Эти и многие другие подробности были восстановлены при работе над собранием сочинений издательства «Сталкер».
Но наиболее богатой на примеры выглядит, конечно, стилистическая правка черновика. Долго работая над рукописью, Авторы правят и правят ее, находя иногда более емкое, иногда более точное, а иногда и более зрелищное слово.
О дерьме Андрей в черновике говорит: «У нас это дело вообще не продается». Некоторая двусмысленность насчет «непродажности» дерьма присутствует в таком изложении, и Авторы изменяют: «У нас этим делом вообще не торгуют...»
Грузовик мусорщиков испускает «густые клубы» в черновике «черного», а после правки — «синего дыма».
Яма, наполненная черной водой, которую сходу проскакивает грузовик Дональда, в черновике названа просто «глубокой»; «страховидная» — находят Авторы более зримое определение.
«Он считал, что Гаити — это то же самое, что Таити», — говорится в черновике. Слишком грубая ошибка — считают Авторы и правят: «...он путает Гаити с Таити...»
В описании пейзажа Города Авторы во фразе «...стала видна раскаленная Желтая Стена, поднимавшаяся в небо...» заменяют «поднимавшаяся» на «уходящая».
При описании бесчинств павианов («приставали к побелевшей от ужаса женщине, прижавшейся к стене») Авторы находят более образные слова: не «прижавшейся к стене», а «обмершей в подъезде».
Авторы описывают реакцию местных жителей на неуспешные действия отряда самообороны по отражению павианов: «Женщины в окнах оскорбительно захохотали», а позже подправляют: не «оскорбительно», а «издевательски».
Карнизы и водосточные трубы, «усеянные» беснующимися павианами. Авторы правят: не «усеянные», а «облепленные».
Голова Давыдова сначала описывается как «волосатая», правится на «патлатая».
Отто Фрижа: определение «чахоточный» исправлено на «маленький тощий». Дональд: «холодноватый» — на «язвительный».
На рассказ Воронина о металлургическом комбинате в Череповце Давыдов реагирует: «Значит, и до Череповца добрались?» Правя, Авторы усиливают негативность этой реакции: «И его, значит, в оборот тоже взяли...»
Вспомнив о бабах, Давыдов в черновике «покрутил носом». Исправляется на «пошевелил бородой».
О Сельме, увидев ее второй раз, Воронин думает: «Черты лица ее были скорее неправильны и грубоваты». Авторы правят: «Лицо у нее было скорее неправильное и грубоватое даже...» А вот описание ее ног («Они были длинные, гладкие, твердые» и т. д.), которое в черновике находилось в этом месте (когда Сельма пришла к Андрею попросить сигарету), Авторы переносят ближе к началу — во время первого появления в романе Сельмы, когда ее, новенькую, привел ночью Кэнси. Описывая Сельму словами Андрея, Авторы позволяют себе в черновике: «...блядь и блядь...», но потом правят: «...сучка и сучка...» И позже в тексте нецензурное слово правится Авторами на «шлюху».
Показывая Воронину транзистор, Сельма говорит: «На всех диапазонах один треск и вой, никакой музыки нет». Авторы добавляют Сельме речевую характеристику: вместо «никакой музыки нет» — «никакого кайфа».
Высказанная Сельмой мысль об очеловечивании павианов кажется Воронину «не лишенной какого-то смысла». Рядом идут «мысль» и «смысл», и Авторы заменяют «смысла» на «рационального зерна».
На вопрос Изи, что является целью руководства, Андрей отвечает: «Всеобщее благо, порядок, создание максимально благоприятных условий для работы...» Правя черновик, Авторы заменяют «максимально благоприятных» на «оптимальных» и «работы» на «движения вперед».
О варианте изгнания павианов Изя заявляет: «...силенок не хватит». Потом Авторы находят более точное: «...кишка тонка...» О варианте сокрытия существования павианов Изя говорит: «Их слишком много, а правительство у нас пока, слава богу, не диктаторское». Вторую половину фразы Авторы правят: «...а правление у нас пока еще до отвращения демократическое». Павианов, заполнивших Город, Изя вначале называет «банды», затем — «стада и шайки». Кацман изображает восхищение, вначале «высоко задирая брови», позже Авторы находят более точное: «...ударяя кулаком в ладонь».
При общении с Гофштаттером Отто Фрижа «счастливо сиял», затем Авторы находят более точное (ибо, как выясняется дальше из его рассказа, радоваться ему особенно было нечего): «...не переставал улыбаться...» Сам же Гофштаттер просит передать Гейгеру, что он ему оставит немного свинины, «килограммчика три». Уважительность полусумасшедшего немца к соотечественнику не соответствует уменьшительному «килограммчика», и Авторы правят на «килограмма три». О Гоффштаттере упоминается, что он смертельно боится «китайцев, японцев и негров», потом Авторы заменяют японцев на арабов.
Давыдов привозит Воронину «два здоровенных рогожных мешка» с картофелем. «Здоровенных» правится на «тучных».
