Нелюб отказывался замечать подначку и продолжал безмолвно шагать.
— Старик ещё ничего, — не унималась Мстислава, глядя на новые лапти, — а вот старуха — сущая ведьма. Смотрела меня, будто со свету сжить хотела.
— Не хотел бы я слышать, что ты про меня станешь потом кому-то сказывать, — усмехнулся зазимец. — От тебя доброго слова ждать, что летом снега.
— Вот и неправда, — возмутилась Мстислава. — Меня все любят, а эта с самого начала взъелась.
— Может, будь ты полюбезнее, и на тебя бы теплее поглядывали?
— С какой такой стати? — выгнула бровь княжна. — Разве гостям не должны оказывать почтения?
— Это смотря какие гости, — в сторону сказал Нелюб.
— Да просто завидует она, и больше ничего. Словно я виновата, что пригожей родилась. Всё одно, что моя мачеха. Той тоже моя коса и кожа белая покою не давала.
Нелюб отвлёкся от дороги и в первый раз посмотрел на Мстишу.
— Сколько ж тебе было, когда мать умерла?
Лицо девушки изменилось.
— Мало. Тата ещё грамоте учить не начал. Но я её помню, — как-то упрямо добавила Мстислава и, нахмурившись, замолчала.
— И тебя воспитала мачеха?
Княжна помотала головой:
— Няня.
— Она тоже умерла?
Мстиша вскинула на спутника голову, точно он сказал глупость.
— Жива Стояна, с чего ей умирать. В летах, конечно, но жива.
— И где она теперь?
Княжна резко отвернулась. Как только он умел находить больные места? Как ухитрялся давить с такой точностью?
— Дома, где ж ещё? — огрызнулась Мстиша.
— А что ж мачеха? Злая?
Мстислава уже хотела ответить утвердительно, но вдруг задумалась. Пожалуй, Гостемила не была злой. Например, она никогда не обижала детей. Почему-то Мстиша не переносила, когда сварливые бабы бранили или били маленьких. Но Мстиша не могла не отдать должного мачехе, та всегда была ласкова и со своими, и с дворовыми ребятишками.
И тем не менее, Мстиша ненавидела Гостемилу.
— Она не моя мама, — ответила княжна. — Она не имела права занимать её места.
— Разве твой отец не стал счастливее, взяв новую жену?
Мстислава молчала, поджав губы.
— Тебе бы больше пришлось по сердцу, если бы он оплакивал её и жил прошлым?
— Я не знаю, — опустив голову, тихо ответила Мстиша. — Но я ненавижу её за то, что она жива, а моя мама — нет.
Нелюб пристально посмотрел на княжну. Кажется, сначала он хотел возразить ей, но, видимо, какая-то мысль изменила его намерение. Помытчик коротко кивнул и спросил:
— А братья, сёстры?
Да что он ей, допрос чинит? Мстиша привыкла к тому, что в Медыни каждый знал о княжеской семье. Она с подозрением взглянула на Нелюба, но на его лице не отражалось ничего, кроме сдержанного внимания.
— Сестра родная одна, да и ту прошлой зимой замуж выдали. Есть две младшие, лялек ещё нянчат. Мачехины, — добавила она сквозь зубы. — И братец тоже от неё, на коня осенью будет сажен.
Нелюб кивнул.
— И что ж, они тебя любят?
Мстиша в замешательстве взглянула на помытчика.
— Ты сказала, тебя все любят, — пояснил зазимец.
Мстислава невольно задумалась. Про Предславу и говорить нечего, они жили с сестрой душа в душу, поверяясь во всём, и Мстиша смотрела на неё почти как на мать. Всё переменилось с Предславиным замужеством и отъездом. А особенно — когда Мстиша поняла, что ей самой, в отличие от сестры, не видать счастья с желанным.
