Но белуджи проходили мимо, презрительно сплевывая сквозь зубы, — пусть знают все, что белуджи не слушают всякий вздор, который мелют досужие языки.
— Балучи! Вот балучи! — говорили матери маленьким детям. — Они положат тебя в мешок и унесут в горы…
Маленький Мумин тоже шагал по городу. Он тоже был в огромной чалме и с ножом за поясом. Он воображал себя очень храбрым воином. Потом он заходил в чайхану, сидел под навесом и смотрел на проходящих. Его собака лежала, свернувшись калачиком у ног, дремала и сквозь дрему иногда хватала зубами блох на своем животе и грозно рычала. Она тоже что-нибудь о себе воображала. Белуджская собака не может не воображать.
«Она считает, что она барс», — подумал про нее Мумин и принялся разглядывать своих соседей.
Рядом с ним сидел толстый человек с чашкой в руках. Он открывал огромный рот и клал в него сперва куски сушеной дыни, потом вливал туда горячий чай.
Мумин смотрел ему в рот и восхищался: это был огромный рот, необыкновенный рот, в нем могли бы уместиться два медных кувшина. «Когда я буду богатым, я буду есть сушеную дыню и запивать чаем», — подумал Мумин. Но он сегодня утром ничего не ел, поэтому он отвел глаза от толстого человека и стал смотреть в другую сторону.
В другой стороне стоял человек и держал в руке большой кусок теста. Он держал тесто за кончик и крутил им в воздухе; тесто вытягивалось и превращалось в колбасу. Тогда человек начинал вращать тестяную колбасу вокруг себя, и она вытягивалась еще тоньше. Человек делал лапшу.
«Нет, я буду делать лапшу и есть ее», — подумал тут же Мумин, увлекшись этой картиной. Но тут слюна наполнила ему рот, и, чтобы не видеть ни лапши, ни дыни, он стал смотреть на другую сторону улицы.
— Послушай, балучи, — сказал вдруг толстый афганец с большим ртом. — Ты, наверно, хочешь сушеной дыни?
— Хочу, да, — сказал Мумин, обрадовавшись.
— Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе кусочек?
— Очень хочу.
— Ха-ха! — сказал толстый, вытирая губы. — Я так и думал. Видишь, какой я умный человек! Я все вижу. Только я тебе ничего не дам. Зачем мне отдавать тебе дыню, когда я могу съесть ее сам, а?..
К вечеру они возвращались на свои холмы, шлепая босыми ногами по дороге. Их пышные грязные чалмы белели над лугами, как коробочки хлопка.
Белуджи были усталы, но веселы.
Они несли с собой все, что послал им мир за день: рассказы и песни, арбузы и куски хлеба, тыквенные семена и мелкие монеты, разбитую кастрюлю, старые тряпки, не имеющие никакого назначения.
Их перегоняли конные; они еще продолжали гарцевать, как безумные.
— Э-э-эй! Э-э-эй! Дорогу! — орали они пронзительным голосом, выкатывая глаза и размахивая руками и тряпками, думая, что они разбойники, и воины, и важные чиновники сразу, что они едут в поход, завоевывать святую землю белуджей, о которой все они слышали от предков. Но пешие со смехом и шутками стегали по крупам лошадей, и те отскакивали в сторону и мчались дальше, пока их всадники, проскакав между шалашей, не изнемогали и, слезая с коней, тихо присаживались у костров, рядом с товарищами.
Сюда они сносили все подарки дня, все, что удалось достать правдой и неправдой: выманить, выпросить или просто взять в городе. Только песен и всяких историй они ни у кого не выпрашивали. Они не были бы белуджами, если бы у них не было своих рассказов и впечатлений.
— Я был в городе, — сказал один белудж, подбрасывая палку в костер. — Там шел один человек. О, очень необыкновенный человек… У него был смешной нос, такой длинный и смешной нос…
Он задумчиво посмотрел вокруг себя. Пламя освещало окружающих: они сидели вокруг костра на корточках, спокойные и непроницаемые. «О, — подумал белудж, — как бы им сказать, до чего был этот нос смешной и длинный, чтобы они поняли».
— Он был такой, как эта палка, — сказал он.
— Как эта палка? — спросил другой, отламывая небольшой кусочек ветки.
— Да, бывают такие носы. Да, я видел такой нос, — заговорили белуджи, не выказывая никакого удивления.
— Я был в Герате, там у всех такие носы, — заявил даже один.
— Да, бывают такие носы. Да, я видел такой нос, — заговорил первый белудж, горячась. — Там собирался народ на базаре, и все щупали этот нос. А он брал за это две афгани с каждого. И я тоже заплатил две афгани и щупал. А один купец повесил даже на его нос большую гирю, и все смотрели…
Мумин сначала подумал: почему не у него, Мумина, такой нос, на который можно вешать гири? Но когда он услышал, будто белудж заплатил две афгани, то понял, что тот врет. Он встал и отправился к другому костру.
У других костров тоже сидели белуджи. Они кипятили суп и чай в котлах и чайниках. Белые и черные шатры колебались за их спиной, в зареве костров. Вытаращив глаза, смотрели они в огонь, на окружающие холмы и звезды. Там сейчас жили страшные и чудесные тени воображения.
У костров говорили неторопливым и громким шепотом о душах предков, о чудовищах с двумя головами, о тиграх, о святой Мекке, о земле белуджей, о городах далеких и замечательных, какие в них толстые стены и богатые дворцы, как много там живет людей и как много и хорошо там кушают!
