Эрула, электронная рулетка, изображенная на памятнике Юрковскому, в рукописи описывалась более детально: «Я не понимал только, что это за аппарат из шаров и дисков, на который опирается известный планетолог...»
И еще о памятнике. Артик, отвечая на вопрос Жилина, чей памятник они видят, читает надпись и комментирует: «Так это какой-нибудь немец...», что странно (имя и фамилия «Владимир Юрковский» никак не может ассоциироваться с немцем). В рукописи говорится более ясно: «Какой-то еврей или поляк», что было восстановлено в поздних изданиях. Кстати, о евреях. Когда Жилин рассказывает анекдот про ирландца, который пожелал быть садовником, Вайна Туур замечает, что там фигурировал не ирландец, а негр; в рукописи — не ирландец, а еврей. И о других национальностях. В рукописи Вузи предполагает, что Жилин не тунгус (как в изданиях), а якут, и добавляет: «Жалко. В жизни не видела якутов...» А «революционер», которого Жилин встречает в кафе, в первом черновике не описывался как человек восточного типа и боролся он не против режима Бадшаха, а против режима Клемента.
Возвращаясь к описанию характера и мыслей Жилина, хотелось бы заметить, что иногда при сравнении рукописи и изданий наблюдается и обратное: более пространные рассуждения в изданиях, чем в рукописи. К примеру, впечатление Жилина от работы парикмахера («В зеркале, озаренная прожекторами, необычайно привлекательная и радующая глаз, отражалась ложь. Умная, красивая, значительная пустота. Нет, не пустота, конечно, я не был о себе такого уж низкого мнения, но контраст был слишком велик. Весь мой внутренний мир, все, что я так ценил в себе... Теперь его вообще могло бы не быть. Оно было больше не нужно») в рукописи было описано более кратко, но емко: «...мастер сделал меня не таким, каким я должен быть, а таким, каким мне никогда не стать...»
Размышления Жилина на второе утро пребывания в Стране Дураков в рукописи описывались тоже более кратко и четко, скорее, даже не размышления, а выводы: «За завтраком в пустом кафе-автомате я решил, несмотря ни на что, действовать по старому плану. «Девон» «Девоном», меценаты меценатами, а рыбари рыбарями. Слишком много белых пятен на радостном лике этого города. Были рыбари, были перши, грустецы и артики, были еще какие-то слеги... Возможно, Римайер разрешил бы мои сомнения в две минуты. Но Римайер молчит».
Иногда поначалу Авторы пытаются показать направление мыслей Жилина, но затем отказываются от этого. К примеру, в разговоре с Илиной о рыбарях, Жилин думает: «Я ничего не понимал. Пробыл в городе десять часов и совершенно ничего не понимал. Все расползалось под пальцами, а спрашивать напрямик было пока преждевременно, я это чувствовал».
Жилин после напряженного ожидания в метро видит кибера, предназначенного для работы на астероидах, и в сердцах говорит: «Умники-затейники... <...> Остряки-самоучки... Это же надо было додуматься! Таланты доморощенные...» В рукописи высказывание более жесткое: «Дурни стоеросовые... <...> Безмозглые кретины. Мерзавцы окаянные...»
Разговор Жилина с Илиной в номере Римайера первоначально был другим:
Она повалилась в кресло и задрала ноги на телефонный столик. Я сел в соседнее кресло.
— Меня зовут Иван, — сообщил я.
— А меня Илина. Вы тоже иностранец? Вы все, иностранцы, какие-то широкие. Что вы здесь делаете?
— Жду Римайера.
— Нет, вообще здесь. У нас.
— Я буду писать книгу.
— Бросьте ерундой заниматься. Какой дурак пишет книги в нашем городе? У нас весело!
— Я подумаю, — пообещал я. — Может, и не буду писать. Я только сегодня приехал и еще не осмотрелся.
— Если вы приятель Римайера, я подыщу вам подружку, и мы славно проведем время вчетвером. Будет весело и никаких забот.
— Это было бы здорово, — сказал я. — Только на что мне подружка? Бросьте Римайера и будем веселиться с вами. А подружку вы подыщете Римайеру.
Она опустила ноги со столика и села прямо.
— Вы это серьезно? — спросила она строго.
— Нет, — сказал я. — Это я так, пошутил. Согласен на подружку. А когда?
— Сегодня, конечно. Приходите к одиннадцати в «Звездочку», я сегодня там.
— Идет.
— Я буду вкалывать с семи, а к одиннадцати освобожусь, мы выпьем где-нибудь и пойдем на дрожку. Только подходите с задней стороны. Да смотрите, чтобы вас не засекли артики.
— А если засекут?
Она пожала плечами.
— Ничего особенного не будет, только они не любят, когда вокруг них шныряют аутсайдеры. Начнут доискиваться, могут быть неприятности. Нам и так не очень доверяют.
— А кому это — вам?
— Нам. Мы из союза официанток при бюро «Экстренный случай». Нас вызывают для обслуживания всяких нерегулярных собраний.
— А это интересно?
— Когда как. Если ребята веселые, здоровые, тогда интересно, и они не так пристают. С «Зелеными» интересно. С рыбарями интересно, только страшно. Интели тоже ничего парни. А вот нынче я работала у этих беременных мужиков...
— А что это такое?
— Ну как — что? Грустецы! Это, правда, считается тайной, но ведь ты никому не расскажешь?
— Никому, — пообещал я.
Она вдруг вскочила.