Что же до младших... Глядя на них, Мстиша видела мачехины глаза, мачехины веснушки, даже мачехины повадки. Только маленький Воиша походил на отца, поэтому к нему Мстислава относилась сердечнее. Она даже как-то пыталась покачать его хорошенькую, точно игрушечный ларчик, зыбку, подвешенную к золочёному берёзовому оцепу, да только мачеха испугалась, прогнала.
Любили ли они её? Боялись, это точно. Искали ли её общества? По первости. Мстиша вспомнила, как Ярослава, курносая и конопатая, словно мать, пыталась несколько раз подступиться к ней то с пташкой-свистулькой, отцовым подарком, то со своим первым сплетённым на дощечках пояском. Глиняную птичку Мстиша тогда едва не разбила, а над неумелым, грубоватым поясом от души посмеялась.
Мстиша наслаждалась тем, что младших сестёр манила её красота, умение наряжаться и подносить себя, и ей нравилось держаться с ними высоко и недоступно. Ярослава и Звенька смотрели на старшую сестру с пугливым восхищением. Но любили ли они её?
Они любили отца, это Мстиша знала. Стоило тате появиться, как все трое бежали к нему взапуски. Они висли на нём, словно котята на кошке, а отец лишь посмеивался и ухитрялся обнять каждого. У него всегда имелись для них и гостинцы, и доброе слово. Отец, который мог пропадать седмицами на ловах и в походах, к которому за справедливым судом со всего княжества шли люди, отец, ведавший торговыми поездами и улещением воинственных соседей всегда знал, с какой начинкой любит пряник Звеня и как зовут Ярославиных кукол. С Воишей они друг в друге души не чаяли, но к нему Мстислава не ревновала. Всё-таки единственный сын.
Любили ли Мстишу? Её любил отец, любила Стояна. Любил Сновид.
Любил ли?
Мстислава тряхнула головой, которая начинала болеть от всех этих непрошеных размышлений, и рассерженно посмотрела на Нелюба. Он глядел пристально и испытующе, словно читая Мстишины мысли.
— Конечно, любят! — выплюнула княжна. — И вообще, не твоего ума это дело!
Нелюб прищурился.
— Это точно, не моего.
Он ускорил шаг, оставляя Мстишу плестись позади.
Дорога становилась всё хуже, и Мстислава уже жалела, что они не задержались ещё на день в «хлеву». Нелюб стал мрачен и на привалах против обыкновения не вырезал узоры на Мстишином посохе, а хмуро смотрел в серое небо.
Из-за Мстиши они снова прошли мало, и когда княжна спросила помытчика, сколько осталось до Зазимья, он лишь безнадёжно махнул рукой. Только Бердяй, добывший в пожне зайца, сумел хоть немного свести тень с лица Нелюба. Мстислава презрительно фыркнула, глядя, как зазимец с доброй улыбкой — ей от него такой не видать — нежно почёсывает рябую грудку.
День клонился к закату, и Мстиша уже не чаяла дождаться остановки на ночлег, когда позади послышался топот копыт.
— Далёко ли без хлеба? — раздался звонкий, немного насмешливый голос, и Мстислава с Нелюбом остановились, одновременно оборачиваясь на встречного.
Молодой всадник был одет в добротную свиту, из-под меховой шапки выбивался русый чуб, щёгольски зачёсанный на одну сторону. В руках, усаженных перстнями, лежала маленькая плеть. Лошадь под седлом чужака, должно быть, годилась во внучки Нелюбовой кляче и глядела под стать хозяину, самодовольно и свысока. Что и говорить, по сравнению с незнакомцем Мстиша и Нелюб в своих замаранных дорожной грязью одеждах выглядели жалко.
Рассмотрев лицо девушки, незнакомец заулыбался и, нисколько не сдерживаясь, скользнул долгим взором по всему её стану. Сквозь удовлетворение тем, что её красота произвела впечатление, Мстиша внутренне поёжилась. Она никак не могла привыкнуть к тому, что её, княжую дочь, смели так вот беззастенчиво рассматривать. Нелюб тоже когда-то разглядывал Мстиславу с неподобающей прямотой, но в очах помытчика ни разу не появлялось сальности всадника.
