К этому добавлялся главный вопрос: о цели всего процесса. Здесь-то и возникала дилемма между воздаянием за прошлое и строительством будущего. В рамках первого подхода ключевым был вопрос о том, что человек делал при Гитлере. В рамках второго — о том, что он будет делать в дальнейшем. Представляет ли он угрозу строительству новой Германии? Будет ли он упорно стремиться возродить нацизм? Именно эти вопросы постепенно приобретали ключевое значение.
В общем и целом «персональная» денацификация включала в себя:
• удаление со значимых постов (в администрации, образовании, судебной системе, затем и в бизнесе) людей с нацистским прошлым, часто сопровождавшееся так называемыми автоматическими арестами и интернированием в лагеря;
• суд над главными нацистскими преступниками (знаменитые Нюрнбергские трибуналы);
• судебные процессы над военными преступниками рангом поменьше (проводившиеся как победителями, так и самими немцами);
• массовую проверку германских граждан — анкетирование, затронувшее миллионы людей и оставившее наиболее глубокий след в коллективной памяти.
Денацификация началась еще до того, как отгремели последние залпы войны. В качестве наиболее срочной и важной меры рассматривалась «чистка» элит. Соответствующие действия были согласованы англичанами и американцами осенью 1944 г. Предполагалось сразу же уволить с руководящих должностей и других общественно значимых позиций (судьи, школьные учителя и так далее) всех вступивших в НСДАП до 1933 г. — считалось, что именно до этого момента в партию стремились преимущественно по идейным, а не карьерным соображениям. В дальнейшем американцы сдвинули порог до 1937 г. Обладатели наиболее высоких постов увольнялись автоматически. Эта «чистка» носила временный и чрезвычайный характер: предполагалось, что в ходе дальнейших разбирательств уволенные будут либо реабилитированы и получат право вернуться на свои должности, либо тем или иным способом наказаны за соучастие в преступлениях.
7 июля 1945 г. в американской зоне была издана уточняющая директива, перечислявшая 136 категорий лиц, подлежавших увольнению; речь шла в первую очередь о государственных служащих. В конце сентября ее дополнила еще одна — теперь лицам, не доказавшим свою невиновность, было запрещено занимать руководящие посты или владеть частными фирмами. Поскольку текст был сформулирован довольно расплывчато, это сразу же вызвало хаос и весьма болезненную реакцию множества предпринимателей, вынужденных полностью закрывать свой бизнес или передавать его в руки временных управляющих.
Директива № 24 Союзного контрольного совета от 12 января 1946 г. подтверждала принципы Потсдамского соглашения и устанавливала, что государственные служащие высокого ранга должны автоматически считаться преступниками. Там же перечислялось 99 категорий лиц, которым запрещалось занимать руководящие должности. В итоге в американской оккупационной зоне к марту 1946 г. оказалось уволено около 340 000 человек, в британской — около 170 000.
За увольнением нередко следовал так называемый автоматический арест. После окончания войны в западных оккупационных зонах были помещены в специальные лагеря для интернированных около 280 000 человек (170 000 в американской, 90 000 в британской и 20 000 во французской зоне), которые в силу занимаемых постов считались причастными к нацистским преступлениям. Там, за колючей проволокой, они ожидали рассмотрения своих дел. Контакты с внешним миром были запрещены, режим в лагерях отличался суровостью. Один из арестованных впоследствии вспоминал: «Наши семьи не знали, где мы; нам не разрешалось ни писать письма, ни получать известия. Во время „упражнений“ нам было запрещено разговаривать друг с другом. Калорийность пайков была минимальной: за шесть месяцев я похудел на 50 фунтов»[25].
Далеко не все из арестованных были напрямую замешаны в конкретных преступлениях, нередко аресты происходили по доносу, и в немецком обществе было широко распространено представление об «автоматических арестах» как о произволе со стороны победителей. Пребывание в лагерях затянулось до 1948 г., и представители обеих церквей даже выступили с открытым письмом, в котором призвали обратить внимание на положение людей, уже три года находящихся в заключении без суда и следствия. Звучали и сравнения лагерей для интернированных с нацистскими концлагерями — весьма кощунственные, учитывая, что арестованных никто не уничтожал, а порой они питались лучше, чем среднестатистические западные немцы в те же годы.
