означает труп, нечто мертвое, неживое, а также жителей загробного мира. В латинском языке nex, necs совершенно определенно относится не к смерти, а к мертвому, мертвечине и убиенному (смерть которого, очевидно, отличается от естественной кончины). Слова «умирать» и «смерть» имеют другое значение, они относятся не к трупу, а к процессу ухода из жизни. В греческом языке аналогичную роль играет слово thanatos, а в латинском — mors, mori. Английские слова die и death (так же как немецкие tod и tot) восходят к индоевропейскому корню dheu, dhou.
Хотя слово nekros означает труп, нечто мертвое, однако образуемое им научное понятие «некрофилия» указывает не только на «любовь» к мертвецу, трупу; в современном терминологическом понимании — это влечение, тяготение к смерти, в том числе к трупу, непреходящие навязчивые думы о смерти, удовлетворение своих сексуальных потребностей путем различных манипуляций с ним, а также особое отношение к смерти как способу достижения своих эгоистических, корыстных, политических, военных и иных лично значимых целей. Последнее — социальная (общесоциальная) некрофилия.
Э. Фромм писал, что понятие ««некрофилии» обычно распространяется на два типа явлений. Во-первых, имеется в виду сексуальная некрофилия (страсть к совокуплению или иному сексуальному контакту с трупом). Во-вторых, речь может идти о феноменах несексуальной некрофилии, среди которых — желание находиться вблизи трупа, разглядывать его, прикасаться к нему и, наконец, специфическая страсть к расчленению мертвого тела»[2]. Правда, в ходе своего исследования Э. Фромм приходит к выводу о существовании еще одного вида некрофилии — социального, который он самым блестящим образом иллюстрирует на примере Гитлера.
Однако есть еще одна разновидность некрофилии — это убийства ради убийства, ради того, чтобы приблизиться к смерти, соприкоснуться с ней, увидеть переход от жизни к смерти, наконец, насладиться убийством, показать свою силу и смелость, «создать» мертвеца. Речь, собственно идет о некрофилии как мотиве убийства. Это достаточно распространенный мотив, но следователи, прокуроры и судьи ничего не знают о нем, потому что их этому не учили. Вот почему убийства по непонятным мотивам обычно квалифицируют как совершенные из хулиганских побуждений. Следовательно, могут быть убийства ради убийства. Большинство многоэпизодных и серийных убийц можно расценивать в качестве некрофилов. Сейчас на этом нецелесообразно останавливаться, поскольку некрофильским убийствам будет посвящен самостоятельный раздел.
Некрофилия проявляет себя в качестве мотива агрессии еще в одном виде поведения — самоубийствах. Некоторыми самоубийцами смерть предощущается такой близкой, понятной, с ее помощью можно решить жизненно важные проблемы. Для самоубийц это всегда выход из положения, и в самых тяжелых для них обстоятельствах они знают, что этот выход у них всегда есть.
Итак, существует пять видов (типов) некрофилии.
1. Сексуальная некрофилия.
2. Несексуальная некрофилия, проявляющаяся в желании находиться вблизи трупа, разглядывать его, прикасаться к нему, расчленять мертвое тело (по Э. Фромму).
3. Некрофилия как мотив убийства.
4. Некрофилия как мотив самоубийства, причем самоубийство вполне может сочетаться с убийством.
5. Социальная (общесоциальная) некрофилия как особое отношение к смерти для достижения своих эгоистических, корыстных, политических и иных лично значимых целей.
Человечество биофильно, о смерти думают главным образом старики и тяжелобольные, а стремятся к ней лишь те, кто особо будет выделен в этой книге. Тем не менее смерть имеет над человечеством необычайную власть. Она всегда была для человека первостепенной загадкой и тайной, в которую он не проник и, возможно, не проникнет никогда. Смерть во всем ее многообразии является одним из самых мощных источников религии, мистики, мифологии, сказок и, конечно, искусства. Существенная часть мифов прямо или косвенно посвящена именно ей.
Некрофилия — не только влечение, тяготение к смерти как таковой, это еще влечение, тяготение к трупу, что очень важно помнить. В ней присутствует страх потерять то, что человек имеет: свое тело, свое «Я», свою собственность и свою идентичность; это — страх «потерять себя», столкнуться с бездной, имя которой — небытие[3].