— Отсюда не видать, — ответил Нелюб, и, несмотря на привычное спокойствие, Мстиша почувствовала в жёстком голосе неприязнь.
Несомненно, всадник тоже. Он ухмыльнулся и, небрежно отодвинув кнутовищем шапку со лба, посмотрел на зазимца, потом на лошадь, которую тот вёл в поводу, и сундуки, покрытые рогожей.
— Что ж, друже, такую ладную девку пешком гонишь? Погляди, еле на ногах держится.
Нахмуренный лоб помытчика разгладился, а лицо сделалось ещё более угловатым от проступивших желваков.
— То не девка, а жена моя, — ответил Нелюб даже спокойнее, чем прежде, но Мстише показалось, что она услышала приглушённый рык, — сам разберусь.
— Жена? — с наигранным удивлением спросил незнакомец и снова огладил Мстиславу слащавым взглядом. — Такую жену беречь надо, друже. Верстах в трёх постоялый двор будет, давай довезу.
— Сами дойдём, — сухо ответил Нелюб, делая шаг вперёд и заслоняя собой Мстишу.
Всадник прищурился и, в последний раз глянув на княжну, резко ударил кобылу бичом.
— Ещё свидимся, — послышался удаляющийся голос.
— Ну, — сказал Нелюб, когда стук копыт окончательно стих, — а вот и первые женихи пошли.
Только теперь он отвёл нахмуренный взгляд от дороги, где скрылся из виду незнакомец, и зашагал дальше.
Мстиша неловко сглотнула. Желания распекать зазимца за то, что он снова назвался её мужем, больше не возникало. С мелькнувшей же надеждой провести грядущую ночь под крышей Мстислава рассталась, бросив быстрый взор на напряжённые плечи Нелюба.
Зазимец, действительно, хорошо знал эти места, потому что вскоре он свернул на малоприметную лесную тропу, которая вывела к защищённой от чужого глаза прогалине.
Мстиша не успела оглянуться, как стан был разбит, огонь разведён, заяц, добытый Бердяем днём, освежёван, сварен и съеден. Она надеялась, что, как бывало с отцом, после трапезы настроение Нелюба улучшится, но напрасно.
— Дров на утро не хватит, пойду наготовлю, а ты пока котёл вымой, — походя хмуро бросил он, убирая топор за пояс.
— Как, котёл помыть? — опешила Мстислава. Слова возмущения почти сорвались с языка, но зазимец лишь мрачно возразил:
— Я уже говорил, здесь слуг нет. Каждый должен делать свою долю. Не нравится котёл, так завтра будешь стряпать.
Мстиша закрыла рот. От мысли о том, что в следующий раз он заставит её ощипывать утку или разделывать дичь, подкатил тошнотворный ком.
— Как мыть-то? Я не умею, — слабо крикнула княжна в спину удаляющемуся Нелюбу.
— Песком, — через плечо ответил помытчик и нырнул в заросли.
Мстиша с тяжёлым вздохом подхватила обросший жирным нагаром котёл и поплелась к ручью.
Вода оказалась студёной, и когда Мстислава зачерпнула со дна пригоршню песочной жижи, ей почудилось, что она обожглась. Ужасно не хотелось прикасаться к гадкому, склизкому и пахнущему едой нутру. Она швырнула в котёл несколько горстей тёмного, отдававшего водорослями песка и поморщилась. Мстиша решила помочь себе пучком травы, но тут же вскрикнула от неожиданной боли — острые листья порезали ладонь. С досадой вырвав из земли кусок мха, она принялась яростно тереть проклятую посудину. Сполоснув её, Мстислава пришла в ужас. Котёл не стал чище, зато её руки оказались едва ли не по локоть в саже. Отбросив злосчас