Автоматические увольнения и аресты сразу же привели к незапланированным, хотя и логичным последствиям. Во многих сферах возник острый дефицит квалифицированных кадров. Так, в одном Франкфурте-на-Майне было уволено около 70 процентов чиновников. Увольнение затронуло также 80–85 процентов школьных учителей и четверть управленцев частных предприятий. Особенно печально обстояли дела в судебной системе: во всем Бремене осталось всего двое судей, которых можно было отнести к категории незапятнанных. Попытка заместить убыль вернувшимися в Германию эмигрантами, противниками нацистского режима и пенсионерами полного успеха не принесла — таких людей попросту не хватало. Дефицит кадров грозил не только косвенными, но и самыми прямыми негативными последствиями: коллапсом уцелевшей инфраструктуры, административным хаосом, производственными авариями. В результате почти сразу же американцам пришлось идти на локальные компромиссы. В печально известном баварском городке Дахау они уже летом 1945 г. оказались перед выбором: лишиться телефонной и телеграфной связи или отказаться от тотального увольнения нацистов из соответствующих служб. В Бремене по просьбе новой городской администрации уже осенью 1945 г. были созданы апелляционные комиссии, где уволенные чиновники и служащие могли оспаривать принятые в отношении них решения; в итоге без работы остались лишь немногим больше 500 чиновников. А с 1948 г. возвращение уволенных на рабочие места приобрело массовый характер, хотя этим людям редко удавалось пробиться на руководящие должности.
Европейские союзники действовали менее радикально: французы уволили лишь около 13 процентов чиновников, а британцы почти не трогали частные компании, понимая, что экономический хаос ударит не в последнюю очередь по самим же оккупационным властям. В Руре попытка уволить связанных с нацистами менеджеров и технических специалистов привела к резкому снижению производительности и авариям на шахтах. В январе 1946 г. 46 шахтеров погибли при аварии в Пайне, в феврале в Унне жертвами еще более масштабной катастрофы стали 418 человек; в итоге в марте денацификация угольной отрасли была полностью прекращена. С Вольфсбургского автомобильного завода (будущий «Фольксваген») британцы уволили 179 человек; спустя несколько месяцев 138 из них пришлось вернуть, чтобы хоть как-то запустить производство.
В других сферах офицеры британских оккупационных администраций на местах нередко игнорировали распоряжения сверху и отказывались увольнять необходимых, с их точки зрения, сотрудников. В результате в конце 1945 г. изрядное количество квалифицированных специалистов и руководителей мигрировали из американской оккупационной зоны в британскую. В конечном счете «чистки» в британской зоне оказались нацелены в первую очередь на то, чтобы удалить из административного аппарата людей, относившихся к оккупантам с откровенной враждебностью и поэтому представлявших непосредственную угрозу. В октябре 1945 г. было издано распоряжение о том, что половину бывших членов НСДАП, работавших в судебной сфере, следует считать «номинальными нацистами», а значит, им позволительно остаться на своих постах. Французы также оказались вынуждены отменять уже принятые решения: после начала учебного года им пришлось вернуть на работу три четверти уволенных учителей. Впрочем, из числа западных союзников именно французы отличались наиболее циничным и прагматичным подходом к вопросу увольнения бывших членов партии.
Такая политика в глазах многих немцев выглядела непоследовательной и подрывала их доверие к процессу денацификации. Определенную роль играло и то, что тактика оккупационных держав существенно различалась: наиболее последовательно действовали американцы, в то время как англичане и французы сосредоточились на поиске и наказании главных преступников. Впрочем, и американцы далеко не всегда придерживались строгих принципов, когда речь шла о действительно ценных кадрах: так, тысячи немецких ученых и инженеров были приняты на работу в США и получили фактический иммунитет от любого преследования. Только в рамках операции «Скрепка» (Paperclip) за океан отправились более полутора тысяч научных сотрудников и технических специалистов, среди которых были и настоящие военные преступники. В привилегированном положении сплошь и рядом оказывались квалифицированные врачи, к услугам которых прибегали победители.
Эти первые шаги показали, насколько сложна была поставленная победителями задача. При всей важности наказания виновных в индивидуальном порядке проблема, как уже говорилось, заключалась в том, чтобы этих виновных определить. Власти Третьего рейха придавали большое значение формальным демонстрациям лояльности, стремясь хотя бы символически вовлечь в поддержку режима как можно больше людей. Многих вынуждали вступать в партию или околопартийные организации под угрозой потери рабочего места. Сама НСДАП была лишь верхушкой айсберга; наряду с ней существовали штурмовые отряды (СА), профессиональные объединения (вроде Национал-социалистического союза юристов), общественные организации (Национал-социалистический корпус автомобилистов)… В результате количество членов нацистских структур составляло восьмизначное число. Еще миллионы мужчин служили в вермахте, и немалая их часть была так или иначе вовлечена в военные преступления. Покарать всех по формальному признаку оказывалось невозможно — это означало бы, что наказанию нужно подвергнуть едва ли не половину немцев. Такая практика привела бы к формированию многочисленного сообщества людей, которые считали бы себя пострадавшими и в штыки воспринимали бы любой новый порядок, возникший с согласия оккупационных держав. Это, в свою очередь, подрывало бы стабильность нового государства, которое в итоге могло оказаться очередной «нелюбимой республикой».