Во время стилистической правки черновика Авторы иногда приводят просторечные выражения к литературным нормам. К примеру, вместо «навстречу ему выперся Изя» — «в дверях его перехватил Изя». Но в речи персонажей просторечия стараются оставлять: Давыдов не понимает слово «кальмары» и говорит «камары» (потом, уже в изданиях, тщательный корректор правит на «кальмаров», но Авторы возвращают к исходному — «камаров»).
Изино восхищение («Любопытная вещь!») Авторы заменяют на более эмоциональное, близкое к характеру Изи «Поразительная штука». И далее, когда Изя рассказывает о северных районах, в черновике он говорит: «Правда, справедливости ради, должен сказать, что многое в этих рассказах доверия совершенно не заслуживает». Для эмоционального Изи — слишком гладкая размеренная речь. Поэтому Авторы правят: «Правда, и врут про те места тоже безбожно».
Об интеллигенции Андрей говорит: «Терпеть не могу этих безволосых очкариков, дармоедов». Авторы «безволосых» правят на «бессильных» и добавляют к перечислению «болтунов».
«В спорах родилось», — говорит дядя Юра и щупает у себя: в черновике — под глазом, позже — правую скулу.
Из рассказа Кацмана о Городе: «Условно считаем, что направление на солнце, та сторона, где болота, поля, фермеры, — это юг, а обратная сторона, в глубину города, — север». «Обратная сторона»... Авторам не нравится такое определение, и они изменяют на «противоположная сторона».
Песню, которую пели Фриц и Отто, Воронин характеризует в черновике как «славную боевую песню». «Славная» изменяется на «великолепную». А песню «Москва — Пекин» Воронин называет сначала «боевой», а в исправленном варианте «прекрасной».
Об уединении Андрея и Сельмы сначала говорится, что в Андреевых «воспоминаниях оказался сладостный опустошающий провал». Позже Авторы правят «воспоминаниях оказался» на «ощущениях образовался». Ибо это были именно ощущения, а не воспоминания.
После песни Галича, исполненной Изей Кацманом «дядя Юра вдруг со страшным треском обрушил пудовый кулак на столешницу», и далее в черновике — «очень длинно, сложно и необычайно грязно выругался», а в исправленном варианте — «длинно и необычайно витиевато выматерился».
На шее Питера Блока «длинно съехал книзу и снова подскочил под подбородок могучий хрящеватый кадык». «Под подбородок» правится на «к подбородку».
По заявлению Питера Блока, от дочери Гофштаттера «все мужики в околотке»: в черновике — «без памяти бегают», в исправленном варианте — «по углам прячутся». И Питер Блок во время очередного вопроса «воздел глаза к потолку», а в исправленном варианте «возвел глаза к потолку». Речь Питера Блока тоже правится: не «напился», а «насосался», не «насовали» (о драке), а «навешали».
«Перестаньте врать, Блок, — устало сказал Андрей. — Стыдно слушать...» «Стыдно» правится на «срамно». И далее Воронин думает: «Попробуй мне только пол заблевать — я тебя, сукиного сына, одной промокашкой заставлю все убрать...» Последнее слово правится на «подобрать».
Фриц при допросе наносит Питеру Блоку «короткий удар в живот». Затем Авторы изменяют «короткий» на «режущий».
В черновике Воронин определяет грабителя Копчика как «гнойный прыщ на теле общества». Позже Авторы изменяют «гнойный прыщ» на «фурункул4».
У Гейгера во время допроса Копчика челюсть «далеко выдвинута вперед». Затем Авторы находят более удачное описание: «свирепо выдвинута вперед». Андрей, невольно любуясь Гейгером, замечает: «В нем уже почти ничего не осталось от надутого...»: «солдафона» — в черновике, «молодого унтера» — в поздних вариантах. И далее, вспоминая об исчезнувшей уже наглости Фрица, Андрей сначала называет ее «бессмысленной», позже — «туповатой».
Идя к шефу полиции, Воронин «ожидал втыка, крепкого начальственного фитиля». «Крепкого» изменяется на «шершавого».
В перечислении ужасов в Здании присутствуют «черные провалы люков, дышащие неслыханным кладбищенским зловонием». Авторы правят неточное «неслыханным» на «ледяным».
Папки с делами у следователя Воронина сначала «растрепанные», затем — «разбухшие».
Чачуа в разговоре с Ворониным называет русских «дураками». Слово слишком заезженное, и Авторы правят: «идиёты». И описание смеха Чачуа как «раскатистый хохот толстого кавказца» правят на «раскатистый хохот страшно довольного кавказца». Анекдот же про заварушку в Питере Андрей называет в черновике «нехитрым и глупым», позже — «дурацким».
Матильду Гусакову Воронин в сердцах (и мысленно) называет «старой стервой», но называть так старушку... и Авторы правят: «старую корягу».
Синагога, рядом с которым появлялось время от времени Красное Здание, была «исчерченной свастиками». Исправлено на «изрисованной свастиками». И кинотеатрик рядом — о нем упоминается, что он был оштрафован: в черновике — «за нелегальный показ порнографических фильмов», в изданиях — «за показ порнографических фильмов в ночное время». Но хоть так, хоть этак, все равно непонятно: а что, в дневное время можно? Или был там и легальный показ?