— Да говорите же! — рявкает Глебски. — Какая муха вас укусила?
— Дело в том, господа, — неожиданно спокойно произносит Симонэ, — что Мозес... и Олаф тоже — это не люди.
Воцаряется молчание.
— Так, — говорит тупо Глебски. — Не люди. А кто же? Оборотни?
— Они не люди, господа. Это пришельцы с другой планеты.
— Во дает! — вполголоса произносит Брюн. — Аж глаза белые...
— Собственно, пришелец — это Мозес. Он попал в ужасное положение, и мы должны... обязаны помочь ему! Вы слышите, Глебски? Мы обязаны! Ему очень плохо!
— Симонэ, вы сошли с ума, — холодно говорит Глебски.
— Я знал, что вы мне не поверите... — Симонэ проводит по лицу дрожащей ладонью. — Единственное, о чем я прошу вас, оставьте на минуту это ваше огнестрельное железо и поговорите с ним сами...
Глебски сжимает губы.
— Ладно, — говорит он. — Я поговорю с ним сам. Брюн! Отправляйтесь на крышу и глядите в оба...
— Да не желаю я...
— Ма-арш! — ревет Глебски, и Брюн, поперхнувшись, бежит к лестнице. — Кайса, бери винтовку, ступай за мной...
Он отталкивает Симонэ и быстро идет за портьеру в апартаменты Мозеса.
Здесь опущены занавеси на окнах, сумеречно и голо. Стол сдвинут к кровати, посередине комнаты возвышается продолговатый металлический сундук, на его крышку брошен меховой комбинезон, а на диване, застыв в странной нелепой позе, лежит Мозес. Лицо его, обвисшее, складчатое, имеет противоестественный оранжевый оттенок, голова свернута вперед и вбок, мутные глаза смотрят исподлобья.
Глебски подходит и останавливается в двух шагах от него. Симонэ и госпожа Сневар с винтовкой становятся за его спиной и по сторонам.
— Господин Мозес, — холодно произносит Глебски. — Вы арестованы по обвинению в участии в гангстерской шайке Джона О’Хара, известного под кличкой Чемпион. Оружие у вас есть?
— Черт бы вас подрал, Глебски! — кричит Симонэ. — Нет у него никакого оружия! Это пришелец с другой планеты, понимаете? Он попал в беду, ему помочь надо!
— Предупреждаю, — как бы не слыша Симонэ, продолжает Глебски, — что все, что вы с этого момента скажете, может быть использовано против вас на суде...
— Я же говорю вам, полицейская вы балда!.. — кричит Симонэ и делает шаг к инспектору, но в грудь ему упирается ствол винтовки.
— Назад! — тихо произносит госпожа Сневар.
Мозес медленно поднимает голову. Видно, что каждое движение дается ему через силу.
— Оружия у меня нет, — говорит он сиплым шепотом. — И я не совершил никаких преступлений. Вы заблуждаетесь. Я не участвовал в гангстерской шайке. Я считал, что помогаю людям бороться за справедливость. Ваша жизнь оказалась слишком сложной для меня. Когда я увидел, как вы здесь живете, я понял, что не могу быть просто наблюдателем. Я хотел помочь, я задыхался от жалости...
— Он был наблюдателем, понимаете? — вмешивается Симонэ. — Ему было запрещено вступать в контакт!
— Да, — продолжает Мозес. — Мне было запрещено. Я нарушил запрет, и оказалось, что меня обманули. Оказалось, что это не борцы за свободу, а просто бандиты. Мафия. Гангстеры. Как только я понял это, я бежал. Часть убытков я уже возместил... внес в Государственный банк миллион крон... Остальное возмещу золотом, когда вернусь домой... если вернусь... чистым золотом...
— Кто такой Олаф? — спрашивает Глебски. — Как вы связаны с Олафом?
— Да. Олаф. — Мозес замолкает, глаза его мучительно съезжаются к переносице. — Вы тоже здесь заблуждаетесь. Олаф не умер. Потому что никогда не жил. Он не живое существо. Просто мой инструмент. Как вы говорите, кибернетический робот. Запрограммирован, чтобы походить на среднего человека... мужчину... плясать, петь, ухаживать... Все может. Но — инструмент по преимуществу. Может принимать любой внешний вид...
— А вы?
— Тоже. Вернее, мой скафандр. То, что вы видите, — не я. Мой скафандр. Могу как сейчас. Могу в любом обличье. Совсем без скафандра не могу. Кислород, бактерии, пыль — смерть. И еще кое-что. Для вас сложно... Я бежал от Чемпиона. Выпустить меня он боялся. Погоня. Я раздвоился — пустил Олафа самостоятельно. Чемпион не знал, что есть Олаф. Думал, все мои обличья, все обличья Олафа — это всё я один. Не удалось. Этот... Филин... Я его здесь увидел, узнал...
— И телеграфировали в полицию?
— Да. Надо было, чтобы Филину было не до меня...
— И записку вы подсунули?
— Я.
— Глупо.
— Знаю. Но это мне непривычно. Не умею такого... Мы там у себя не такие. Да... Я готовился покинуть Землю вчера ночью. Здесь в горах наша посадочная площадка. Но тут авария... Обвал... И при взрыве погибла энергетическая станция, которая питает робота... и еще питает мой скафандр... Олаф — конец. Но у него был аварийный аккумулятор, чемоданчик, вы знаете... Если бы я успел... Но я поздно спохватился. Вы уже нашли... Олаф почему-то не успел подключиться, наверное, из-за девушки... черные очки... И так я застрял. Питания нет. Прошу помощи. Дайте мне возможность вернуться домой.