— А почему бы нам не выпить? — вскричала она и принялась шарить среди бутылок под окном. — Все пустые... Хотя нет, вот есть немного вермута. Хочешь?
— Пожалуй, — сказал я.
Она поставила бутылку на столик и взяла с подоконника стаканы.
— Надо вымыть, погоди минутку... — Она ушла в ванную и продолжала говорить оттуда. — А тебе какие девушки больше нравятся? Высокие, маленькие? Черные или беленькие?
— Веселые, — сказал я. — Вроде тебя. Чтобы было весело и никаких забот.
Она вернулась со стаканами.
— С водой или чистое?
— Пожалуй, чистое.
— Все иностранцы пьют чистое. А у нас почему-то пьют с водой. Твое здоровье!
Мы выпили.
— Ты где живешь? Здесь в отеле?
— Нет, в городе. Я живу у вдовы генерал-полковника Туура.
— О, у Вузи? Так зачем тебе девушка? Вузи лакомый кусочек.
— А ты ее знаешь?
— Знаю. Славная девчушка. Немного молода еще, но это пустяки.
— Так ты советуешь держаться Вузи?
Она поставила стакан, села ко мне на подлокотник и обняла меня за плечи.
— Милый мой, — сказала она. — Самое главное — чтобы было весело. Мы берем в городе то, что нам нравится. Вот и ты бери то, что тебе нравится.
— Вузи сказала, чтобы я сегодня проводил ее.
— Ну да... У вас там в пригородных улицах иногда шалят подростки, и Вузи их до смерти боится. А куда она собралась?
— Не знаю.
— В общем, если с Вузи у тебя не выйдет, приходи в «Звездочку». Мы что-нибудь придумаем. Ты парень что надо, с тобой любая пойдет.
— Кроме тебя.
— И я тоже. Только не сразу. Когда мне надоест Римайер.
— А он тебе нравится?
Она почесала в затылке.
— Как тебе сказать... Теперь не очень. Он как-то загрустил. Но нужно же соблюдать приличия.
— А раньше он был веселый?
— Не сразу. Сначала все дулся. Многие иностранцы сначала дуются, боятся, что их околпачат. А потом развеселился. А потом снова надулся.
— Бедняга, — сказал я. — Он вспомнил о семье, и ему стало стыдно.
— Черт с ним. Налить тебе еще?
Из этого разговора Илины с Жилиным и из последующего (с Оскаром) видно, что первоначально Авторы не задумывали всеобщую ненависть местных жителей к интелям... А вот Илине Авторы вначале приписывали проницательность...
— Вы не рыбарь?
— Нет.
— А, вспомнила, — сказала Илина. — Вы из университетских интелей. Вы еще подрались тогда в «Ласочке» с маленьким Питом. И попали бутылкой в зеркало. Вам еще Моди оплеух надавала...
Каменное лицо Оскара слегка порозовело.
— Уверяю вас, — произнес он скрипучим голосом. — Я не интель и никогда в жизни не был в «Ласочке».
Илина задумалась.
— Не может же быть, чтобы вы были из грустецов... И на спортсмена вы тоже не похожи.
— Я приезжий, — сказал Оскар. — Турист.
Илина разочарованно вздохнула.
— Надо же так ошибиться...
В опубликованном тексте Илина покидает Жилина во время разговора с Оскаром. В ранней рукописи она остается:
Оскар встал.
— Мне пора, — сказал он. — Не сочтите за труд передать Римайеру, что я заходил.
— Не сочтем, — сказал я. — Если мы скажем, что заходил Оскар, он поймет?
— Да, — холодно сказал Оскар. — Это мое настоящее имя.
Он размеренным шагом подошел к двери и вышел. Илина зевнула.
— Я, пожалуй, тоже пойду, — заявила она. — Мне еще надо выспаться. Пойдем?
— Я подожду еще немного, — сказал я.
— Так ты придешь в «Звездочку»? Приходи вместе с Вузи.
— Ладно, — сказал я. — Обязательно.
Она сладко потянулась, изо всех сил зажмурившись, затем вскочила на ноги.
— Пойду, — сказала она. — До вечера.
— До вечера, — сказал я.
— И приведи себя в порядок. Ты что, битник? Оброс, как рекрут у грустецов.
Она подергала меня за волосы и убежала.
Позже, в разговоре Жилина с Вузи, снова сообщается о том, что Вузи знакома с Илиной и Римайером: «Илина позвонила и сказала, что вы свой парень... А вы возитесь с этой ерундой! Вы что, интель?» Одну из дам в салоне Вузи называет коровой, в рукописи: «Старая сука». И далее разговор возвращается снова к Илине:
— Илина сказала, что вы веселый и свойский парень... — По ее лицу было видно, что она в этом еще не уверена. — Вам понравилась Илина?
— Очень, — сказал я. — У нее чудные ноги.
— Слишком полные. Вы ничего не понимаете.
— Это вы ничего не понимаете. Я мужчина, мне лучше знать.
— Мужчина мужчине рознь... Вы видели ее Римайера? Тоже, скажете, мужчина?
— Римайер мой приятель, — предупредил я.
— Он хуже грустеца, а Илина дура.
— Давайте на них плюнем, — предложил я.
— Тогда сделайте, чтобы было весело!
<...>
— А вот здесь живет старый Руэн. Каждый вечер у него новая. Устроился так, что они сами к нему ходят. Во время заварушки ему оторвали ногу. Видите, у него света нет? Это они радиолу слушают. А ведь страшный, как смертный грех!