо одежда — покров для грязи.
Знаешь ли ты, что Творение — выше Творца?
Евхаристия односторонне служится. Вкушается кровь и Плоть, но не ломается и не проливается. Истинная литургия — бичеванием пролитая кровь, приобщение к страданию. Истинное же отпущение грехов — едино, — это Смерть.
Надо страдать, — для души, для детей, для счастья, для здоровья. Предки были мудры, когда секли детей. Ибо надо страдать.
Быть вдвоем — быть рабом.
Многолюдство, конечно, отвратительно; но оно имеет ту хорошую сторону, что освобождает от рабства быть вдвоем.
Неистощимая тема — о себе.
Великие мировые бедствия утомляют маленьких людишек.
Сделать самое гнусное — и спастись, — вот одно из величайших наслаждений.
Обряды спасают от тоски.
Претворение ценностей в идеи — вечная земная Евхаристия.
Пища, вырастающая из земли, питала любовь нашу к земле. Но вот мы делаем пищу в лабораториях, — какое удобство, и какое равнодушие!
Все, что не взросло, то и мертво.
Кто хочет свободы, тот не идет к друзьям.
Быть, не быть — все равно; ценно — хотеть.
Мир Бытия упраздняется миром Воли.
Самоубийство и любовь — мосты от Бытия к Воле. Не единственные.
Царствуют мертвые.
Тишина — рабыня. Молчание — царица. Людишки соблюдают тишину. Скованный царь молчит.
Интимное стало всемирным.
Достоинство и мера вещей
1. Может ли быть нравственность вне понятий добра и зла? и научное стремление вне понятий истины и лжи? и искусство без грани между прекрасным и безобразным?
2. Удобно и просто ко всему прикладывать от века установленные мерки. — И так всем понятно, когда говорят, что вот это хорошо, честно, похвально, великодушно, а это худо, подло, недостойно, низко.
3. И каждый думает, что в таких суждениях есть незыблемая основа.
4. Но кто хочет знать, тот не довольствуется общими мерами. Он думает: есть нечто свое в каждом предмете.
5. Что же свое? Соответствие ли своему назначению? Хорошо, если кубок удобен для пьющего. Но не много надо, чтобы кубок соответствовал своему назначению.
6. И тем не менее, хозяин хочет пить вот именно из этого сосуда. — Есть некоторая малая черта в каждой вещи, последняя черта, которая и отличает.
7. Она не всегда полезна для предмета. — Но всегда выражает его характер. — Бледны для нас вещи, на которых нет этой черты.
8. Воистину, отвратительно фабричное производство. — Не полезное мы любим в предметах. — Польза возьмет свой венец превосходства.
9. Но сердце влечет нас к бесполезному, излишнему в предметах и в делах. — И воистину, все предметы подлинные имеют в себе нечто радостное и праздничное.
10. Как будто не для будничного употребления сделаны они. — Таковы и все великие дела.
11. Истинное знание, венец знаний. — Знание о ненужном, о том, чего нет вне меня, что я сам придумал. И до блестящего совершенства вознеслась теория — умозрение чистое и ненужное.
12. Итак, в самом себе почерпает предмет свое достоинство. — Мастер, делая стол, должен, конечно, сделать его, сообразно заказу, прочным и удобным.
13. Но истинный мастер не довольствуется этим. Совершенства хочет он в каждой вещи. — Не нужно красивых или величественных вещей — сердце наше стремится к совершенному.
14. Прошли века красоты и подражания, общих путей и единообразных заповедей. — Сам собою хочет быть всякий предмет.
15. И вот основание искусства — жажда очевидного совершенства.
16. Но что же есть совершенное в поступках? Соответствие ли с целью? — Но только приведшие к цели поступки могут быть оценены таким способом.
17. Новые и далекие цели ставит себе человек, и как же ценить поступки по их целесообразности! — Иные признаки совершенства надо найти в деяниях.
18. Власть над людьми имеют слова «добро» и «зло». Но не согласны люди в том, что добро и что зло.
19. И если бы могли согласиться, ложно было бы это соглашение. — Нет равенства между людьми, и свой путь лежит для всякого.
20. Не доброта, а голубиная невинность, не зло, а змеиная мудрость, — помните ли вы мудрое слово?
21. Есть скупые дела, в обрез. — Сделано, — и нет уже лишнего деланья для неведомой цели. Так действуя, не утомляются и преуспевают.
22. Противно это преуспеяние. — Совершенства ищет гордый дух в делах своих. — К полезному прикладывает он лишнее.