— Вы могли уже двадцать раз уйти отсюда, — угрюмо возражает Глебски. — Мне пришлось арестовать вас, чтобы узнать об этом вашем желании...
— Я не могу уйти. Повреждение мне не исправить. Я не механик. Механик — Олаф. Универсал. А аккумулятор у вас. Отдайте мне чемодан, и я уйду...
— Ах, чемодан! — неприятно улыбается Глебски. — Не выйдет. Я готов поверить, что вы пришли к нам из другого мира. С Марса, Венеры, откуда-то там еще... Я даже сочувствую вам. Как человек. Но из своих рук я выпущу вас только под суд. Только суд решит, виновны вы или нет. И с чемоданчиком этим то же самое... Один раз вы ошиблись. Можете ошибиться и второй. Я не уверен, что смогу удержать вас под арестом до суда, если вам на помощь придет какой-нибудь паук или рак, который запросто переворачивает броневики...
— Скотина, ну что за тупая скотина! — стонет Симонэ, хватаясь за волосы. — Он же помрет... или его убьет Чемпион, неужели непонятно?
— Заткнитесь, Симонэ!.. Таким вот образом, Вельзевул. Когда и если сюда заявится ваш бывший босс и начнется пальба, могу вам только обещать, что буду защищать вас силой оружия до последнего. Всё.
Он поворачивается и идет вон из номера. Госпожа Сневар следует за ним по пятам. В холле их нагоняет Симонэ.
— Вы, мелкая полицейская пешка! — шипит он. — Что вы делаете? Вы понимаете, что судьба в первый и последний раз в жизни бросила вам кусок! В ваших руках действительно важное решение, а вы ведете себя как последний тупоголовый...
Глебски, не размахиваясь, бьет его левой рукой по щеке. Симонэ останавливается.
— Вот тебе и первый контакт... — бормочет он, горько усмехаясь и опуская голову. — Вот тебе и встреча двух миров...
Он поворачивается и убредает обратно за портьеру. Глебски тяжело опускается в кресло перед пулеметом и, опершись локтями в столик, закрывает ладонями лицо. Госпожа Сневар садится рядом, поставив винтовку между коленями.
— Плохо тебе? — тихо спрашивает она. Глебски трясет головой.
— Долг, долг... — бормочет он. — Что это такое — долг, Кайса?
— Долг — это когда совесть чиста...
— А я вот не знаю, будет она у меня чиста после этой истории или нет... И самое паршивое, как бы я ни поступил, все равно буду замаран по самые уши... Господи, хоть бы уж этот Чемпион появился скорее!
Госпожа Сневар с ужасом глядит на него.
— Как у тебя язык поворачивается — говорить такое, Петер? — произносит она. — Зачем накликать гибель, когда она и без того идет семимильным шагом?
— Да... да... И черт меня дернул здесь остаться! Эдельвейсовой настойки захотелось... Сидел бы сейчас у себя в кабинете, горюшка бы не знал...
Несколько секунд они молчат. Затем госпожа Сневар тихо спрашивает:
— Ты действительно жалеешь, что остался, Петер? Ты так боишься?
— Боюсь? О, господи... Да влип я, влип, понимаешь ты это, женщина моя прекрасная? Я влип, и все это у меня на шее!
Из-за портьеры появляется Симонэ.
— Мозесу совсем плохо, Глебски, — произносит он хрипло. — Он задыхается. Похоже, больше часа не выдержит... Отдайте ему чемодан, Глебски! Вы его загубите, и это будет скотский поступок...
Глебски вскидывается.
— Вот как? Скотский? Воображаю, как вы будете петь, если мы выберемся из этой каши... «Несмотря на все мои усилия, мне не удалось перебороть скотское тупоумие полицейского чиновника...»
— А как будете петь вы? — орет Симонэ. — Чего вы всем эти добиваетесь? Лишнюю бляху на мундир захотелось? За непреклонность или как там это у вас...
Глебски вдруг усмехается, говорит почти спокойно:
— Нет, Симонэ. Не в этом дело, хотя лишняя бляха бедному полицейскому не помешала бы. Но тут важнее. Я не эксперт, Симонэ. Я — полицейский чиновник. Вы ни черта не понимаете в законах, Симонэ. Вы воображаете, что существуют одни законы для людей, а другие — для вурдалаков и пришельцев. Мозес — бандит в глазах закона. Моя обязанность — предать его суду, будь он хоть сто раз пришелец... И еще одно, Симонэ...
Глебски подходит к Симонэ вплотную, носом к носу.
— Он сам сказал, что он — наблюдатель. А что он у нас, собственно, наблюдал? Что ему у нас надо было? Кто поручится, что он не шпион, не соглядатай, не диверсант из другого мира, который готовит вторжение... Вы поручитесь? Так вашему ручательству грош цена, господин физик! Потому что вам ведь и в голову вашу не пришло поразмыслить, в чем ваш долг землянина состоит, вы же только стоите и слюни распускаете!..
— Глебски... — бормочет Симонэ. — Погодите, Глебски...
— А, подите вы...
Слышится торопливый топот быстрых ног. Все оборачиваются. По лестнице в холл сбегает Брюн.
— Вертолет! — взволнованно кричит она. — Летит!
Глебски, за ним Симонэ и госпожа Сневар бросаются к окну.
Вдали над снежной равниной, на фоне мутно-сизых иззубренных скал, совсем невысоко медленно летит вертолет.
— Так, — произносит Глебски сквозь зубы. — Пожаловал... Ну, теперь держитесь, друзья мои! — Он поворачивается к госпоже Сневар. — Кайса, подвал у тебя прочный?