— Ничего, — ответил мальчик. — А ты что, разве запретишь мне смотреть? Я на своей стороне.
Это было верно. Мумин помолчал.
— Это твои коровы? — спросил он мальчика.
— Нет, это колхоз.
— Как? — переспросил Мумин.
— Колхоз.
— Значит, не твои?
— Нет, мои. Я тоже колхоз, — ответил мальчик.
Они помолчали. Потом мальчик с той стороны спросил:
— А ты тоже колхоз?
— Да, — ответил Мумин. — У меня тоже много коров и верблюдов.
— Ты врешь, — ответил мальчик. — У вас нет колхоза. У вас солдаты, баи и ханы. А у вас есть заседание правления?
— Нет, — сознался Мумин.
— Ну, вот видишь. У вас, наверное, нет радио?
Мумин смутился: он даже не знал такого слова.
Он осмотрел себя, палку, собаку, ножик, мешочек у пояса.
— Вот! — закричал он. — У нас есть земля. Земля белуджей! А!!
— Покажи, сколько же у вас земли?
Мумин поднял мешочек.
Мальчик вдруг упал на спину. Он захохотал. Он взялся за бока и хохотал так, что даже коровы оглянулись на него, а Аи поднял уши и зарычал. Но мальчик, к удивлению Мумина, продолжал хохотать.
— Земля! — крикнул наконец он. — Ха-ха! Сколько же вы на ней сеете картошки, а? Посмотри-ка, сколько у нас земли! Смотри вон туда, за холмы, и туда, к заставе, и за тот лес — все наша земля!
Он встал и показал рукой вокруг себя. Мумин тоже встал.
— А я тебя зарежу, — сказал он и вынул ножик.
Мальчик перестал смеяться.
— Ну, не зарежешь, — сказал он. — Я на заставе скажу, и тебя возьмут. А если зарежешь, то наши объявят вам войну. Вот и все.
Мумин молча повернулся и молча пошел обратно.
«Вот плохо, — подумал он, — ничего у нас с дедом нету. И овцы не наши. И заседания правления нету. Только одна собака…»
Послушай, мой дорогой конь,
Пожалуйста, предлагаю ехать скорее:
Я еду на заседание правления.
Я радио. Я колхоз. Я тоже буду старшим милиционером!..
Так пел Мумин, возвращаясь назад.
Он даже не заметил, что пошел обратно по дороге, забыл обогнуть будку с солдатами. Вспомнил он, когда уже очутился возле самой будки и солдат без штанов смотрел на него, выпучив глаза.
— Как? — переспросил он, прислушиваясь к пению. — Куда ты едешь? На чем же ты едешь: не на собаке ли, герой, а? Господин начальник, посмотрите-ка, какой здесь негодяй. Я ему не велел тут ходить, а он обошел кругом, а!
Господин начальник вышел в расстегнутой куртке. У него были еще более вытаращенные глаза и еще более блестящие пуговицы.
— Ты кто? — спросил он.
«Кто я? — подумал Мумин. — Я Мумин. Человек. Я убил слона. Нет, этого, правда, мало…»
— Я колхоз, — сказал он.
Оба солдата еще шире вытаращили глаза. Потом оба они, как по команде, вдруг захохотали. Мумин повернулся, чтобы пойти.
— Подожди-ка, я еще намну тебе бока, — сказал начальник и двинулся к нему.
Но Мумин не хотел, чтобы ему намяли бока. Поэтому он побежал. Он бегал быстро, как горная коза, поэтому его никто не догнал, и скоро он был в ауле.
— Эй, балучи, откуда ты спешишь? — кричали ему.
Он сказал, что он милиционер и что он из страны, где Советы, но в ответ ему тоже стали хохотать.
Мумину стало очень обидно.
— Почему же они мне не верят? — спросил он собаку.
Но собака ничего не ответила и даже не вильнула хвостом: она очень устала и хотела есть.
Тогда Мумин ускорил шаг. «Наши белуджи мне поверят», — подумал он.
Когда он вернулся на свои холмы, был вечер. Белуджи сидели на земле большим кругом и наблюдали бой перепелов. Два перепела-петуха с подрезанными крыльями стояли один против другого.
Белуджи кричали все сразу. Они вскакивали от нетерпения, снова садились и снова вскакивали, хлопая себя по коленкам.
Они хохотали. Они стонали и выли от восторга.
Мумин растолкал народ и тоже сел в круг. В это время один петух вскочил на спину другому и, вцепившись в его шею клювом, мчался на нем по кругу.
Белуджи вскочили.
— А! Он бежит, как конь! Как барс! Как купец, как мулла! Как судья на извозчике! — кричали они.
Это было так интересно, что Мумин забыл на минуту все свои приключения и смотрел на перепелов. Но один из них победил другого, и их обоих унесли. Однако народ продолжал сидеть в кругу, обсуждая и переживая бой перепелов.
Тут Мумин вспомнил, что он должен стать старшим милиционером.
— Ай, хорошо на том берегу! — сказал он небрежно. — Радио. Стоит милиционер, всем людям дорогу показывает, белуджам честь отдает…
Он все хотел, чтобы его спросили, был ли он в той стране, и тогда он рассказал бы, как он долго там ездил. Но его никто даже не спросил об этом.
— Да, хорошо, я был там, — ответил один.
— О! Хорошая страна, и я был, — сказал другой.
Тут все забыли перепелов и заговорили о Туркменистане.
— Я опять туда пойду, — сказал Мумин.