23. Где ненужное и бесполезное, там праздник духа, там печать совершенства. — Не добро ли отдать неимущему то, что ему необходимо?
24. Но если совершенным в деянии хочешь быть, отдай последнее. — Не добро ли целомудрие? Но если совершенным в целомудрии хочешь быть, и не гляди на жену, и да будут жены тебе сестрами.
25. Таковы поставлены были признаки совершенства над обветшалыми скрижалями. Но из всякого слова делает человек вериги для своего духа.
26. И хвалит совершенство в добре, хотя и осмеивает его, но хулит совершенство во зле.
27. Совершенное не для хранения. — Вечное — само сохранится. — Не стражем своей жизни жить человеку. — И отчего не умереть рано, если к тому ведет избранный путь совершенства?
28. И зачем хранить то, что не может стремиться к совершенству? — Если не удался сосуд, сомни глину, брось ее, — на иное пойдет эта глина.
29. Хранить ошибки и увечья — это люди называют добротою. — Но уметь уничтожить вовремя — такая же мудрость, как и уметь усовершить.
30. Лечебницею ли стать миру? Кто бы пожелал иметь в своей библиотеке собрание всех опечаток? — Поймите, что ласкова и нежна смерть.
31. Не отвергаю добра, — но ничтожно и лицемерно добро Ваше. — Не хвалю зла, но что есть зло? — То, что иным зло — возвышеннее и лучше добра.
32. Для совершенного и зло и благо — едино. Но если назовешь что злом, зачем же терпишь его? Не противься злому насилием. Не бей медведя дубиною.
33. Насилие усиливает зло. Только ласковая смерть его уничтожает. Убей своего медведя, — и уж, верно, он не повредит тебе. Не противься злу насилием, — умерщвляй его.
34. Если ты силен, оседлай его. Нет того, что люди именуют злом, что не было бы на потребу совершенному. Даже и маленькие люди пользуются огоньком.
35. Ты же, если сильный (а о слабых что заботиться, — есть им ласковая смерть), — в огненную купель войдешь и не опалишься. И это печать твоего совершенства.
36. И в искусстве не прекрасное стоит мерою. Ибо нельзя отграничить для искусства лишь малый угол случайной красоты. Искусство берет для себя весь мир.
37. Несовершенный еще мир находит оно, — и создает свой, совершенный. — Не красота, — а очарование совершенства. — Не добро, а восторг совершенства. Не Истина — а блеск совершенства.
38. Совершенство в добре и во зле — перестает бытьдобром или злом. Оно — вырастает. В этом печать совершенства, что для него и добро и зло, — равно уже не нужны.
39. Не убий! — Но что за святыня чужая жизнь? А защищаешься, можешь и убить! Но что за святыня — своя жизнь?
40. Необходимый путь к совершенству — поставление в средоточие всемирного процесса (как Отец Ваш Небесный).
41. Нужна вера человеку и то, перед чем преклониться. — Возвышенное учение надо предпоставить человеку — чтобы он не мог потоптать его, и осмеять.
42. Благоразумная и маленькая мораль наряжается в ризы великого закона и даже находит мучеников за себя. Мудрый же идет на костер своего учения, — ведь жизнь его драгоценна.
43. То же и в искусстве. Если только красота или только безобразие, это еще не искусство. Там, где красота и безобразие сгорели уже, — там совершенное очарование.
44. Где только истина, там нет знания, ибо нет творчества. Где ложь, там нет мудрости. Мудрость за сими двумя.
45. В нашей стране были улицы с надписями, одни для похвальных, хотя и трудных дел, другие для приятных, хотя и порицаемых.
46. На каждой улице белые камешки лежали на правой стороне, и черные на левой. У каждого дома стояли красивые статуи для любования ими, и безобразные чучела — пугать шалунов.
47. Пришел злой человек, сорвал вывески, перемешал камешки, разбил идолов. — Что же нам теперь делать? Куда идти? Чем любоваться и над чем смеяться?
48. Бытие и небытие — не совершенство. Выше сего, в сиянии сих форм оно.
49. Что только добро, — то несовершенно. Что только зло — то несовершенно.
50. В науке истины ищет человек. Так ли? Не он ли сам дал имена? — И более, — не он ли создал вселенную? И не он ли создал науки? И разделил правду от лжи?
51. Изобретать хочет научный дух, а не открывать. Открывает счастливый случай. Но выше случая поставь науку. — Изобретай.
