Каждый из владельцев в свою очередь, конечно, считал, что его собака самая умная из шести собак, и на этой почве происходили между ними всякие дрязги.
Каждый находил в своей собаке особые достоинства, и каждая была по-своему хороша и мила для города. Черная собака счетовода Попкова была больше всех: она могла при желании проглотить поросенка или даже самого счетовода. Пес бухгалтера Ерша был необыкновенен по раскраске: весь он состоял из пятен и каких-то грязных полос и походил не то на зебру, не то на шахматную доску. На глазах у всех бухгалтер мыл его, доказывая, что эти пятна не отмываются. Белый пудель Екатерины Федоровны Бломберберг был хотя не чистый пудель, а помесь с овчаркой, но все же был почти породистый и умел делать реверанс.
Но больше всех гордился своим псом Арарат, провизор аптеки, огромный, как башня, мужчина с усами, закрученными кверху. Его всегда видели с собакой и с бамбуковой палкой в руках.
— Я побью того, кто скажет, что моя собака не лучше всех, — говорил провизор. — Смотрите, она даже похожа на меня.
И действительно, у них было странное сходство: собака была так же длинна, у нее были так же закручены вверх усы; ей недоставало только бамбуковой палки.
Лишь один владелец трехногой собаки не обладал особым самолюбием в собачьем вопросе. Это был старый пенсионер Поджижиков, человек ветхий, так же равнодушно смотревший на мир, как и его древнее животное по прозвищу Бейбулат. Единственно, чем они оба занимались, — это сидели целый день на крылечке и дремали.
И вот однажды…
Доктор кинологии и восточной школы дрессировки животных, заклинатель змей и зоопсихолог Отто Каррабелиус приехал в Нижний Таратайск прямо из-за границы, возвращаясь с Малайского архипелага. Никем не замеченный, он сошел с поезда и с двумя чемоданами, ассистенткой, небольшой собакой, двумя обезьянами, попугаем и морской свиньей, по прозвищу Элеонора, отправился в местную гостиницу «Эльдорадо». А через день по городу были расклеены удивительные афиши:
Когда появилась афиша о необыкновенной собаке, весь город, естественно, начал говорить об этом событии. Мнения жителей были разнообразны.
— Это надувательство, — говорили одни. — Собака не должна говорить. Собака обязана лаять и дом сторожить. Знаем эти индийские штуки! На что наши таратайские собаки — и то не говорят ничего.
— Но все же заграничное воспитание… — робко отвечали другие. — Конечно, дай нашим воспитание, так они бы и не так заговорили…
— По науке собака не имеет права разговаривать. У нее, с медицинской точки зрения, не так все устроено, — говорил провизор аптеки, размахивая бамбуковой палкой.
— Почему же? Вы забываете, как наука и техника вперед шагнули. Вон телевидение, например… Почему же собаке не говорить? Пора. Давно пора бы обратить внимание. Это же красота! Стоит, к примеру, собака, дом сторожит. Что бы ей лаять на вора, она ему вдруг вежливо так, басом говорит: «Ты чего тут шляешься? А то вот хозяина как кликну, так будешь хорош…»
Как передают теперь свидетели, особенное напряжение в городе началось с той поры, когда на улицах стал появляться доктор Отто Каррабелиус с собачкой. Поползли всякие слухи. Передавали, будто где-то его собака чихнула и извинилась. У кого-то она спрашивала адрес какой-то улицы. За Отто Каррабелиусом ходила толпа и во главе все владельцы собак, кроме двух. Хозяин черного пуделя Клондайка, местный священник Святоперекрещенский, сидел дома и говорил собравшимся у него старушкам, что все это ведет к концу мира.
— Не ходите смотреть на эту нечисть, — говорил священник. — Вот до чего дошло при Советской власти: собака говорит. Этак того и гляди куры танцевать станут, коровы частушки запоют. С нами крестная сила!
Один только старичок — пенсионер Поджижиков — сидел равнодушно на солнышке и грелся с собакой Бейбулатом. Когда ему говорили про говорящую собаку, он только зевал.
— Ну и что же, охо-хо, — говорил он, — пусть говорит на здоровье.
Ничто его не прошибало!
Мальчик Витя Храбрецов, пионер, ученик и следопыт первой категории, твердо задался целью выяснить тайну собаки. С утра до ночи он ходил по улице за доктором Каррабелиусом и даже пропустил все занятия. Но собака почему-то молчала. Вопрос особенно волновал Витю с одной стороны: если собаку можно выучить говорить по-русски, по-немецки и по-французски, то не может ли она вообще ходить в школу и готовить уроки?
В день представления зал клуба местной пожарной дружины «Красное пламя» был набит битком. В первом ряду сидели четыре владельца собак. Тут были и счетовод, и бухгалтер, и Бломберберг, и провизор с палкой.