Поздно ночью Мумин пришел к шатру деда. Тот спал, укрывшись мешком и сунув босые ноги в горячую золу. Аи, увидав Мумина, ударила три раза хвостом по земле и снова уткнула голову в лапы.
— Ну что, ты не принес чего-нибудь поесть? — спросил дед, открывая глаза.
Толстый и скупой Риза-Кули начал выдавать все меньше еды пастухам; последний раз он выдал всего лишь пять сухих лепешек на неделю. Но так как они позавчера уже были съедены, то лучше про них не вспоминать.
— Нет, ничего, — сказал Мумин. — Но вот слушай, я видел человека с длинным носом…
— А? Да, нос. А?.. — забормотал дед и снова упал на тряпки.
Мумин отвернулся от деда и посмотрел на небо. Звезды мерцали на черном небе, показывая разные дороги.
Одна дорога, как говорил дед, вела в землю белуджей, другая — направо, в Иран, третья — налево, в страну высоких гор. Мумин еще раз посмотрел на звезды и подумал: «Как, должно быть, холодно было бы идти босиком по этим дорогам».
Тут же была дорога в Мекку; дед говорил, будто и туда он ходил, поклоняться святому камню. Мумин представил, как дед, хромой, идет по этой дороге в Мекку, и ему стало жалко деда: он ничего сегодня не ел.
— Знаешь, что я придумал, — сказал Мумин и начал тормошить старика. — Вот что я придумал: ты сильный, ты слона убил. Я тоже сильный… Пойдем к Риза-Кули. Скажем: нужно кушать.
— А? Кушать? — спросил дед, протирая глаза. — Да, да. Нужно много кушать…
— Мы пойдем завтра к Риза-Кули и скажем, пусть дает нам больше лепешек. И не одних лепешек. Пусть даст нам кулеш. И суп с лапшой.
— Да-да-да, — заговорил дед, окончательно проснувшись. — Еще дынный мед. Я люблю мед. Я скажу: старый Хаджими очень, очень любит дынный мед. Он всю жизнь пас твоих овец. Ага!..
В это время собака зарычала во сне, отвечая далекому лаю городских псов. И на холмах белуджей начали тихо сквозь сон переговариваться собаки.
«Должно быть, городские собаки ругают наших, белуджских», — подумал Мумин и сказал деду:
— Собаке пусть кости дает.
Дед согласился.
— И сахар к чаю, — добавил дед.
Они принялись составлять список всяких вкусных вещей, которых они потребуют. Это им понравилось.
Они долго сидели друг против друга, сверкая глазами и предвкушая, как они пойдут завтра к Риза-Кули. Наконец они легли. Мумин посмотрел на шатры. Среди низких и дырявых палаток и ящиков возвышался большой шатер Риза-Кули. Он был сделан из бараньих шкур и войлока. Мумин представил себе, как там сейчас тепло. На сундуках и койках спят четыре жены Риза-Кули. На перине лежит толстый Риза-Кули, широко открыв рот, и храпит. Его чалма бережно подвешена на гвоздь, вбитый в стену шатра. Там же висит его цветной пояс. А с ним вместе маленький мешочек с землей. Эта святая земля из страны, откуда все когда-то вышли.
«Да, они все когда-то вышли из этой страны, — подумал Мумин. — Только один вышел толстый, а другой тонкий и хромой. У Хаджими тоже такая чалма и даже есть такой же мешочек с землей из страны белуджей. Но у него нет лепешек. А у Риза-Кули много лепешек, и его все не любят».
— Вот что, — сказал Мумин, трогая деда за руку. — А если он откажется, мы его просто убьем. И все.
— Да, это, пожалуй, верно. Убьем совсем, — согласился старик.
Решив так, они окончательно уже легли и заснули.
Утром Мумин разбудил старика и попросил его вставать поскорее. Мумину нужно было поспеть в город, а перед этим еще нужно поговорить с Риза-Кули, потом еще убить его и еще много дел совершить за день.
— Да-да, — сказал старик, доставая дрожащими руками тыкву с табаком. — Что? Вот что. Мы не пойдем к нему сегодня. Подождем еще немножко. А?
Мумин очень рассердился.
— Нет, нет, посмотрим, может, он еще станет добрее, этот Риза-Кули, — сказал старик.
Тогда Мумин ушел в город. Белуджи опять шли вниз, оставив на холмах свои волшебные сновидения и замки, сделанные из тряпок и старых ящиков, и ямы, в которых они лежали, согревая друг друга.
Опять они шли по базару и улицам, веселые и важные, как бомбейские принцы, забыв, что ночью им было холодно. С ними шагал Мумин.
Он опять увидел в чайхане толстого афганца. Тот опять ел сушеную дыню. «Мы с дедушкой его убьем», — подумал Мумин. Он тут же представил себе, как бы они это сделали, и ему стало легче. Он пошел дальше.
Два полуголых человека строили дом. Один сидел на стене, другой лепил внизу круглые бабы из глины. Он подбрасывал их вверх, не поднимая головы, а его верхний товарищ на лету подхватывал куски глины и прилаживал куда следует. Делали они это так быстро и ловко, что Мумин замедлил шаг.
— Эй, балучи, куда идешь? — крикнул верхний.
«Куда я иду?» — подумал Мумин.
— Я иду далеко, — сказал он. — Я иду в страну белуджей. — «В самом деле, я пойду в страну белуджей», — тут же решил он.