52. В искусстве — очаровывай. В науке — изобретай. В практической деятельности — побеждай.
53. И так как ты один только и есть, побеждай себя. Единую Волю прими, — сим знаменем победишь.
54. Только великие силы побеждают. Будь могучим и побеждай.
55. Если же ты слаб, удел твой — удел раба. Служи сильным и не ропщи — Устанешь, озлишься — умри.
56. Да будет утешением тебе, что умрут и сильные.
57. Но если увидишь человека, говорящего: «Разбиты скрижали завета, все дозволено человеку, буду воровать, насильничать, ужом пролезу в люди». Знай, что это раб.
58. Право есть самообеспечение силы на случай ее временного умаления. Право создается силою. Право поддерживается уверенностью в том, что правополагающая сила во всякий момент может возникнуть.
59. А вы, сильные, знайте, что и умрете вы не так, как рабы. — И в жизни, и в смерти будете вы как Боги. Так сказал первый учитель.
60. В достаточной полноте. Нарушенное право восстановляется такою же силою, какая его установила. Право сохраняется, когда им и не пользуются.
61. Но чтобы осуществить свое право, надо приложить хотя малую часть той же силы, какая установила право.
62. И говорил раб на перекрестках: «Бесконечная эволюция воздвигла наши города и наши законы. Первый же закон всему живому — борьба за существование. Кто лучше приспособился к условиям жизни, тот
63. побеждает в борьбе за существование. Мир принадлежит тем, кто приспособился и пережил». И спросил некто:
— Как имя господину твоему?
И вздрогнул раб и сказал:
64. — Я давно свободен.
Но понуждаемый суровым и непреклонным голосом вопрошающего, он сказал с наглостью беглого раба:
— Много было у меня господ, — ни одному не служил я усердно.
65. Добродетель раба — возмущение. Мудрость его — приспособление. — Воистину, раб — мягкая глина в руках того, кто делает события.
66. Победу нельзя украсть. Великое дерзновение приходит явно, и ничего не берет от людей. Ничего не бери — все отдавай, — вот единственный путь властолюбия.
67. Ничего не проси, все создавай — вот единственный путь самолюбия. Никого не люби — всегда радуйся, — вот единственный путь сладострастия.
68. Так поступай — и спасен будешь. Но дать заповедь, общую для всех, не значит ли признать, что люди равны. Нет равенства между людьми.
69. И кто учит других равенству, утверждает неравенство: Учитель — не больше ли ученика?
70. Или только один учитель — выше, остальные же равны, как овцы в стаде равны перед пастухом?
71. Дать общий завет, незыблемый навеки, не значит ли признать, что вековечно к тем же целям обречен стремиться человек?
72. Говорит учитель: исполни то и то, и цель жизни будет достигнута. — А потом и жить не к чему. И другие учителя не нужны.
73. Карманные руководители требуются вам, — но истину нельзя носить в кармане — дыру прожжет. Вы же требуете истины безопасной, удобной и дешевой. Карманной истины.
74. Так говорит надежда поставить свое имя последним из пророческих имен. Последняя ступень — самая высокая.
75. Воспитывая детей, насыщаем жажду к власти.
76. Элемент опасности должен быть в воспитании. Иначе дряблые и дрянные возрастут люди.
77. Будьте кротки, но посягайте. Будет мир на земле. Угаснет похоть. Но ведь и человек умрет.
78. «Не бойся, малое стадо, — говорит учитель, — если цель достигнута, куда еще жить иным поколениям». Разве скажет кто-нибудь мудрейшее слово!
79. Слушайте учителя, верно слово его. Воистину, нашему роду надо умереть. И возникнет иной род — быть может, и не из нашего потомства.
80. Совершенство не имеет долгой земной жизни, — оно владеет жизнью вечною. На земле его явление редко и мгновенно. — Ибо оно не хочет омрачаться скукою.
81. «Не грешите, — говорит вам учитель, — невыгодно грешить. — То ли дело жить в мире и безопасности».
82. Даже и личная свобода, ваше полнейшее из прав, годна лишь для сильных. Слабому выгодно быть рабом: раба добрый хозяин бережет, наемник же каждый день выходит на рынок. Дешевы наемные руки.
83. И недоброе — отличаем. Ибо и злые предметы хороши. И зло поощряется.
84. Рады одежде. Складки и прочее.
85. Наша одежда безобразна. Обувь вся антиэстетична. Обувь не может восходить до совершенства. Ибо не имеет складок.