Вряд ли (хотя на этот счет у автора и нет эмпирических данных) на свете есть много людей, которые относятся к жизни как к собственности, тем более что множество людей не имеет никакой собственности и не знает поэтому, как к ней относиться, то есть у них не сформировалось чувство собственности. Здесь страх потерять не собственность — в конце концов, собственность есть лишь одна из ценностей жизни, а потерять все, в том числе простейшие радости, не замечаемые каждый день, — видеть близких, ясный солнечный день, работать и т. д. Утверждать же, что смерть не имеет к нам никакого отношения, можно лишь в качестве шутки или неумного утешения, которое никого не способно убедить. По Э. Фромму, поскольку мы руководствуемся в жизни принципом обладания, то должны бояться смерти. И никакое рациональное объяснение не в силах избавить нас от этого страха. Однако даже в смертный час этот страх может быть ослаблен, если воскресить чувство привязанности к жизни, откликнуться на любовь окружающих ответным порывом любви. Исчезновение страха смерти начинается не с подготовки к смерти, а с постоянных усилий уменьшать начала обладания и увеличивать начала бытия, заключает Э. Фромм.
Сами понятия «собственность» и «обладание» можно воспринимать и объяснять по-разному, в том числе и как не имеющие никакой материальной ценности; но можно именно как имущественно значимые (что в большинстве случаев и имеет место), реализация которых позволяет обрести некоторое блаженство после смерти. Как раз так можно понять слова Христа: «Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе влагалища неветшающие, сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает; ибо, где сокровище ваше, там и сердце ваше будет» (Лк. 12:33-34). Смерть, как отмечал И. Брянчанинов, причисленный в православии к лику снятых, великое и сокровенное таинство. Она, как и жизнь, настолько велика и сокровенна, что в принципе непознаваема, какие бы мудрые и глубокие мысли по ее поводу ни были высказаны.
Но слова, что смерть это великое и священное таинство, ничего нового в себе не несут, поскольку об этом было известно еще до христианства. Она непознаваема, и в этом в особенности ее сила и власть. Познать смерть путем самых глубоких рассуждений невозможно, и если здесь есть какой-то потенциал, то это научное использование каких-то (трудно сказать каких) технических (или физических, химических) достижении.
В близкие отношения со смертью вступают не только убийцы-некрофилы, но и многие другие, например люди, играющие со смертью. Они в одиночку пересекают в лодке моря и океаны, поднимаются на недоступные вершины, играют в русскую рулетку и т. д. Ими, как можно предположить, движет бессознательное стремление не только заглянуть в неведомое, но и выковать свою стойкость перед ним.
Станислав и Кристина Грофы рассказывают еще об одной категории лиц, тесно соприкасающихся со смертью: это люди в состоянии духовного кризиса. Для многих из них этот процесс является быстрым и неожиданным. Внезапно они чувствуют, что их комфорт и безопасность исчезают, как будто они получили некий толчок в ней местном направлении. Знакомые способы бытия больше не кажутся подходящими и сменяются новыми. Индивид чувствует себя неспособным зацепиться за какие-либо проявления жизни, испытывает страх и не может вернуться к старому поведению и старым интересам. Таким образом, он может быть поглощен огромной тоской по своей умирающей старой сущности.
Состояние освобождения от различных ролей, отношений, от мира и от самого себя — еще одна форма символической смерти. Это хорошо известно различным духовным системам как первейшая цель внутреннего развития. Такое освобождение от старого является необходимым в жизни событием, и оно естественно происходит в момент смерти — в то время, когда каждый человек понимает, что он не сможет унести с собой те материальные вещи, которые ему принадлежат. Такие переживания дают свободу для того, чтобы люди могли полнее радоваться всему, что имеют в жизни. Практика медитации и другие формы самоисследования приводят искателей к столкновению с этими переживаниями еще до того, как наступает момент физической смерти. В буддизме привязанность или пристрастие к проявлениям материального мира считается корнем всех страданий, а отказ от этой привязанности — ключом к духовному освобождению.
Тяготение к смерти, которое находит свое наивысшее негативное проявление в некрофилии, одним из своих источников может иметь свойство человеческого ума видеть в том, что хорошо известно и понятно, выражение своего могущества и власти. Непонятное и непознанное вызывает, напротив, беспокойство, неуверенность, тревожность. Это хорошо представляли себе и наши далекие предки.
Так, по поверьям индейцев племени куна, условием удачи на охоте является знание о происхождении дичи. Если удается приручить некоторых животных, то только потому, что магам известен секрет их создания. Равным образом небезопасно держать в руках раскаленное железо или ядовитых змей, если неизвестно происхождение огня и змей. Верование это достаточно распространено и встречается не только у племен одного вида культуры. На Тиморских островах, например, при созревании риса в поле отправляется тот, кому известны мифические традиции риса. Он проводит там всю ночь, громко рассказывая легенды, объясняющие, как была получена культура риса (миф о происхождении). После рассказа, как произошел рис, эта культура должна расти особенно хорошо, дружно и густо, как тогда, когда ее сажали в первый раз, то есть в мифологические времена всех начал. Рису напоминают, как он был создан, чтобы научить его, как должно себя вести, магически принуждают вернуться к своему генезису. В большинстве случаев знать миф о происхождении недостаточно, его надо воспроизводить, демонстрировать, показывать