Вышли доктор Каррабелиус во фраке и ассистентка в костюме наездницы. Быстро проделали свои номера обезьяны, попугай и морская свинья Элеонора. Их публика пропустила мимо глаз. Доктор понял, что публику волнует собака. Видя напор толпы, он забеспокоился. Где-то треснул барьер.
Наконец вышла собака. Сначала она проделала прыжки и танго на зонтике. Потом доктор вышел вперед и сказал:
— Товарищи, милостивый государь и милостивый государин. Теперь мы продемонстрируем главный номер, как биль говорит собака. Перед вами маленький млекопитающий животный Канис Фамильярис — обыкновенный домашний собака, по имени Олстон-Мабуби.
— Давай! — крикнули в публике.
Ряды придвинулись к сцене. Доктор немного отступил и вытер затылок.
— Ничшего необыкновенного и сверхъестественного в этом номере нет. Все ви знайт, что такой, например, обычный животный, как попугай, может говорить по-человечески голос. Собака же — самый умный животный, древний друг человека. Мои долгие опыты на основе изучения восточный наук…
Публика придвинулась еще ближе. Все вскочили с мест и полезли на сцену.
— Давай! — закричали опять в публике.
— Товарищи! — сказал доктор, отступая. — Я боюсь, что при таких условиях мой собак не сможет сказать один слов.
Здесь публика заволновалась еще больше. Все смотрели на собаку, но ничего не было слышно.
— Он сейчас удерет. Держите его! — кричали владельцы таратайских собак.
— Она не будет говорить.
— Тише!
— Дайте собаке поговорить, — спокойно пробасил кто-то.
— А она на каком языке будет?
— Товарищи! — сказал доктор. — Я очень плохо говориль по-русски. Но мой собак изучиль его лучше меня. Ну, я попрошу кого-нибудь на сцена.
И здесь на сцену выскочил следопыт Витя Храбрецов.
— Я! Ну, как тебя звать? — спросил он у собаки.
Собака взглянула на него и открыла рот.
— Олстон-Мабуби, — вдруг сказала она громко. — А тебя как?
Витя растерялся. Публика ахнула и присела. Собака открывала рот и выдавливала из себя настоящие слова. Тут в зале от напора толпы треснула скамейка, и опять поднялся шум. Всех слов разобрать было нельзя. Доктор поспешно откланялся и удалился со сцены, уводя собаку.
Возбужденная публика долго не уходила. Она спорила.
— Говорила! — заявляли одни.
— Ничего не говорила. Это обман зрения! — кричали хозяева собак.
На другой день в городе появилась афиша о втором представлении с припиской:
«Ввиду нервного состояния собаки просьба соблюдать абсолютный порядок. В противном случае сеанс говорения может не состояться».
Город разбился на два лагеря. Теперь только и было споров: говорила или не говорила? Даже пять местных собак бегали по городу, взволнованные общим спором. Первая половина города теперь смотрела на них насмешливо:
— Ну, вы, тоже собаки, только и толку, что реверанс…
Псы стыдливо поджимали хвосты и убегали в подворотни.
Но зато другие, наоборот, стали смотреть на собак с еще большим уважением и даже с некоторой опаской: кто их знает, этих странных животных, о чем они думают? Мальчишки, горячие сторонники второй партии, ходили толпой по улицам и пели сочиненную кем-то песню:
Что за шум и что за драки?
Кто затеял кавардак?
Это враки,
Это враки.
Всем известно, что собаки,
Таратайские собаки,
Лучше всех других собак!
Только древняя трехногая Бейбулатка и старичок Поджижиков оставались спокойны: по-прежнему они сидели на крылечке, равнодушные к общему волнению.
— Ну и что же? Все бывает, — говорил пенсионер.
Но на второе представление его все же притащили и посадили в первом ряду.
К моменту выхода собаки напряжение опять достигло предела: все боялись, чтобы сеанс не отменили. Публика напрягалась, зажав рты. Все делали друг другу строгие знаки. Затаенное дыхание иногда лишь прерывалось вздохами. Только старичок Поджижиков сидел в первом ряду и спокойно дремал, задрав голову на спинку стула.
Опять прошла морская свинья. Подошло дело к собаке. Мальчик Витя Храбрецов на цыпочках вышел на сцену.
— Прошу для удостоверения научности опит выйти на сцена представителей медицинского мира, — сказал доктор. — Ну, собачка, скажи что-нибудь мальчику. Смотри, какой мальчик.
— Ничего. Мальчик как мальчик. Так себе, — вдруг сказала собака и зевнула.
Тишина разорвалась. Поднялись крики. «Бис!» — кричали из задних рядов.
— Мальчик как мальчик. Ну? — громко повторила собака.
Сомнений быть не могло. Гром аплодисментов потряс здание клуба. Старичок Поджижиков проснулся.
— Ну и что ж тут такого? — вдруг сказал он в наступившей тишине. — Эка невидаль. Ну-ка, Бейбулат.