Было отвратительно тихо. Адский лик луны дышал смертью. И только где-то далеко, чуть слышно, кричали дети...
Малянов попятился.
Малянов задыхаясь и придерживая локтем большую белую папку, с лету брал один лестничный марш за другим. Где-то приблизительно на уровне восьмого этажа на ступеньках, скорчившись, сидел маленький жалкий человечек, положив перед собой серую старомодную шляпу. Малянов обошел его и стал подниматься дальше.
— Не ходите туда, Дмитрий Алексеевич, — вдруг сказал человечек. Малянов остановился и посмотрел на него. Это был Глухов. Он встал, подобрал шляпу, с трудом распрямился, держась за поясницу. Лицо Глухова было вымазано чем-то черным. Глухов поправил очки и сказал, едва шевеля губами:
— Еще одна папка, белая. Еще один флаг капитуляции.
Малянов молчал и ждал, что он еще скажет.
— Понимаете, — проговорил наконец Глухов, слабо похлопывая шляпой по колену. — Капитулировать всегда неприятно... В прошлом веке, даже, говорят, стрелялись, чтобы не капитулировать.
— В нашем — тоже случалось.
— Да, конечно, конечно. Но в нашем веке стреляются, потому что стыдятся других, а в прошлом стыдились себя. Теперь мы почему-то считаем, что человек всегда может договориться сам с собой.
— Не знаю. Может быть.
— Я тоже не знаю, — сказал Глухов тихо. — Я столько времени думал об этом... И столько еще предстоит... Так всегда было, во все века.
— Я понимаю, — сказал Малянов. — Просто иногда чужие раны больнее.
— Ради бога! — прошептал Глухов, вытирая тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот. Он попытался улыбнуться. — Я бы никогда не осмелился. Как я могу вас отговаривать или советовать? Но вы знаете, что я все думаю? Почему мы так мучаемся? Я не могу разобраться.
Малянов молчал. За стенами отчаянно завывал ветер, гремели громовые раскаты. Глухов зашевелился, вялым расслабленным движением нахлобучил свою смешную шляпу и сказал:
— Ну что ж, прощайте, Дмитрий Алексеевич. Мы, наверное, никогда больше с вами не увидимся, но все равно очень приятно было с вами познакомиться. И чай вы отлично умеете заваривать.
Глухов опустил глаза и начал медленно спускаться. Малянов постоял немного и, твердо ступая, пошел дальше... Когда Малянов подошел к двери, далеко внизу, перекрывая шум этой странной вновь обрушившейся бури, заскрипела и глухо бухнула дверь... Малянов надавил кнопку звонка, но за дверью было тихо. Малянов подождал и не отпускал кнопку, пока не послышались шаги и голос Вечеровского не спросил:
— Кто там?
— Это я. Открой.
Замок щелкнул, и дверь распахнулась. На пороге появился Вечеровский. Его трудно было узнать: чудесный клетчатый костюм был продран, на левой стороне пиджака зияла большая жженая дыра. Вечеровский был неимоверно грязен.
— Заходи, — сказал он хрипло, ворочая на закопченном лице белками глаз.
Некогда шикарная комната была полностью разгромлена... Посредине ковра красовалась обугленная дыра, из которой торчали горелые планки паркета... Пятна черной копоти на стенах. Тонкие черные нитки сажи, плавающие в воздухе... Сплющенные, раздавленные, разбитые детали звукоаппаратуры, осколки аквариума... Изъеденные кислотой занавески... Горы растрепанных книг... В одном из углов валялась куча опаленного каким-то адским огнем тряпья — это были костюмы Вечеровского...
Вечеровский молча взял у Малянова папку и прошел в соседнюю комнату. Малянов как сомнамбула последовал за ним. Комната была абсолютно пуста и лишь по центру стоял старинный несгораемый шкаф с двумя отделениями.
— Здесь всё? — спросил Вечеровский.
— Всё, — сдавленным голосом подтвердил Малянов.
Вечеровский вытащил из кармана связку ключей и загромыхал запорами. Весь сейф был забит разноцветными толстыми папками. На корешках пламенели написанные красным фломастером фамилии: З. З. Губарь, В. С. Глухов, А. П. Снеговой, В. А. Вайнгартен и какие-то еще.
Малянов обалдел. Потом потрогал кончиками пальцев корешки.
— Едрысь тя в койку... — сказал он тоскливо. — Нафинкен-дулили... Они ж тебя убьют.
— Не думаю, — сказал Вечеровский. — Промахнутся. Пошли.
Они пришли на кухню. Она не пострадала. Все в ней было в порядке. Даже кофейная аппаратура, с которой возился Вечеровский. Он поставил на стол кузнецовскую чашку и граненый стакан, в которых дымился черный кофе. Вечеровский вытер руки о полотенце, сел за стол, пододвинул к себе стакан и отхлебнул горячий напиток... Руки у Вечеровского были в копоти и машинном масле.
— Ну и глупо, — сказал Малянов.
— Что именно?
— Ты же уникальный специалист. Ты же первый в Европе, задница!
Вечеровский промолчал.
— У тебя же есть твоя работа! Работай! Работай, черт тебя подери! Зачем тебе понадобилось связываться со мной?.. С нами...
— Значит, ты ничего не понял? Моя работа. За мою работу оно лупит меня уже полгода... Раньше, правда, как выяснилось, покупало...