— Да, правильно! Люди в домах живут. Каждому белуджу дом дают. А иногда и два. Обязательно иди.
Так они продолжали говорить обо всем, что слышали про ту страну и что сами выдумали. Про то, будто в шатрах там цветы растут и деревья, на деревьях фрукты растут — каждый стоит сто афгани, и всякий может подходить и срывать, сколько хочет. Про то, что белуджи там — тоже начальники, а баев вроде Риза-Кули сажают в клетку и возят по городу. Что женщины и мужчины в штанах ходят…
— Только вот один купец на базаре говорил: аллаха там забыли, — сказал Мумин.
— Да, верно: там аллаха нет. Там неверные, там мусульману плохо. Это правда, — согласились с ним.
Тут все стали говорить все, что слышали от других людей плохого про ту страну и что Мумин пусть и не думает туда ходить. Он будет последним ослом, если туда пойдет. Он будет неверной собакой и дураком, а не белуджем. И все это знают — все там были.
Так рассуждая про себя, все стали расходиться по своим шатрам, и Мумин остался один. Он остался один и не знал, как же ему все-таки поступить.
С холмов потянул ветер, и бледный месяц, тонкий и ржавый, как нож за поясом у белуджа, осветил холмы, и пепел костра, и шалаш Риза-Кули.
Женщины уже закрыли входные отверстия в шатрах, и дети давно перестали кричать и плакать.
Зато вместо них невдалеке начали выть шакалы, и от этого стало очень противно на душе.
К Мумину подошел белудж в истерзанном халате и опустился рядом с Мумином.
— Мне все известно, — сказал он хриплым голосом. — А? Я все слышу. Это не шакалы кричат. Ты думаешь: шакалы? Это барсы. В них сидят души разных больших и маленьких людей. Когда я умру, моя душа переселится в перепела…
Мумин посмотрел ему в лицо: глаза блуждали, как у помешанного. Это был опиекурильщик. Мумин встал.
— Подожди, — сказал тот, беря его за руку. — Ты говоришь, что был в Туркменистане. А я знаю: ты врешь. Все знают и все врут. Ага… Врешь, врешь!..
Мумин сбросил его руку и пошел к деду. «Неужели все врут? — подумал он. — А дед? Пойду спрошу деда».
Но старый Хаджими был уже совсем болен. Он даже не мог протянуть руку за табаком. Он сказал Мумину, что он больше не пастух. Хозяин сказал, что ему не нужны такие пастухи. И Мумин — тоже не пастух: он разогнал стадо в разные стороны.
— Да. Я не пастух, — сказал Мумин. — Я милиционер. Вот кто.
— Как? — спросил Хаджими.
— Да. Я уйду отсюда. Пойдем в Туркменистан, дед. Там Риза-Кули возят в клетке, как зверя, вот что.
Дед в ужасе поднял руку.
— Что ты? Правоверные… А? Аллах… Мы — белуджи… — сказал он и закашлялся. — А! А?..
— А! А! А! — закричал Мумин, передразнивая деда. Рассердившись, он лег в стороне. Но спать он не мог. — Ты был в Мекке, — сказал он, вставая и подходя к деду. — Эх!.. А как же мы собирались убивать Риза-Кули? Скажи мне, ты был в городе Карачи, а? Скажи…
Он нагнулся к старику и схватил его за халат, ожидая ответа. Старик, услыхав про Карачи, стукнул было себя кулаком в грудь и воскликнул «А!», но закашлялся и, махнув рукой, лег.
К утру он умер.
Он лежал, свернувшись в клубочек, обыкновенный маленький старик в большой грязной чалме. Он валялся на чужой земле, а на груди его лежал маленький грязный мешочек с землей белуджей, про которую он выдумывал столько необыкновенных историй. Мумин взял мешочек, повертел его в руках и понюхал. Мешочек пахнул обыкновенной землей и глиной. Мумин отбросил его в сторону. Перед ним лежал старик, которому больше не нужны были ни мешочек, ни всякие истории.
Мумин понял, что старый Хаджими никогда не убивал слона. Это была индийская сказка.
Собаку Мумину не отдали. Риза-Кули сказал, что она сторожила его скот и поэтому принадлежит ему. Ее привязали на веревке к шатру, чтобы она не убежала. Мумин остался один.
— Хорошо, — сказал Мумин и погрозил кулаком шатру Риза-Кули.
Он ушел на север, за реку Кушку.
Он ходил по советской земле долго. А может быть, и недолго — этого я совсем не могу сказать.
Но только он увидел все, что хотел: и радио, и колхоз, и главное — человека, который стоял на перекрестке улицы и поднятой рукой останавливал караваны. Потом он поворачивался и показывал дорогу по звездам.
А если он не помнил какую-нибудь дорогу по звездам, то смотрел в книжечку: там были записаны все дороги.
И шли по этим дорогам люди разных племен. У всех были дела. И туркмены, и русские, и иранцы, и афганцы, и белуджи. Мумин пошел вместе с белуджами. Все они ходили толпой по городу, все вместе ехали по железной дороге и все щупали, удивлялись и громко восклицали. Очень сильно поразила Мумина железная тарелка, которая говорила на его родном языке.
Но еще больше удивил его почтовый ящик, в который можно бросить письмо и оно придет к кому угодно. Ему сказали, что он сам мог поступить в школу и выучиться грамоте, написать письмо и бросить его в почтовый ящик.
«Кому бы мне написать письмо? — подумал он. — Деду? Его нет. Собака Аи не сможет прочитать письмо».
Да и учиться нужно было долго; лучше ездить верхом на лошади.