Вечеровский помолчал и выразительно обвел глазами свою шикарную кухню...
— Пижон, — сказал Малянов. — Есть в тебе что-то от этого, как его...
— Есть, — согласился Вечеровский. — От всех. Больше всего от Глухова. Жажда спокойной жизни, жажда безответственности. Станем травой и кустами, станем землей и цветами... Я тебя раздражаю?
— Да пошел ты...
— Я хочу все-таки объяснить тебе, что происходит. Мы ведь имеем дело с законом природы. Так?
— Так.
— Так вот, воевать против законов природы — глупо. Капитулировать — стыдно. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Это банально. Но в этом тысячелетний опыт всего человечества... Мы не привыкли к тому, что природа проявляет себя так, как она проявила себя в отношении нас...
За окном сверкнула молния, громыхнул железными перекатами гром.
— Мальчик! — вдруг опомнился Малянов. — Слушай, старик, надо что-то этого... как его... надо что-то делать!
— Сядь! Ничего не надо делать. Ты последний из тех, кого я знал.
— А Глухов?
— Он перечитывал рукопись. Он ведь давно решил. Просто не мог расстаться. Не в этом дело. Природа умеет бить током, сжигать огнем, заваливать камнями, морить чумой. Мы не привыкли к рыжим горбунам и одурманенным девицам. То, что происходит с нами, — это не только трагедия — это открытие. Это возможность взглянуть на Мироздание с совершенно новой точки зрения.
— На кой ляд ты мне это излагаешь?
— Не знаю. Просто это не на один день и не на один год. Я думаю, даже не на одно столетие. Торопиться некуда. Впереди еще миллиард лет...
— Угробят они тебя... Здесь... — сказал Малянов безнадежно.
— Не обязательно, — ответил Вечеровский. — И потом, ведь я здесь буду не один... И не только здесь... И не только я...
Вечеровский улыбнулся и отхлебнул кофе.
Пыльная буря и гроза ушли. Над морем и городом еще висела серая липкая мгла. Воздух дрожал. Вдали гремели громы. Но небо стало проясняться... Бесцветное море было спокойно, и его вялые волны нежно ласкали песок. Их ленивые языки лизали руки, тело и лицо лежащего на берегу мальчика, шутя перекатывали его по песку...
Неожиданно мальчик открыл глаза, медленно встал, одернул штанишки, отряхнул их и запрыгал на одной ноге вдоль берега, весело распевая какую-то странную песенку...
Вскоре вышло солнце...
8–9.07.81
Всего в архиве сохранилось три варианта сценария по ЗМЛДКС. И если первый (вышеприведенный) отличается от окончательного (опубликованного) значительно, а третий практически от окончательного не отличается, то второй черновик сценария по ЗМЛДКС отличается от окончательного только стилистической правкой, мелкой, но частой. Одно перечисление ее способно показать, как тщательно работали Авторы даже над сценарием, предназначенье которого, собственно, быть прочитанным только кинематографическими работниками.
Правятся неуклюжие обороты: «дома, чем-то напоминающие восточно-арабскую архитектуру» на «дома в восточном стиле»... Правятся объекты-субъекты повествования: «пациент» на «клиент», «мужчина» на «мужичонка», «веревочка» (на которой в ванной сушится белье Лидочки) правится сначала на «жердочку», затем — на «бельевую веревку», «бедняжка» на «бедолагу»... Правятся определения: «толстая» (папка) на «толстенькую», «овечьи глаза» (у Лидочки) на «овечий взгляд», «печальная» на «грустная», «синеватый» (свет от ночного фонаря) на «мертвенно-синий», «неожиданный» (вопрос) на «неуместный»... Правятся описания действий: «осведомился» на «поинтересовался», «бросаешь» на «покидаешь», «зарычал» (водопроводный кран) на «заворчал», «засунул» на «упрятал», «мчался» на «катился», «прекращая» на «переставая», «произнес» на «провозгласил», «мидий ловили» на «мидий собирали», «ринулся» на «метнулся», «понимаю» на «осознаю», «уронивши» на «повалив», «переступая» на «переминаясь», «грохнул» на «ахнул», «спрыгнул» на «соскользнул»... Правятся обстоятельства: «немедленно» на «вкрадчиво», «клубился пар» на «дымился парок», «красиво» (Малянов пишет формулы) на «как по линеечке», «красиво» (сказано о том, что «дети и книги делаются из одного материала») на «элегантно», «хрипение» (водопровода) на «ворчание»... Правятся и слова в речи героев: «понимаешь» на «сечешь», «кофе» на «кофейку»... и многое, многое другое.
Кроме черновиков сценария в архиве АБС содержатся заметки по поводу сценария, некоторые из которых так и не реализовались ни в одном из текстов:
Теща-кавторанг живет в квартире (входит-выходит). Диалог на тему: подумай о семье.
Вечеровский звонит, чтобы узнать: а) как самочувствие; б) над чем работает.
Лидочка прямо говорит: «Я должна вам мешать!»
Работа Малянова:
1. График (перенос на чистовик).
2. Рассматривание колец дыма.
3. Книги по ТФКП.
4. Перепечатка текста на машинке. «Легко видеть...» «Ясно, что неясно...»
Мальчик — противный, капризный, непослушный, дерзкий, неприятный.
Теща
Лидочка
Снеговой
(ночь)
Карлик мальчик
--------